Улав, сын Аудуна из Хествикена - Сигрид Унсет

Тут из глаз Туры капали слезы – она думала о тяжкой доле родителей и, исполненная праведного гнева, смотрела на сестру. Та никогда не могла усидеть спокойно рядом с матерью, ни одной минутки не могла пробыть в летнем доме без того, чтобы не вывести матушку из терпения своей вечной непоседливостью; в конце концов Ингебьерг всегда просила ее уйти. Тогда Ингунн беззаботно и не испытывая ни малейшего раскаяния выскакивала за дверь и бежала к другим детям, с которыми шумно играла во дворе, – то были Улав и другие мальчики, сыновья челядинцев, живших во Фреттастейне.

Ингунн была самой старшей из детей Стейнфинна и Ингебьерг. Маленькой она казалась чудо какой красавицей. Но ныне люди считали, что она и вполовину не так хороша собой, как ее сестра. Шибко разумна и остра на язык Ингунн тоже не была, а была ни лучше, ни хуже других детей. Но люди по-своему любили Ингунн не меньше, чем ее младшую тихую и пригожую сестру. Дружинники Стейнфинна с каким-то почтением взирали на Туру, но им больше нравилось, когда с ними в большой горнице находилась Ингунн.

Ни во Фреттастейне, ни в ближних поместьях и на хуторах не было маленьких девочек, ее сверстниц. Так что Ингунн приходилось водиться с мальчиками. Она не отставала от них во всех играх и затеях, во всех состязаниях: вместе с ними метала копье и камни, стреляла из лука в цель, играла в лапту, ставила силки в лесу и ловила рыбу в лесном озерце. Но делала она все это несмело, без души, вяло и неловко, готовая в любую минуту все бросить и зареветь, когда мальчишки, бывало, разбушуются или дурно обойдутся с нею во время игры. И все же они мирились с тем, что она повсюду за ними таскалась. Прежде всего она была дочерью Стейнфинна, а, кроме того, Улав, сын Аудуна, желал, чтобы она играла с ними. Улав-то как раз и был заводилой во всех их играх.

Улава, сына Аудуна, любили в усадьбе все – от мала до велика; однако же никому бы в голову не пришло назвать его послушным ребенком. Казалось, этот мальчик никого к себе близко не подпускает, хотя всегда приветлив со всеми; скорее можно было сказать, что он словно витает в облаках, немногословный, по-своему добродушный и услужливый. Он был красив, хотя до того светлокожий и светловолосый, что походил на королька [19]; но глаза его не боялись света, а спина не сутулилась, как бывает у таких людей. Зеленовато-синие, хотя и блеклые, глаза Улава открыто смотрели на мир, а голова прямо сидела на стройной, крепкой молочно-белой шее. Кажется, ни солнце, ни ветер не могли обжечь его кожу – на диво упругую, ровную и белую; только летом на его низко посаженном, широком переносье высыпало несколько мелких веснушек. Удивительная бледность Улава была причиной того, что уже в детские годы лицо его казалось чуть холодноватым и неподвижным. Голова его была округлая, а черты лица – правильные. Широко расставленные глаза – большие и красивого разреза, а брови и ресницы такие светлые, что напоминали золотистый солнечный зайчик. Нос был широкий и прямой, но чуть коротковатый, рот – скорее большой, губы же так красиво изогнуты и тверды, что его можно было бы назвать Улавом Прекрасноустым, не будь они столь бледны. Зато волосы были на редкость прекрасны – светлые, они больше отливали серебром, чем золотом; густые, мягкие как шелк и чуть волнистые. Он стригся в кружок, так что волосы закрывали широкий белый лоб, а на шее, пониже затылка, меж двумя резко обозначившимися мышцами виднелась впадинка. Не очень рослый для своих лет, Улав был на вид крупнее, чем на самом деле: ладно скроен, крепок в кости и мускулист, с необычайно маленькими руками и ногами, которые казались очень сильными, потому что запястья и лодыжки были округлыми и крепкими. Он и впрямь был силен и ловок; одерживал верх во всякого рода состязаниях, искусно владел любым оружием, хотя никто его толком не пестовал и не наставлял в ловкости, умении и сноровке. При том, как обстояли дела во Фреттастейне в то время, как он подрастал, Улаву пришлось заботиться о себе самому. Стейнфинн, суливший заменить ему отца, когда брал мальчика к себе, ничего не делал, дабы обучить его тому, что надлежало знать юному отпрыску знатного рода, наследнику изрядного состояния, нареченному Ингунн, дочери Стейнфинна.

Вот как случилось, что Стейнфинн, сын Туре, стал приемным отцом Улава. Однажды летом [20], когда Стейнфинн еще пребывал в счастье и благоденствии, ему надобно было ехать на тинг [21] в Эйдсиве. Он отправился туда в сопровождении друзей и родичей; с ним были жена и дочь Ингунн, которой в ту пору минуло шесть лет. Родители без памяти любили свою прекрасную дочурку и всюду возили ее с собой.

Здесь, на тинге, встретил Стейнфинн одного человека – Аудуна, сына Инголфа, из Хествикена. Аудун и Стейнфинн спали рядом, когда служили в королевской дружине, и крепко подружились в ту пору, хотя Аудун был старше и совсем иного нрава, нежели Стейнфинн. В те времена Стейнфинн, веселый и болтливый, охотнее всего говорил о самом себе, меж тем как молчун Аудун никогда не упоминал про свои дела.

Весной того самого года [22], когда король Хокон отплыл воевать Шотландию, Аудун женился. Он взял в жены датчанку Сесилию, дочь Бьерна, подругу детства королевы Ингебьерг, которая вместе с ней воспитывалась в Риндском монастыре. Когда епископ из Осло захватил невесту юного короля Магнуса и увез к нему в Норвегию, ибо датский король [23] нарушил уговор и отказался добровольно послать туда свою родственницу, Сесилия поехала вместе с ней. Поначалу молодая королева изъявляла желание, чтобы девица эта навсегда осталась при ней в подругах, но год спустя фру Ингебьерг, по, всей видимости, передумала и стала всячески усердствовать, дабы поскорее выдать замуж Сесилию. Кое-кто поговаривал, будто так получилось потому, что сам король Магнус частенько любил беседовать с датской девицей, а супруге его это пришлось не по вкусу; другие толковали, будто Сесилия приглянулась юному Алфу [24], сыну Эрлинга из Турнберга, но его отец лендерман [25] Эрлинг, сын Алфа, не дозволил сыну жениться на иноземке, у коей не было ни угодий, ни знатных родичей в Норвегии. Юный Алф, человек буйного нрава, имел обыкновение добиваться своего, а он пылко любил Сесилию. Тогда-то королева и надумала выдать девушку замуж на сторону, дабы ее не постигла беда.

Как ни судили, ни рядили, а сама девица была благонравна и хороша собой, и когда Аудун, поначалу не выказывавший желания жениться, потолковал с Сесилией два или три раза, он стал всячески добиваться взять ее в жены. Их свадьбу сыграли на королевском дворе в Бьергвине; король Хокон Старый дал за невестой приданое. Аудун повез молодую в Хествикен. А там она была надежно укрыта как от короля Магнуса, так и от Алфа, сына Эрлинга.

Летом Аудун со своим кораблем присоединился к королю Хокону в Хердлувоге и сопровождал его в походе на запад [26]. А когда король пред самым рождеством отдал богу душу на Оркнейских островах – то было зимой 1263 года, – Аудун вел корабль, который привез весть, о смерти короля в Норвегию. Затем Аудун отправился далее на восток, в свою усадьбу. Летом он снова вернулся в дружину короля Магнуса. В то время жена его уже умерла от родов, произведя на свет сына. Аудун стал еще неразговорчивей, чем прежде, но Стейнфинну кое-что порассказал о своих делах. В Хествикене жил его дед, старый и немного своеобычный. Ему пришлось не по нраву, что внук взял в жены безродную иноземку. Кроме того, в усадьбе находился еще старый слабоумный дядя Аудуна. Большую часть времени в Хествикене Сесилия оставалась одна с этими двумя стариками. «Боюсь, не прижилась она там, на востоке», – сказал Аудун.

Дабы почтить прадеда, Сесилия, по обычаю данов, назвала ребенка в его честь, но Улав, сын Улава, страшно из-за этого разгневался. «В Норвегии никого не называют в честь живого человека, разве что желают ему смерти», – сказал он. Аудун был единственным наследником обоих стариков, но дал понять Стейнфинну, что в ближайшее время не собирается возвращаться домой в Хествикен; он, мол, думает остаться в Бьергвине, на службе у короля Магнуса.

А вскоре Стейнфинн похитил Ингебьерг, дочь Йона, и после этого ничего не слыхал про Аудуна, сына Инголфа, покамест не повстречался с ним на тинге. Аудун вел за руку семилетнего мальчика и расспрашивал у встречных про каких-то людей из Сулейара, с которыми сговорился здесь свидеться. Аудун казался вовсе больным. Рослый, очень стройный и поджарый, с узким лицом, острым орлиным носом, бледной кожей и белесыми волосами, он теперь сгорбился и стал тощий, как скелет; на его землисто-сером лице выделялись синие губы. Но сын Аудуна был красивый и крепкий мальчик, широкоплечий и ладный, такой же белокурый, как отец, хотя вообще-то не очень походил на него.

Стейнфинн бурно и радостно приветствовал друга, но очень опечалился, увидев, что Аудун вовсе занедужил. Стейнфинн и слышать не хотел о том, чтобы разлучиться с Аудуном, и тот вынужден был отправиться вместе с ним в усадьбу, где на время тинга остановился Стейнфинн со всеми спутниками. По дороге Аудун рассказал: люди, с которыми он должен был встретиться – внучатые племянники его деда. «А более близких родичей у меня нет; они станут опекать Улава, когда я помру». Оба старика в Хествикене были еще живы, но совсем одряхлели, а его самого одолела хворь – нутро болит; ни есть, ни пить он не может, так что долго не протянет, разве что несколько недель. Все эти годы, вплоть до самого рождества, он служил у короля Магнуса, а после отправился домой в Хествикен, потому как очень уж занедужил. После смерти жены он заглядывал туда один раз, не более, и сына своего узнал ближе только нынешней зимой. Но будущее ребенка тяжким бременем лежит у него на душе, а тут еще эти родичи из Сулейара не явились! Поехать же к ним ему невмоготу… У него поднимаются такие боли, когда он ездит верхом… А ныне, почитай, предпоследний день тинга. «Святые отцы с острова Хуведей охотно бы взяли его к себе… но коли мальчик пожелает остаться там и постричься в монахи, когда подрастет, вместе с ним угаснет наш род».