Отец - Рауль Мир-Хайдаров

Павленко Камаловы уважали, и, видимо, Кирюшины слова что-то изменили в брачной политике Гюльнафис-апа. Да и девушки как будто кое-что уразумели.

Осенью почти каждый день в вечерней тени высоких тополей Ариф-абы видел поджидающего Нафису парня. Его Ариф-абы знал: прошлой зимой он тащил этого молоденького шофера с трассы и клял начальника автобазы, что подсунул развалюху вчерашнему курсанту. Тогда и познакомились — Гарифом его звали.

Гюльнафис-апа до самого Нового года ни слова не сказала мужу, а дочь уже почти полгода с парнем встречалась, и дело, похоже, шло к свадьбе. Только за праздничным столом у Павленко она потихоньку спросила:

— А этот жених как тебе?

— А раньше разве женихи были? Да и Гариф вроде еще не сватался?..

— Тебе только шутки шутковать, вроде и не невесты дочери твои, а все школярки…

— Парень как парень.

Весной свадьбу и сыграли. Жить молодые у Камаловых не стали, Гариф был единственным сыном, и его родители у себя в казенном коттедже отвели им второй этаж. Однако бывали они у Арифа-абы почти каждый день — ходить-то недалеко, с соседней улицы. Вечером, приходя с работы и стягивая мокрые сапоги в прихожей, Ариф-абы слышал за дверью голос зятя и радовался веселому шуму в доме.

Радовался, что они сейчас сядут за стол и поведут с этим щуплым пареньком степенный мужской разговор, и Гюльнафис-апа, довольная и счастливая, будет суетиться между плитой и столом. И потом, в какую бы комнату он ни ушел, всюду он будет слышать голос зятя, сына…

А субботы теперь выходили такими, о каких он когда-то мечтал. Га- риф служил на Севере и толк в банях знал, мунчу тестя сразу оценил.

Ариф-абы по субботам часто работал, и в такие дни ставил грейдер у себя во дворе. Еще издалека, с высоты оранжевой кабины, он видел, подъезжая, вьющийся дымок…

Волнением и радостью обдавало сердце, что теперь их в семье двое мужчин, что к его приходу сын топил баньку…

Не заходя в дом, заглушив машину, спешил Ариф-абы к зятю. Вдвоем они носили воду, мыли бадейки, а потом, пропустив первыми женщин, долго мылись и неистово, по-мужски, парились.

Дома на столе их уже поджидал пыхтевший самовар и горячий, только из духовки, балиш. А Г ариф, несмотря на протесты жены и тещи, каждый раз доставал чекушку беленькой.

Допоздна сидели они после баньки за самоваром и говорили о делах, знакомых и ясных для всех, и Ариф-абы иногда со страхом думал: «А о чем бы я говорил с городским зятем? Разве интересны были бы ему мой грейдер и сельские дороги? Пришлась бы ему по душе наша простая жизнь, принял бы сердцем наши тревоги и заботы?» — и еще большей симпатией проникался к тоненькому большеглазому парню, казавшемуся моложе рядом с дочерью, неожиданно вспыхнувшей яркой женской красотой.

С думами о завтрашней баньке и вошел Камалов на территорию ДЭУ Грейдер стоял на смотровой яме, и два слесаря-ремонтника с механиком осматривали машину.

— Все в порядке, Ариф, можешь выезжать, — Темиркан, черкнув закорючку в путевом листе, протянул его Камалову. — Да, чуть не забыл, — спохватился механик, — заедешь на полчасика в комхоз, площадку какую-то им спланировать срочно понадобилось.

Ариф-абы хотел поговорить с другом Темирканом о своих планах на завтра и о подарке молодым хотел сказать, думал даже пригласить попариться, а того, гляди, уж и след простыл.

Еще не отгрохотал за оградой московский скорый, а проходил он точно без четверти восемь, как Ариф-абы уже выехал со двора. В кабине он еще раз потрогал, на месте ли булавка, пришпиленная женой, и зарулил в комхоз.

Пятьсот сорок три рубля, что вручила утром Гюльнафис-апа, он должен был уплатить в кассу комхоза за обкладку кирпичом нового дома молодых.

В субботу, после баньки, хотели родители квитанцию и вручить. Сюрприз, так сказать, готовили молодоженам. И то, что с утра пришлось отправляться в комхоз, Ариф-абы счел за доброе предзнаменование. Хорошее настроение, возникшее на рассвете, похоже, не собиралось покидать его весь день, он даже песню какую-то стал напевать.

В комхозе, управившись за полчаса, Ариф-абы заглушил машину. Глянув в боковое зеркальце, поправил усы, снял запылившуюся кепку, отряхнул рабочую одежду и пошел в бухгалтерию.

В плохо освещенном коридоре комхоза торопливо отстегнул булавку: попади она бабам на глаза — засмеют ведь. Бухгалтер, лысый казах Сапар-гали, не стал, как обычно, придираться, а принял деньги сразу и, выдавая квитанцию, похвалил зятя Камалова, какой хозяйственный парень — вот и дом уже построил себе.

Когда Ариф-абы выехал за Хлебодаровку, шел уже десятый час.

Сразу за Хлебодаровкой вдоль дороги протянулись километра на три огороды. Дружно цвела картошка, и над полем вились пчелы. С краю, прямо у дороги, кое-где ладили арык, пришло время второго полива и окучивания. Давненько Ариф-абы не работал на дороге в сторону Оренбурга и не видел свою картошку, но сегодня, проезжая мимо, не остановился: и так запозднился, там, на восемнадцатом километре, ждали его дорожники.

На скорости почти в сорок километров Ариф-абы быстро добрался на участок. Еще издали увидел, что не опоздал: ни машин с асфальтом, ни черных высыпанных куч не было видно. Два катка заканчивали укатку основания, а асфальтировщики отдыхали у обочины. Дорожники, приветствуя, замахали руками, знали — с Камаловым работать можно, асфальт так разложит, что следом сразу и каток пускай. С другим грейдеристом лопатой до седьмого пота накидаешься — дорога все равно одни бугры да шишки, а платить теперь в ДЭУ стали за качество.

Ариф-абы, сославшись на то, что ему нужно подтянуть ножи, отказался от приглашения посидеть в компании и, чуть отъехав, стал на обочине.

Подтягивать ножи было ни к чему, за так свою закорючку в путевом листе Темиркан не ставил. Просто хотелось ему побыть одному, да и песню, что напевал с утра, прерывать было жалко.

Взяв пару ключей и ветошь, продолжая то насвистывать, то напевать, он стал осматривать машину. Работал он на грейдерах всех марок, начиная с прицепных, а о таком красавце — мощном, скоростном, маневренном, комфортабельном (кабина отапливалась) — даже не мечтал. Есть же мужики головастые, часто тепло думал Ариф-абы о создателях машины. Но сейчас свою работу он выполнял механически, мысли его были о новом доме для Гарифа и дочери.

Строить свой дом предложила молодым Гюльнафис-апа. Посидели, подумали родители, взвесили все «за» и «против» и решили — дело хорошее. Надо молодым на собственные ноги становиться. Строить рассчитывали года два-три. В этом году собирались лишь получить место у сельсовета и залить фундамент.

Место сельсовет выделил без проволочек, а фундамент залили за две недели, работали вечерами и в выходные дни. Тут такой строительный азарт охватил Арифа-абы, только держись, да и зять загорелся, почти не уступал в работе. Не зря говорят, добрые дела легче делаются, подвернулась стройке удача. Дорожники не успевали выводить сорную траву вдоль путей, и попросили путейцы Арифа-абы пройтись грейдером километров двадцать, чтобы под корень уничтожить бурьян.

Очищал железнодорожную полосу Камалов с разрешения ДЭУ: в выходные дни и по вечерам. Принимая работу, дорожный мастер на радостях сказал: проси, мол, за работу чего хочешь.

Не было у Арифа-абы до этой минуты никаких просьб к дороге, а тут вдруг он увидел рядом у путей аккуратно сложенный штабель старых шпал. Поскольку стройка зятя не выходила у него из головы, он вмиг представил, какой дом можно поставить из шпал, отслуживших свой век, и каким он будет сухим и теплым. Шпалы ему, правда, сразу не выдали, но разрешение на продажу мастер все-таки выхлопотал в отделении дороги.

Последние лет десять-пятнадцать дома в Хлебодаровке строили сообща, гуртом. Приглашал хозяин на выходные дни друзей, знакомых, родных, хозяйка затевала вкусный обед, а по окончании работы и вино выставляли. Работа у таких стихийных бригад спорилась, и делалось за день столько, сколько сами бы и за месяц не одолели. Камалов от таких приглашений никогда не отказывался и в чужой работе себя не жалел, поэтому, когда он созывал на воскресник людей, приходили охотно, да и хлебосольство Гюльнафис-апа в поселке было известно.

За четыре воскресника подняли стены, перегородки и накатали балки перекрытия, а в пятое воскресенье сделали самое трудное, покрыли крышу. Три замеса глины с половой готовили, и все ушло на нее. Дел предстояло еще немало, но главное и самое трудоемкое было позади.

Неожиданно быстро продвинувшееся строительство раззадорило молодых, все свободное время копошились они теперь у дома. Видя такое стремление молодых скорее свить свое гнездо, и решили они с женой сделать подарок, обложить дом снаружи кирпичом. Красивее так, добротнее, да и куда теплее будет. Белый кирпич-сырец завозили из города только комхозу, он и обкладывал дома кому надо. Такая форма обслуживания населения пришлась по душе хлебодаровцам, брали за работу недорого, кирпич по казенной цене, а делали в четверть кирпича под расшивочку, залюбуешься.