Островитяне - Евгений Замятин

Миссис Дьюли оживленно о чем-то говорила и близко наклонила к Кемблу лицо: она была без пенсне.

- Пенсне еще не готово, знаете ли... - растерянно пробормотал викарий черви ползли прямо на него - пятился - придумывал, что бы такое сказать.Да... Вам мистер Кембл говорил: он получил предложение поступить к адвокату О'Келли. Конечно, не Бог знает что, но на первое время...

- О, нужда, конечно, заставляет согласиться, а так... О'Келли! Ведь я прожила здесь уже год... - Леди Кембл улыбалась, черви вытягивались, в извивах нацеливались на добычу.

Викарий был уже спокоен. Он вновь был автором "Завета Спасения" и благосклонно показывал золотые коронки:

- ...Единственная надежда - на благотворное влияние среды. Я не хочу приписать это себе, но вы знаете - прихожане Сент-Инох стоят на исключительной высоте, и я надеюсь, что мало-помалу даже О'Келли...

- О'Келли? Да, не правда ли, ужасно? - заволновались голубые и розовые дамы, и быстрее закивала футбольно-круглая голова. Футбольная голова принадлежала мистеру Мак-Интошу, а мистер Мак-Интош, как известно, знал все.

- О'Келли? Ну как же: за кулисами в "Эмпайре"... Ремингтонистки? Ну ка-ак же! Четыре ремингтонистки... - Мистер Мак-Интош, как мяч, мелькая из угла в угол - в смокинге и сине-желто-красной шотландской юбочке - мелькал голыми коленками. Мистер Мак-Интош занимал пост секретаря Корпорации Почетных Звонарей прихода Сент-Инох и, следовательно, был специалист по вопросам морали...

- Вы знаете, я бы таких, как этот О'Келли... - воодушевился Мак-Интош. Но, к сожалению, приговор его остался неопубликованным: обвиняемый явился лично, а приговоры суда по вопросам морали объявляются заочно.

- А мы только что о вас говорили,- викарий показал адвокату два золотых зуба.

- Вероятно, изрядно успели подъюлить? - засмеялся О'Келли: он ввел в употребление глагол дъюлитъ и глаголом всякий раз огорчал викария.

- Если бы вы не опоздали, дорогой О'Келли, вы убедились бы лично. Но ведь вы по части аккуратности безнадежны...

- Я аккуратно опаздываю: это уже - аккуратность,- тряхнул рыжими вихрами О'Келли. Как всегда, он был растрепан, пиджак в каком-то пуху, одна пуговица совершенно неподходяще расстегнута. Голубые и розовые подталкивали друг друга, черви леди Кембл шевелились - и только, может быть, ничего не видела одна миссис Дьюли.

- ...Итак, утром вы переезжаете в свои комнаты, и значит сегодня последнюю ночь у нас... - Миссис Дьюли озябло поводила плечами: вероятно, простудилась.

Кембл стоял молча, упористо расставив ноги. Миссис Дьюли взглянула в зеркало напротив - поправить прическу, мелькнуло золото волос - золото последних листьев. Она вздрогнула и засмеялась:

- А знаете: пусть, будто вы еще больны, и я, как всегда, приду положить вам компресс на ночь?

- Но ведь я же не болен? - Кембл недоуменно морщил лоб: грузовик-трактор ходил только по камню, тяжелые колеса увязали в зыбком "пусть".

Усаживались ужинать. Очень долго возился Мак-Интош: это была очень сложная операция - сесть так, чтобы не смялась его сине-желто-зеленая юбочка. Усевшись, мистер Мак-Интош глубокомысленно покивал футбольной головой:

- В сущности, это великая мистерия - еда, не правда ли?

Это было сказано прекрасно: мистерия. Великая мистерия протекала в молчании, и только в том углу, где сидел О'Келли, было рыже, пестро и шумно. О'Келли рассказывал про Париж, про какой-то надувной чемоданчик, купленный в Париже - специально для надувания английских законов.

- ...Без багажа ведь с дамой у нас в гостиницу не пустят. И вот вы вытаскиваете из кармана, надуваете - пффф - и великолепный чемодан. В конце концов, роль закона не такая же ли, как роль ваших платьев, сударыни? Ах, извините, ваше преподобие...

Викарий треугольно поднял брови и уже в который раз поглядывал на часы: в расписании для воскресений в графе "сон" стояла цифра 11. И кроме того, этот О'Келли...

Мистерия кончалась. Воскресные джентльмены с супругами торопились по домам.

Прощаясь с Кемблом у двери его спальни, миссис Дьюли засмеялась еще раз - свеча в руке дрожала:

- Так значит - компресс?

- Нет, я же здоров, следовательно - зачем же компресс? - Свеча освещала непреложный квадратный подбородок Кембла.

Миссис Дьюли быстро повернулась и пошла в спальню. Викарий уже спал, в белом фланелевом колпаке, крестообразно сложив руки на груди.

Утром за завтраком викарий увидел миссис Дьюли уже в пенсне и положительно обрадовался:

- Ну вот - теперь я вас опять узнаю!

4. ВЫСШАЯ ПОРОДА ИНТЕЛЛЕКТА

Контора адвоката О'Келли помещалась во втором этаже старого дома. В толстой каменной стене - окованная дверь с молотком, темная каменная лестничка наверх и одна ступенька вниз, наружу, в переулок Сапожника Джона. Переулок - узкое ущелье меж домов - только двум разойтись, и синяя полоска неба между стен вверху. В старом доме жил когда-то свободолюбивый Сапожник Джон, упрямо державшийся Лютеровой ереси и за это сожженный. Теперь сюда пришел работать мистер Кембл.

В первой комнатке стучали на ундервудах четыре барышни, О'Келли подвел Кембла к первой - и представил:

- Моя жена Сесили, она же Барашек.

С льняными волосами, с крошечным ротиком - она была, правда, как пасхальный барашек, перевязанный ленточкой. Кембл осторожно пожал ей руку.

Затем О'Келли познакомил с тремя остальными и о каждой сказал одинаково кратко-серьезно:

- Моя жена. Моя жена. Моя жена.

Кембл остановился с протянутой рукой, страдальчески наморщил лоб, и было слышно, как пыхтит тяжелый грузовик, не в силах стронуться с места. Моя жена - моя жена - моя жена... Посмотрел на О'Келли: нет, О'Келли был совершенно серьезен.

- Послушайте, да разве вы не знали: ведь я же - магометанин,- пришел на помощь О'Келли.

Кембл облегченно расправил лоб: теперь налицо были и малая, и большая посылка - полный силлогизм. Все становилось квадратно-просто.

- О, я всегда относился с уважением ко всякой установленной религии,серьезно начал Кембл.- Всякая установленная религия...

О'Келли, красный, с минуту молча наливался смехом, потом лопнул, а за ним - все его четыре жены.

- Слушайте, Кембл... Ой, не могу! Да вы какой-то... Ох, Господи, надо же: он, ей-Богу, поверил! Ну-у, голубчик, я-то вас живо выучу слушать вранье...

- Вранье? - Кембл сбился безнадежно.- Вранье? - это было непонятное, ни в шутку, ни вправду - просто, вообще непонятное, ну как может быть непонятна, непредставима бесконечность вселенной. Кембл стоял убитый, столбяные ноги - расставлены.

- Послушайте, Кембл, будем же серьезны... - О'Келли стал серьезен, как всегда, если говорил несерьезно.- Не забывайте, что мы - высшая порода интеллекта - адвокаты, и поэтому - наша привилегия: лгать. Ясно же как день: животные - представления не имеют о лжи; если вы попадете к каким-нибудь диким островитянам, то они тоже будут говорить только правду, пока не познают европейской культуры. Ergo: не есть ли это признак...

Все это было совершенно так. Но Кембл непреложно, квадратно был уверен, что это не должно бытъ верно, и потому в голове была сущая толчея. И он уже не слышал слов О'Келли, а только безнадежно огребал рукой лоб: так медведь огребает облепивших пчел...

В приемной ожидала адвоката какая-то молодая леди, подстриженная по-мальчишечьи, курила папиросу.

- А-а, Диди! Вы, деточка, здесь давно? Миссис Диди Ллойд, наша клиентка. Развод... - Адвокат обернулся к Кемблу, увидел его соображающий лоб - и опять понесся.- Я ей говорил: вступить сперва в пробный брак, но она непослушница... Не слыхали о пробном браке? Ну как же, ну как же: билль прошел в парламенте тридцать первого... ну да, тридцать первого марта.

Миссис Диди Ллойд смешливая - у ней дрожали губы, Кембл опять сбивался - верить или не верить, а О'Келли уже раскладывал перед ним бумаги.

- ...Остались сущие пустяки. Разберитесь-ка, вот.

Кембл поклонился очень официально: мальчишеские повадки и папироса миссис Диди Ллойд и нога на ногу - были не в его вкусе. Он уселся за бумаги, а О'Келли расхаживал сзади, обсыпал пеплом жилет и вслушивался.

Бумага - это определенно. Туман в голове Кембла разбредался, по наезженному шоссе грузовик тащил кладь уверенно и быстро. О'Келли сиял и хлопал по плечу Кембла:

- Да вы молодчина! Я так и знал... Ломовичище вы эдакий...

Проходили клиенты. О'Келли уже позевывал: пора бы и обедать.

- Ну, что ж: в ресторан? А оттуда - в театр? Нельзя? Ну, да полно...

Дома к обеду ждала леди Кембл. Но у О'Келли, как всегда, нашлись какие-то вывороченные и неожиданные доводы, выходило, что иначе нельзя - и Кембл послушно шел.

После бутылки романеи, в театре чувствовалось Кемблу: он очень высокий - выше всех - и легкий. Так редко чувствовал себя легким - очень это удобно и смешно - и всему на сцене покатывался, как пятилетний...

Впрочем, и все так же радостно смотрели и так же пятилетне смеялись. Было очень забавно: господин с приклеенным носом и толстая бабища танцевали тустеп, затем поссорились из-за найденного шиллинга, и господин с носом бил бабищу по щекам, а в оркестре бил барабан в такт. Потом девица, освещаемая попеременно зеленым и малиновым светом, играла на скрипке Моцарта. Потом какая-то в черном, тонкая, медленно плыла - танцевала в полумраке..