Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи - Елизавета Дворецкая

Воспитание его, как он говорил, не сложилось. Он родился единственным сыном состоятельного бонда, но прожить с родителями ему довелось всего до пятнадцати лет. Однажды на празднике Середины Лета он поссорился с другим подростком; завязалась драка, и Коль ловким приемом, усвоенным не так давно, сломал своему сопернику основание черепа. Как он рассказывал Сэле: «Тогда я был уже довольно-таки сильным и ловким, но соображал не так чтобы очень. С подростками это часто бывает, когда руки зреют быстрее, чем голова». После этого ему пришлось бежать, поскольку родичи убитого, конечно, захотели бы отомстить. На осеннем тинге того же года юного убийцу объявили вне закона на двадцать лет, и эти двадцать лет ему предстояло провести где-нибудь подальше от дома. Первые годы он скрывался, боясь, что родичи жертвы найдут его и убьют, потом, обретя уверенность в своих силах, стал даже желать этой встречи, а потом опять стал скрываться, теперь уже боясь, что его найдут и он опять кого-нибудь убьет. Со времен его изгнания прошло уже двенадцать лет. Проскитавшись почти столько же, сколько перед этим прожил дома, Коль привык к бродячей жизни, и она нравилась ему.

Устав от таких возвышенных предметов, все некоторое время молчали. Парни налегали на весла. Чтобы помочь им, Сэла запела старую рыбацкую песню, известную всему побережью, которую даже матери пели, укачивая будущих рыбаков:

Ветер, полни белый парус,Подгоняй коня морского,Пусть он мчит по бурным волнам,Обгоняет быстрых чаек.Волны, вы не рвите сети,Не бросайте их на скалы,Не треплите их о камни,Мчите прочь траву морскую.Волны, великаньи дочки,Помогайте мне в работе,Загоняйте в сети рыбу —Столько, сколько звезд на небе!Солнце, ты суши рыбешку,Чтоб провялилась как надо,А когда зима настанет,Я добро не позабуду!Выпью пива я за ветер,И за волны, и за солнце!Всех на пир к себе зову яРыбака друзей могучих!

Напевая, она вглядывалась в морскую даль, и ближе к концу песня вдруг стала спотыкаться, будто она сама уже изрядно «выпила пива». Выговаривая слова по одному, Сэла пристально следила за чем-то, так что и братья на веслах стали оборачиваться. В серовато-голубой дали появилось что-то движущееся.

– Э, да там корабль! – воскликнул остроглазый Гуннар. – Корабль, смотрите!

Побросав весла, все стали вглядываться в даль.

– И даже не один! – заметил Аринлейв, прищуриваясь. – Там два… да, два корабля. И оба большие.

– И прямо из моря! – подхватил Альвир. – С островов! Ну, Сэла, это за тобой эриннский конунг в хрустальной золотой ладье!

– Так может, это… Торвард ярл? – с замиранием сердца спросила Сэла.

Она сразу подумала об этом: больше всех королей и чародеев во Фьялленланде сейчас был нужен он, Торвард сын Торбранда. Мигом выбросив из головы предания, Сэла вглядывалась, против воли утверждаясь в этой сумасшедшей надежде.

– А может, это кто-то плывет к нам посчитаться за прежние подвиги Торбранда конунга! – мрачно предположил Ульв. – Если там уже знают, что он убит и мы остались без защиты…

– Нет, нет! – твердила Сэла, сжимая руки и чувствуя во всем теле волнение, трепет, смешанный с еще робким, но быстро растущим ликованием. – Откуда же они могли узнать, ведь прошел всего месяц, а вы сами говорили, что в ту сторону никто еще не плыл мимо вас.

– Никто не мог еще узнать, да еще и собрать войско, снарядить корабли! – поддержал ее Аринлейв, который почти всегда думал с ней одинаково. – И вообще у уладов не бывает таких больших кораблей, они, говорят, между своими островами плавают на лодках из прутьев, обтянутых коровьими шкурами. Торвард ярл их называл «плавучими коровами». А это… смотрите же, это лангскип скамей на двадцать шесть!

Большие корабли шли на веслах и приближались не очень быстро, но уже можно было разглядеть, что это боевые корабли с разноцветными щитами на бортах. Не торговцы какие-нибудь.

– Не повернуть ли нам назад? – предложил осторожный Альвир, оглядываясь в сторону берега. – Все-таки, если что… Если это «морской конунг», нас же просто утопят, чтобы шум не подняли.

– Нет, ни за что! – пылко воскликнула Сэла. От жгучего нетерпения ей хотелось бежать по воде навстречу кораблям. – Ари, давай, гребите! Гребите! Скорее! У них ведь нет красных щитов на мачте! [2]

Аринлейв, разделявший ее чувства, тут же взялся за весло, и братьям осталось только присоединиться: родич из Аскефьорда, ходивший в походы с конунгом, пользовался у сыновей простого бонда большим уважением. Сэла, перебравшись с кормы на нос, тянулась и вглядывалась, так что Аринлейв окликнул ее:

– Эй, сдай назад! А то вывалишься еще… Как Сольвейг!

Сэла оглянулась: историю с исчезновением Сольвейг, сестры их отцов, она отлично знала, и неспроста Аринлейв вспомнил этот случай именно сейчас, когда другой конунг возвращается в Аскефьорд… Но размышлять об этом было некогда: большие корабли все приближались, и Сэла узнавала их.

– Там «Ушастый», первым идет «Ушастый»! – твердила она, в нерассуждающем восторге едва не прыгая на дне лодки. – Я же говорю, это он!

«Ушастый», дреки на двадцать шесть скамей по каждому борту, был кораблем Торварда ярла, захваченным в прошлогоднем сражении с конунгом Граннланда. Резную голову дракона на его переднем штевне украшали огромные уши с гребнем, больше похожие на крылья, из-за чего корабль назывался «Крылатый Дракон», но вслед за веселым Торвардом ярлом все стали звать его «Ушастым». Не узнать такой приметный корабль было невозможно – как и самого Торварда ярла, чью высокую, сильную фигуру Сэла уже вскоре разглядела. Он стоял на носу, вглядываясь в лодку, плывущую навстречу. Сэла замахала ему, и он взмахнул рукой в ответ, должно быть, узнав ее. Искрой блеснул золотой браслет на его запястье, словно осколок солнечного луча, и сам, рослый, мощный и стройный, в красной рубахе, с поясом, густо усаженным золотыми бляшками, – Торвард ярл любил одеваться ярко даже в походе, – был похож на молодого бога, выплывающего на заре из-за грани Иного Мира. Сэла нетерпеливо махала ему, и слезы просились на глаза от внезапной радости – Торвард ярл был гораздо лучше, чем заморский конунг на хрустальной ладье! Торварда ярла, открытого, дружелюбного, ничуть не надменного, отважного и веселого, в Аскефьорде все любили. Но первые двадцать пять лет он прожил как бы в тени своего сурового прославленного отца, и только теперь, когда он остался их единственной опорой и защитой, Сэла по-настоящему осознала, как он дорог им всем – всем, для кого он отныне равнозначен солнцу в небе.

Свободные от весел хирдманы на «Ушастом» тоже узнали людей в лодке, над морем пролетел приветственный крик: все были рады еще здесь, за целый переход до Аскефьорда, увидеть знакомые лица.

– Так он же, выходит, ничего не знает… – пробормотал за спиной у Сэлы озадаченный Ульв.

Тем временем лодка подошла к «Ушастому» вплотную; Торвард ярл, крикнув что-то, сделал знак гребцам у себя за спиной. Лодка ткнулась в борт «Ушастого», Торвард перегнулся и протянул руки Сэле; она подала ему свои, и он мгновенно, так что братья только ахнули, выдернул ее из лодки, поднял и посадил на борт, крепко держа за талию. И вот он был перед ней – смуглый, с черными бровями, со своим знаменитым шрамом, который неровной беловатой полосой тянулся от правого угла рта до заднего края челюсти. Как всегда после разлуки, он показался Сэле каким-то очень ярким, бурным, новым и неожиданным. И его весело блестящие карие глаза смотрели на нее с таким восторгом, словно к ней-то он и стремился через моря. В походах Торвард всегда скучал по дому и был рад увидеть хоть кого-то из Аскефьорда уже сейчас, а тем более девушку, потому что из всего населения Аскефьорда девушек он любил больше всех!

– Сэла! – радостно восклицал он и жадно целовал ее, покалывая щеки и губы своей черной щетиной, не бритой уже дня три. – Вот так подарок! Ты меня встречаешь, мне не мерещится! Как же ты догадалась, что я сегодня вернусь? Вещий сон видела? С меня колечко! Ну, как у нас там, солнце мое?

Сэла засмеялась и положила руки ему на грудь. «Солнце мое» Торвард ярл называл девушек, с которыми его связывали теплые чувства известного рода. Она не стремилась попасть в их число, но сейчас его бурная и искренняя радость от встречи, его горячие поцелуи и это «солнце мое» – знак ближайшей сердечной привязанности – вызывали в душе неразумную и такую приятную слабость. Все-таки он был лучше всех парней Аскефьорда, выше всех не только положением, но и качествами. Сэла твердо решила, что не станет в него влюбляться, – они не пара, и нечего зря вздыхать! Правда, на том памятном Празднике Дис и она среди общего веселья чуть не лишилась рассудка, а с ним и еще кое-чего, для девушки даже более важного. Почему она не противилась, когда ее бережно, но решительно увлекали в укромное место за выступом скалы в Драконьей роще, – она и сама не могла потом объяснить. Почему-то в то время предчувствие того, как сильные руки Торварда ярла мягко положат ее спиной на мох, вызывало не ужас, а скорее наоборот… Должно быть, возбуждение весеннего праздника и манящая страсть его поцелуев свели ее с ума. И долго еще при воспоминании об этом вечере ее пробирала дрожь – но, пожалуй, не от страха… Конечно, потом она опомнилась и была признательна брату, который так своевременно вмешался, но и теперь, несмотря на мудрые и решительные обещания, данные Аринлейву и самой себе, Сэла не могла не признать, что нет во Фьялленланде человека, более достойного любви, чем Торвард ярл!