Фемистокл - Виктор Поротников

В душе Фемистокл был рад тому, что Стесилай бросил Аристида. Но ещё большую радость доставляло сознание того, что Аристид и по сей день мучительно переносит разлуку. Подтверждением тому служили письма. Читая их, Фемистокл то хохотал до слез, то кривился от презрения к человеку, на которого с таким почтением взирают афиняне, в то время как он с заискивающим самоуничижением выпрашивает ласки у проституирующего юнца.

Фемистокл и сам испытал душевные муки, когда понял, что ему не обладать всегда Стесилаем. Однако опуститься до того, чтобы писать жалобно-слезливые письма, Фемистокл не мог себе позволить. Такое даже по могло прийти в голову. Читая интимные послании Аристида, Фемистокл не столько поражался слабости честнейшего из афинян, сколько гордился своей душевной стойкостью, не позволявшей унижаться перед кем попало.

Язвительное замечание полусонной супруги Фемистокл пропустил мимо ушей. С той поры как он сочетался браком с пылкой и страстной Архиппой, дочерью обедневшего аристократа из рода Ликомидов, в нём напрочь пропало всякое влечение к красавчикам вроде Стесилая.

Рано утром, направляясь из своего дома в совет Пятисот[13], Фемистокл столкнулся на улице Треножников с невысокой тёмноволосой женщиной, облачённой в длинный карийский хитон. Это была финикиянка Анаис, давняя знакомая Фемистокла. Она относилась к женщинам, называвшимся диктериадами[14], которые, по законам Солона[15], были обязаны за небольшую плату удовлетворять плотские желания свободнорождённых мужчин в специально построенных для этого домах - диктерионах[16].

Первые диктерионы появились в порту и существовали за счёт государства. Обитательницами их были исключительно молодые рабыни-азиатки. Заведование диктерионами было поручено особым чиновникам - порнобоскам, которые ежегодно отчитывались за свою деятельность перед государственным казначеем и агораномами[17].

Со временем диктерионы появились и в Афинах.

В одном из этих заведений тогда ещё не женатый Фемистокл и познакомился с Анаис.

- Тебя долго не было видно, - сказал Фемистокл финикиянке после обмена приветствиями. - Где пропадала?

- Неужели ты вспоминал обо мне? - Анаис кокетливо улыбнулась.

- Знаешь же, что я не в состоянии тебя забыть после всего, что было между нами, - проговорил Фемистокл, томно понизив голос. - Я слышал, что тебе удалось выкупиться из диктериона и открыть собственный дом где-то у холма Муз[18].

- Да, я теперь имею свой небольшой диктерион у Итопских ворот, - уточнила финикиянка. - Это дом бывшего торговца тканями Ктесиоха.

- Который помимо тканей приторговывал египетскими мальчиками, - усмехнулся Фемистокл. - Я его знаю. Ведь, по сути, от этого дома начинается дорога к Фалерской гавани. Я знаю и то, что Ктесиох теперь занимается продажей азиатских рабынь для государственных диктерионов, а это дело прибыльное.

- Чем ещё заниматься метеку[19], не имеющему почти никаких прав в Афинах. - Анаис уловила в голосе Фемистокла презрительные нотки. - Ктесиох, как и я, относится к разряду людей презренных, лишённых права голоса в отличие от благородных афинян.

- Тебя кто-то обидел? - Фемистокл мягко взял женщину за руку чуть пониже локтя. - Поделись со мной своими печалями. Может, чем-то смогу помочь, ведь я ныне как-никак архонт-эпоним.

При последних словах Фемистокл слегка приосанился.

- Я хочу пригласить архонта-эпонима в гости, чтобы обсудить с ним одно важное дело. Но не знаю, снизойдёт ли архонт-эпоним до бывшей куртизанки, которой он, кстати, остался должен восемь драхм[20], - промолвила Анаис.

Фемистокл заверил финикиянку, что он не забыл о долге. И добавил, что непременно заглянет к ней сегодня вечером.

- А теперь извини. Он слегка коснулся пальмами ножного подбородка Анаис. - Меня ждут государственные дела.

- Я буду ждать тебя. Но если ты не придёшь, то я не обижусь.

Фемистокл обернулся на ходу и помахал рукой.

Вскоре он скрылся в боковом переулке.

Несмотря на то что в месяце гекатомбейоне[21] заседания государственного Совета проводили пританы[22] из филы Леонтиды[23], ибо так распорядился жребий, к этой филе был причислен и Фемистокл - предложение, вынесенное им на обсуждение, едва не вызвало взрыв возмущения. А предложение было такое.

Дни постройки большого флота в афинской казне не было денег. Фемистокл предложил пустить на строительство флота серебро из Лаврийских государственных рудников. Эти рудники интенсивно начали разрабатывать сравнительно недавно. Всё добываемое серебро постановлением народного собрания должно было распределяться поровну между полноправными гражданами Афин. Очередная раздача намечалась на текущий месяц.

- Что такое восемь-девять драхм, причитающиеся каждому гражданину, - говорил Фемистокл, выступая перед пританами. - На эти деньги невозможно обогатиться, даже стоящего дела на них не откроешь. Зато в своей совокупности лаврийское серебро, пущенное на постройку кораблей, принесёт неоценимое благо Афинам.

Мнения пятидесяти пританов разделились, большинство из них не поддержали Фемистокла. И в том числе председательствующий притан Леонт.

Он сказал:

- Для кого-то, может, восемь-девять драхм - ничтожная сумма. Но только не для афинской бедноты. Любой ремесленник или подёнщик будет безмерно рад этим деньгам, ведь ради них многим из афинян приходится трудиться в поте лица два-три месяца, а то и больше. Отнять эти деньги у бедноты - всё равно что вырвать у них кусок хлеба изо рта.

- Я сам не беден, но и мне лаврийское серебро отнюдь не лишнее, - заметил кто-то из пританов, восседавших на каменных скамьях, идущих полукруглым амфитеатром вокруг площадки для ораторов.

- Вот именно, - прозвучал ещё один голос. - Восемь драхм на дороге не валяются!

- Да на восемь-девять драхм, если не роскошествовать, целой семье можно прожить дней десять-пятнадцать.

- А можно, наоборот, закатить роскошнейший обед!

- Либо отдать долг куртизанке. - Эта реплика вызвала смех среди пританов.

Фемистокл невольно вздрогнул. Он заметил того, кто это сказал. То был его давний недоброжелатель Эпикид, сын Эвфемида.

«Неужели Анаис кому-то проговорилась, что я у неё в долгу, - сердито подумал Фемистокл. - Болтливая сорока!»

Но отступать от задуманного Фемистокл не собирался. Поэтому со свойственным ему упрямством он вновь принялся убеждать коллегию пританов, чтобы они вынесли его предложение на обсуждение в народное собрание.

- Фемистокл, этим предложением ты сам себе роешь яму, и очень глубокую, поверь мне, - опять заговорил Леонт. - Народ и слушать тебя не станет. Не забывай, как бывает страшен в гневе афинский демос. Тебя могут освистать или закидать камнями, такое уже бывало. Сколько дерзких ораторов уходили с Пникса с синяками и ссадинами, скольких уносили пи руках, избитых и окровавленных.

Архонт-эпоним продолжал стоять на своём.

Леонт пожал широкими плечами, показывая, что к голосу разума Фемистокл не желает прислушиваться и сам выбирает тяжкий жребий.

Народное собрание пританам филы Леонтиды всё равно пришлось бы созывать, к этому их обязывал закон. По нему экклесия[24] созывалась не менее одного раза в месяц, и в некоторых случаях и дважды в месяц, если того требовала государственная необходимость. Пританам не хотелось выносить на обсуждение чреватое народным гневом предложение Фемистокла, поскольку возмущение могло обрушиться и на них. Однако вес архонта-эпонима в Афинском государстве был таков, что не считаться с ним было нельзя. Пританам филы Леонтиды пришлось подчиниться воле Фемистокла и внести его предложение в общий список дел, исход которых зависел от результатов народного голосования.

Созыв экклесии был назначен на четвёртый день после нынешнего заседания в пританее.

Обойдя всех своих друзей и изложив им суть задуманного предприятия, Фемистокл вечером оказался близ Итопских ворот. Он без труда отыскал дом бывшего торговца Ктесиоха, над дверями которого теперь висела вывеска непристойного характера. Па вывеске была изображена голая пышногрудая женщина с распущенными волосами, которую обнимал обнажённый мужчина. Отчётливо было заметно, что обнажённая красотка явно азиатского племени, а обладающий ею мужчина - эллин.

Заведение называлось «Сладкие объятия». Название диктериона можно было прочесть внизу под рисунком, а также на двери, выкрашенной в белый цвет, с глазком посередине.