Крест на моей ладони - Влада Воронова

— Сейчас, брат, — сказал кавказец. — Сейчас свежий воздух будет. Потерпи немного.

Он что-то пробормотал по-своему — по мелодике я узнала дагестанскую языковую подгруппу — вытащил собаку из машины и отнёс подальше от дороги. Пёс встал на ноги, встряхнулся, слегка вильнул хвостом и не то перетёк, не то перешёл в голого мужчину. Кавказец сдернул с себя длинную, почти до колен, футболку, отдал Алексею.

— Очень больно было? — сочувственно спросил он.

— Терпимо, — ответил Алексей. — Оборотень — это хорошо, не будь принудительной трансформации.

— Суки черножопые, — ответил кавказец. — Поймаю — уши отрежу.

— А не серые? — уточнил Алексей.

— Чёрные.

От невозможности ситуации у меня прошёл паралич. Я выбралась из машины и побежала к Ак-Ташинскому рынку. Узкая юбка и босоножки на высоких каблуках сильно сковывали движения, но увернуться от кавказца и затеряться в толпе на рыночной площади мне удалось.

Невероятно, только я действительно нашла на вокзале сотовый телефон. Зачем меня туда понесло, сама не знаю. Показалось, что буду там незаметной. Но в зале ожидания сидели всего пять человек бомжатского вида. Воняло хлоркой, потом и перегаром. Два дежурных милиционера окинули меня равнодушными взглядами и ушли на перрон.

На рынке оставаться было нельзя — милиция начала рейд и особое внимание уделяла полненьким темноволосым дамам в возрасте от шестнадцати до тридцати лет.

…Раздолбанные кроссовки без шнурков, на три размера больше нужного, я нашла на мусорке. Надевать кем-то ношенную, грязную обувь противно до тошноты, но с высокими каблуками много не набегаешь. В носки кроссовок я набила клочки целлофанового пакета. Откопала в мусоре обрывок тонкой верёвочки. Коротенький, но хотя бы верхние дырочки получилось затянуть, теперь кроссовки с ног не свалятся. Босоножки обменяла на летние китайские джинсы свободного силуэта. Торговка была довольна как именинница: сколько стоит обувь солидной фирмы и сколько — её тряпка. Но в моём положении не до выпендрёжа. Юбку пришлось выбросить.

…Я устало плюхнулась в пластиковое вокзальное кресло. Надо обдумать ситуацию.

Сошла я с ума или нет, галлюцинации у меня или всё происходит на самом деле, но лучше действовать так, словно за мной действительно охотятся сразу три банды оборотней. Я не знаю, кто такие обратники, но не трудно догадаться, что так называют людей с какими-то особыми способностями, для оборотней очень ценными. Что со мной сделают, когда поймают — превратят в оборотня или принесут в жертву, неизвестно. На всякий случай надо готовиться к худшему.

Есть у меня какие-нибудь особые способности или оборотни ошиблись, значения не имеет, поскольку я не представляю, что это могут быть за способности и как ими воспользоваться. Буду исходить из того, что я самый обычный человек.

Где оборотни, там и волшебники. Так что вляпалась я по самые уши.

Домой возвращаться нельзя, там наверняка поджидают — сумочка с паспортом осталась в кафе, так что адрес им известен. Ехать к подруге или к родителям тоже нельзя.

Возможно, я перечитала детективов, запаниковала, но лучше было не рисковать. Основная ошибка всех преследуемых — прячутся у родственников и знакомых. Там их на второй-третий день и находят. И собственные головы дурачки под удар подставляют, и чужие. А колдуны и оборотни не менты и не бандиты, всё моё окружение прошерстят за пару часов. И сделают из меня ходячий кусок мяса со стёртой памятью. Или придётся стать такой же, как и они. Это всё равно, что по злой случайности попасть к террористам на планёрку — либо убьют как ненужного свидетеля, либо загребут в свою компанию и посадят пояс Шахида мастерить. А потом на тебя же его и наденут.

Нет, выжить я могу только в одиночку. Но сделать это без денег и документов будет очень трудно.

Тут я заметила в углу под сидушками телефон. Вцепилась в него мёртвой хваткой с одной-единственной мыслью: «Мобильник — это деньги, а деньги — это хлеб». Голодная была невероятно, я ведь даже мороженое в кафе съесть не успела. Как бы теперь мобильник продать? И кому?

Телефончик маленький, блестящий и очень дорогой, с кучей самых разных функций, как нужных, так и совершенно бесполезных. На такую симпатичную машинку наверняка быстро соблазнятся. Принадлежал молоденькой девушке — к корпусу прицеплен брелок в виде розового плюшевого медвежонка величиной с сам мобильник. На животе замочек-молния. В игрушке оказался самый обычный камень-голыш. Серовато-бежевый, с одной стороны плоский, с другой — полукруглый. Я пожала плечом и положила камешек обратно. Что только люди не превращают в сувениры.

Для торговли поздновато, но в городе полно ночных клубов и ресторанов, может, и удастся спихнуть мобильник кому-нибудь из посетителей. Я сунула его в карман джинсов.

В зал вошли два азиата, одному лет тридцать восемь, второму едва восемнадцать исполнилось. Одеты в местные тряпки с рынка, но мне подумалось, что это иностранцы.

— Пятнадцать минут как наше время истекло, — заметил молодой.

Я глянула на часы. Четверть девятого.

— Светлые провели нас как последних лохов, — сказал старший. — Пока их оперативники вертелись вокруг того простокрового придурка со статуэткой, а наши и тёмные были вынуждены вести плотное наблюдение, Гомонова тихо и незаметно привезла талисман.

— Не тихо, если чёрные всё-таки её перехватили, — ответил молодой.

— От случайностей не застрахован никто. Но груза при ней уже не было. И спрятать она могла его только здесь.

— Великий Сумрак, где здесь прятать? Учитель, вы уверены?

— Да, — ответил старший. — Уверен.

Только сейчас я сообразила, что говорят мужчины по-китайски, на путунхуа — официальном государственном языке, но с жутким диалектным акцентом. Старший приехал из окрестностей Синина, младший из Гуанчжоу.

— Тогда почему здесь нет тёмных? — спросил молодой. — Они должны были оцепить вокзал, просмотреть каждую щель. Тем более, что сейчас их законное время.

— Гомонову они увезли десять минут назад, и ещё не успели толком допросить. Тёмные пока не знают, какой именно талисман она везла. Поэтому все силы бросили на поиски Дробышевой.

Услышав свою фамилию, я похолодела.

— А наши? — обеспокоился молодой.

— Наши послали вампира. Лучшего поисковика — Роберта Коха. Чёрные тоже вампира отправили, но Кох опытнее, и работать начал на полчаса раньше, а в таких делах значение имеет каждая минута. Дробышева сумела оборвать линию крови. Невероятный талант у девчонки. Но Кох её найдёт. От вампира скрыться невозможно.

— Но… — хотел было возразить молодой.

— Все «но», — на русском перебил учитель, — относятся только к волшебникам старших и высших званий. Превосходно обученным, опытным. Волшебнические способности и волшебнические умения — понятия разные. Можно обладать идеальным музыкальным слухом и не уметь играть ни на одном инструменте. То же самое и маг — он должен научиться пользоваться магией, стать волшебником. Дробышева пока неукша. К тому же неактивированная, магия в её крови спит.

— После стольких стрессов? — не поверил молодой. — Явно произошла спонтанная активация, иначе она бы не ушла от светлых и вампира.

— Да, — кивнул старший. — Получилась обезьяна с гранатой. Магия уже доступна, а пользоваться ещё не умеет. К тому же магия у неё не прямая, а обратная. И представить страшно, что Дробышева может натворить.

— Но… — молодой не договорил.

Старший положил ему руку на плечо.

— Не бойся, — сказал он на путунхуа. — До тех пор, пока новичок не переступит порог учебной комнаты, трибуналу он не подсуден, что бы ни сделал. — И добавил по-русски: — Это закон Генерального кодекса.

— Светлые тоже её ищут?

— Конечно. Они раскинули «небесную сеть», даже на сумеречное время не посмотрели. Наш соединник подал жалобу в Совет Равновесия и мы получили право первого разговора. Даже если белые найдут Дробышеву раньше Коха, говорить с ней будет сначала наш агитатор.

— Это хорошо, — на путунхуа сказал молодой. — Но остаются ещё чёрные. И они в своём времени.

— Жизнь земная несовершенна, — ответил учитель.

Дальше они говорили о том, сколько вооружённых стычек было за последние сутки — у сумеречных, светлых и тёмных шла настоящая война, друг друга истребляли и магией, и обычным оружием; досадовали, что зал ожидания — мёртвая зона, и магию здесь применить невозможно.

Ничего полезного они уже не скажут, пора уходить. Волшебники скользнули по мне безразличными взглядами, все европейцы пока были для них на одно лицо. Едва я вышла в фойе, мобильник запиликал слащавую попсовую песню, которую я терпеть не могла. Этот незатейливый мотивчик оказался последней каплей. У меня в груди словно бомба взорвалась — страх, злость, голод и обиду на судьбу надо было выплеснуть, мне хотелось или все окна на вокзале переколотить или заорать в голос. Вместо этого я ответила на звонок — по телефону тоже неплохо можно и развлечься, и напакостить. Почему мне одной должно быть плохо?