Распутин наш - Сергей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Другого решения нет? Конвергенция невозможна?
— Наши цивилизации настолько разные, что даже понятия их не совпадают. Нет на Западе великодушия, есть generosity — щедрость подаяния… Нет понятия «справедливость», вместо него — Justice — правосудие… Для западного «рацио» непонятна наша максима: «Цивилизованным является общество, где убийство врага считается вынужденным грехом, а не безусловной доблестью»… У него другие критерии цивилизованности. А для нас неприемлема западная циничность и всеядность. Наш мир для Запада — это ад. Его мир — ад для нас… Ты видишь, как всё относительно, Гриша?
Миронов спрятал фляжку в карман, запахнул полы своего плаща, ёжась от холода.
— Не смотри на меня коровьими глазами, курсант, никто никуда тебя отправлять не собирается. Черти, хватающие душу и волокущие её в кипящий котёл, — воспитательная гипербола. Человек всё делает сам. Всё, что ты сделал у разбитой автомашины — понятно и оправдано с точки зрения Запада. Если ты разделяешь его идеалы, то они и будут окружать тебя в загробном мире. А рай это для тебя или ад — решай сам…
Распутин встал рядом с генералом, подставил лицо под морской бриз. Волны снова скрыли поле боя. Море стало спокойным, ленивым, ворчащим, но не опасным.
— Я все понял, Артем Аркадьевич. Простите, что не оправдал доверие. Готов понести наказание… Или как оно правильно звучит — епитимью… Но что сделано, то сделано… Иногда кажется, что изменить мировую историю проще, чем собственную судьбу, хотя мне безумно хочется именно этого…
Миронов посмотрел на плотно сжатые губы Распутина и покачал головой.
— К великому сожалению, люди плохо себе представляют силу, заключенную в них. Читая слова Священного писания «Бог сотворил по своему образу и подобию», даже не задумываются, что подобие Всевышнему означает дарованную способность создавать невозможное и преступать непреодолимое. Пользуются этим даром всуе, разбрасываются, творя не дела, но делишки. Некоторые осознанно, но большинство — невольно, не ведая про то, как их слово отзовётся…
— Вы это к чему, Артём Аркадьевич?
— Всё будет, как ты пожелал, Гриша. Ты получишь возможность изменить судьбу, изменив ход истории. Трогать эту капризную даму можно только в одном случае — спасая чью-то невинную душу. Спасешь её — сможешь вернуться во время, позволяющее исправить твою собственную судьбу… Это и будет твоей епитимьей… Или платой за встречу с семьёй.
— Разве они не… — дрожащим голосом начал Распутин.
— Ты же слышал, что означает «созданный по образу и подобию»? Тот, кому по силам творить новую реальность и делать бывшее не бывшим… Но тебе пора…
— Погодите, Артём Аркадьевич! Чью душу я должен спасти?
— Сам догадаешься, курсант, не маленький, — усмехнулся генерал. — И помни, отправляешься на войну. В самое логово нечисти. Бесов разрешаю не жалеть. Сделки с ними не заключать. Да что я всё тебе пересказываю. Вот первоисточник, читай, там всё написано. Держи крепче — пригодится!
В руки Распутина ткнулась массивная толстенная книга. От неожиданности он ойкнул и крепко прижал фолиант к своей груди. Лицо генерала подернулось маревом и моментально растворилось в темноте. Там, где только что стоял Миронов, сверкнуло пламя выстрела. Что-то раскалённое обожгло грудь, и он со всего маха опрокинулся навзничь, больно приложившись затылком об пол.
Глава 2
Попытка выжить
Из лёгких вышибло воздух, и судорожные попытки вдохнуть кончались безрезультатно. Но самым неприятным было другое. К лежащему на боку массивному стулу, с которого слетел Григорий, из сумрака плохо освещенного помещения приблизился прилизанный, набриолиненный тип отвратного вида с прической на прямой пробор и лицом, похожим на рыбу, вынутую из аквариума. Бесцветные глаза обрамляли белесые брови, растянутый от уха до уха рот с бесцветными губами кривился в недовольной гримасе. Только тяжелый взгляд и массивный револьвер в правой руке выдавали хищника. Внимательно посмотрев на лежащего Распутина, мужчина отодвинул стул, сделал ещё один шаг, встав в ногах жертвы, и слегка наклонился, изучающе разглядывая поверженное тело. Очевидно, увиденное его удовлетворило, опущенные уголки губ поползли вверх, и он медленно поднял ствол, целясь Григорию прямо в лоб. В условиях цейтнота инстинкт самосохранения, принявший командование на себя, в доли секунды вытащил из «жёсткого диска» памяти и «разархивировал» варианты спасения. Левая ступня чуть сместилась, цепляя пятку нападающего, а правая нога согнулась и изо всех сил впечатала каблук в колено стрелку. Удивленно выгнув брови, человек-рыба обиженно кхекнул, взмахнул руками и, не сгруппировавшись, грохнулся навзничь, успев судорожно нажать на спусковой крючок. Пуля, отрекошетив от покатого потолка, противно взвизгнула над ухом, испортив паркет.
Распутин, наконец, смог сделать вдох, от чего грудь словно обожгло. Зашипев от боли, рывком сел, обвёл взглядом помещение, в котором так неожиданно и драматично оказался. Комната на цокольном этаже Юсуповского дворца, где перед революцией пристрелили «святого старца», была ему прекрасно знакома по сотням фотографий, описанию участников и полицейских чинов, расследующих обстоятельства убийства. Опустив глаза, Григорий увидел свои холёные руки, забывшие тяжелую работу, крепко прижимавшие к груди солидную старинную Библию. Почти по центру фолианта круглилось свежее пулевое отверстие. Точно такое же выходное, измазанное кровью, Григорий обнаружил с другой стороны книги. По шелковой голубой рубахе, вышитой васильками, расплывалось кровавое пятно. Понятно, почему каждый вдох будто заливал грудь расплавленным свинцом. «Только не проникающее», — с ужасом подумал Распутин, задирая подол рубахи и ощупывая рану. Подушечки пальцев сразу упёрлись в твердый комочек свинца под кожей, отозвавшийся резкой болью в грудине. «Слава Богу», — отлегло от сердца. Проходя сквозь Библию, пуля потеряла убойную силу и только боднула ребра, вонзившись, но не пробив грудную клетку. Кровь сочится, а не бьёт толчками. Можно считать — легко отделался.
Человек-рыба зашевелился и застонал, засучил по паркету штиблетами. Распутин встал, зажимая левой рукой рану, и, как заправский футболист, от души пробил пенальти, прицелившись между ног пытающегося приподняться киллера. Стон перешел в писк, и в ту же секунду на лестнице послышались торопливые шаги. Испуганный, дребезжащий голос проблеял на языке Шекспира: «Освальд! Душа моя! Ты уже закончил?» Придавив горло извивающейся «душе», Распутин сделал шаг в тень, под винтовую лестницу. Ступень над плечом скрипнула и через перила свесилась голова человека в офицерской форме. В отличие от «рыбы», этот парень выглядел прилично, имел тонкие правильные черты лица, тёмные
