След памяти - Кит Ломер

Если Фостер пытался пробудить мое любопытство, то он в этом преуспел. Он был совершенно серьезен насчет своих будущих планов. Похоже, ни один нормальный человек не захотел бы затевать ничего подобного, но, с другой стороны, Фостер ничем не походил на глупца…

— А почему бы не объяснить мне, в чем суть дела? — спросил я. — Зачем человеку, обладающему всем этим, — я обвел рукой богато обставленную комнату, — подбирать бродягу вроде меня из канавы, да еще и уговаривать взяться за работу?

— Твое эго перенесло серьезную встряску, Легион, это очевидно. Мне кажется, ты боишься, что я захочу от тебя слишком многого или меня чем-нибудь шокирует твое поведение. Хоть на мгновение попробуй забыть о себе и своих проблемах, и мы наверняка придем к взаимопониманию…

— Ага, — буркнул я. — Вот так прямо взять и забыть…

— О денежных проблемах, конечно. Большинство проблем этого общества проистекают от абстрагирования ценностей, выражающегося в использовании денег.

— О'кей, — сказал я. — Пусть у меня будут мои проблемы, у тебя — твои. Давай на этом и покончим.

— Тебе кажется, что раз я материально обеспечен, то мои проблемы — индивидуального порядка, — полуутвердительно произнес Фостер. — Ответь мне, Легион, ты хоть раз видел человека, который страдает от амнезии?

Фостер пересек комнату и что-то достал из ящика маленького письменного стола, потом посмотрел на меня.

— Взгляни-ка повнимательней на это, — сказал он.

Я подошел и взял из его рук небольшую книжицу в блеклой пластиковой обложке. На ней не было никакого изображения, кроме двух тисненых колец. Я раскрыл ее: страницы, словно из тончайшей ткани, были непрозрачны и сплошь исписаны чрезвычайно мелким почерком на каком-то странном языке. Последняя дюжина страниц была на английском. Мне пришлось поднести книжицу к глазам, чтобы разобрать мельчайшие буковки: «19 января 1710 года едва не разразилась катастрофа, когда я чуть не утратил ключ. С этого момента буду вести дневник на английском языке…»

— Ну, если это и есть ваше объяснение, то оно для меня слишком прозрачно, — сказал я.

— Легион, как ты полагаешь, сколько мне лет?

— Вопрос, конечно, интересный, — отозвался я. — Когда я впервые увидел вас, то сказал бы, что за тридцать. Но сейчас, честно говоря, вы выглядите почти под пятьдесят.

— Я могу представить доказательства, — сказал Фостер, — что большую часть года провел во французском военном госпитале. Я пробудился в палате, весь забинтованный до самых глаз и без малейших воспоминаний о своей прежней жизни. Согласно медицинскому заключению мне тогда было тридцать лет.

— Ну, что ж, — сказал я. — Амнезия не такая уж и редкость среди раненых на поле боя. И похоже, вы неплохо наладили свою жизнь с тех пор.

Фостер нетерпеливо затряс головой.

— В этом обществе несложно разбогатеть, хотя мне и пришлось потрудиться несколько лет. Но настало время, когда у меня наконец появилась возможность вернуться к поискам своего прошлого, Правда, имеющихся свидетельств недостаточно: вот этот дневник, который был найден возле меня, и кольцо на пальце, — Фостер вытянул руку.

На среднем пальце красовался массивный перстень с той же самой гравировкой концентрических кругов, которые я видел на обложке дневника.

— Я был весь в ожогах, моя одежда сгорела. Довольно удивительно, что дневник был цел, хоть его и нашли среди обгоревших обломков. Он сделан из очень прочного материала.

— Что же удалось обнаружить?

— Ничего. Ни в одном воинском подразделении я не числился, а из того, что я говорил по-английски, заключили, что я либо англичанин, либо американец.

— А что, по акценту нельзя было определить точно?

— Вероятно, нет. Похоже, я говорил на каком-то неизвестном диалекте.

— Может быть, вам и повезло. Я, например, был бы рад забыть мои тридцать лет.

— Я потратил значительную сумму и несколько лет, чтобы раскопать свое прошлое, — продолжал Фостер. — В конце концов мне пришлось сдаться. А потом я нашел первый туманный след.

— А, так вы все же обнаружили что-то? — сказал я.

— Ничего нового, в этом помог дневник.

— Вот уж не подумал бы, — прокомментировал я. — Только не надо мне говорить, что вы положили его в ящик стола и забыли о нем.

— Конечно, я прочитал все, что мог. Это составило относительно малую часть на английском языке. Все остальное зашифровано. А то, что я прочитал, оказалось бессмыслицей, со мной никак не связанной. Ты видел: это не более чем дневник, и даты заносились нерегулярно. Да и сами записи настолько обрывочны, что едва ли лучше шифра. И взгляни на даты, они охватывают период с начала восемнадцатого по начало двадцатого века.

— Что-нибудь типа семейной летописи, — предположил я. — Записи велись представителями нескольких поколений. Там упоминаются имена или местности?

— Взгляни-ка еще раз, Легион, — сказал Фостер, — посмотри, может, ты найдешь что-нибудь необычное, кроме того, что мы уже обсудили.

Я снова пролистал книжицу. Она была не толще дюйма, но тяжелая, на удивление тяжелая. Огромное количество страниц: я насчитал сотни исписанных листков, а ведь книга была использована менее, чем наполовину. Я выхватывал отрывки то тут, то там: «4 мая 1746 года. Вояж не успешен. Я должен оставить этот путь Поиска… 23 октября 1790 года. Надстроил барьер кубитом выше, теперь огни полыхают каждую ночь. Да разве нет предела их адской настойчивости? 19 января 1831 года. У меня большие надежды на Филадельфию, мой величайший недруг — нетерпение, вся подготовка к трансформации закончена, однако, признаться, чувствую себя неладно…»

— Тут множество странностей, не считая самих дат. Ну, во-первых, дневник должен быть старым… но качество бумаги и переплет превосходит все, что я когда-либо видел. Да и почерк чересчур мизерный для гусиного пера..

— К переплету присоединено стило, дневник написан им.

Я пригляделся, вытянул тоненькую ручку и взглянул на Фостера.

— Кстати, о странностях, — заметил я. — Подлинная антикварная шариковая ручка попадается не каждый день…

— Погоди судить, — возразил Фостер. — Ты еще не видел всего.

— Один стержень на две сотни лет — неплохой рекорд, — я пролистал страницы, потом бросил дневник на стол. — Кто кого дурит, Фостер?

— Дневник детально описан в официальном протоколе, копия которого у меня сохранилась. В нем описаны бумага, обложка, стило, и даже цитируются кое-какие места. Полиция очень внимательно отнеслась к этому делу, пытаясь установить мою личность. Они, как и ты, пришли к выводу, что это — записи какого-то сумасшедшего. Но они видели именно этот дневник.

— Ну и что? Если это и было подделано во время войны, что это доказывает? Я готов признать, что подделке лет сорок…

— Ты не понял, Легион. Я же сказал тебе: я очнулся во французском военном госпитале. Так вот — это был парижский госпиталь, и все происходило в 1918 году.

Глава вторая

Я покосился на Фостера. Он ничем не походил на умалишенного…

— В таком случае, — заявил я. — Вы просто чертовски хорошо выглядите для своих девяноста.

— Ты находишь мою внешность до странности моложавой. А как ты отреагируешь, если я сообщу, что достаточно ощутимо постарел только за последние несколько месяцев? Что еще год назад я бы запросто сошел за тридцатилетнего…

— Пожалуй, не поверю, — признался я. — Сожалею, мистер Фостер, но мне не верится и в 1918 год. Ну, как я могу? Это же…

— Знаю. Слишком фантастично. Но давай вернемся к дневнику. Взгляни на бумагу, ее исследовали эксперты. Она буквально поразила их. Попытки проанализировать химический состав провалились, они попросту не смогли взять образец. Бумага не поддается растворителям…

— Не смогли добыть образец? — переспросил я. — А почему бы просто не оторвать уголок?

— Попробуй, — предложил Фостер.

Я подобрал дневник и подергал краешек чистого листа, потом ухватился покрепче и потянул, бумага не поддавалась. Я зажал ее и дернул изо всех сил, на ощупь она походила на тонкую прочную кожу, но даже не растягивалась.

— Да, прочная, — согласился я.

Я вынул перочинный ножик валявшийся в кармане, открыл и попытался отрезать краешек. Никакого результата. Я перешел к бюро, положил бумагу на стол и, навалившись всем телом на нож, попытался прорезать ее. Потом я поднял * нож и изо всех сил воткнул лезвие в бумагу, на ней не осталось и следа. Я бросил нож.

— Да, это еще та бумага, мистер Фостер, — сказал я.

— Попытайся порвать переплет, — продолжал Фостер. — Поднеси спичку, попробуй выстрелить из пистолета, если хочешь, на материале не останется никаких следов. Давай рассуждать, Легион. Встречается такой материал в нашем мире или нет?

Я сел и поискал сигарету, их у меня по-прежнему не было.

— Ну, и что это доказывает? — спросил я наконец.

— Только то, что дневник — это не мошенничество. Ты видишь перед собой нечто, от чего нельзя легко отмахнуться. Дневник существует, и это наша отправная точка.