Боярин Орша - Михаил Лермонтов

Я приближающийся звук,

Знакомый, милый разговор,

И будто вижу ясный взор...

И, пробудясь во тьме, скорей

Ищу тех звуков, тех очей...

Увы! они в груди моей!

Они на сердце, как печать,

Чтоб я не смел их забывать,

И жгут его, и вновь живят...

Они мой рай, они мой ад!

Для вспоминания об них

Жизнь - ничего, а вечность - миг!

И г у м е н

Богохулитель, удержись!

Пади на землю, плачь, молись,

Прими святую в грудь боязнь...

Мечтанья злые - божья казнь!

Молись ему...

А р с е н и й

Напрасный труд!

Не говори, что божий суд

Определяет мне конец:

ВсJ люди, люди, мой отец!

Пускай умру... но смерть моя

Не продолжит их бытия,

И дни грядущие мои

Им не присвоить - и в крови,

Неправой казнью пролитой,

В крови безумца молодой,

Им разогреть не суждено

Сердца, увядшие давно;

И гроб без камня и креста,

Как жизнь их ни была свята,

Не будет слабым их ногам

Ступенью новой к небесам;

И тень несчастного, поверь,

Не отопрет им рая дверь!..

Меня могила не страшит:

Там, говорят, страданье спит

В холодной, вечной тишине,

Но с жизнью жаль расстаться мне!

Я молод, молод - Знал ли ты,

Что значит молодость, мечты?

Или не знал? Или забыл,

Как ненавидел и любил?

Как сердце билося живей

При виде солнца и полей

С высокой башни угловой,

Где воздух свеж и где порой

В глубокой трещине стены,

Дитя неведомой страны,

Прижавшись, голубь молодой

Сидит, испуганный грозой?..

Пускай теперь прекрасный свет

Тебе постыл... Ты слеп, ты сед,

И от желаний ты отвык...

Что за нужда? Ты жил, старик;

Тебе есть в мире что забыть,

Ты жил - я также мог бы жить!..

Но тут игумен с места встал,

Речь нечестивую прервал,

И негодуя все вокруг

На гордый вид и гордый дух,

Столь непреклонный пред судьбой,

Шептались грозно меж собой,

И слово пытка там и там

Вмиг пробежало по устам;

Но узник был невозмутим,

Бесчувственно внимал он им.

Так бурей брошен на песок

Худой, увязнувший челнок,

Лишенный весел и гребцов,

Недвижим ждет напор валов.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Светает. В поле тишина.

Густой туман, как пелена

С посеребренною каймой,

Клубится над Днепром-рекой.

И сквозь него высокий бор,

Рассыпанный по скату гор,

Безмолвно смотрится в реке,

Едва чернея вдалеке.

И из-за тех густых лесов

Выходят стаи облаков,

А из-за них, огнем горя,

Выходит красная заря.

Блестят кресты монастыря;

По длинным башням и стенам

И по расписанным вратам

Прекрасный, чистый и живой,

Как счастье жизни молодой,

Играет луч ее златой.

Унылый звон колоколов

Созвал уж в храм святых отцов;

Уж дым кадил между столбов,

Вился струJй, и хор звучал...

Вдруг в церковь служка прибежал,

Отцу игумену шепнул

Он что-то скоро - тот вздрогнул

И молвил: "Где же казначей?

Поди спроси его скорей,

Не затерял ли он ключей!"

И казначей из алтаря

Пришел, дрожа и говоря,

Что все ключи еще при нем,

Что не виновен он ни в чем!

Засуетились чернецы,

Забегали во все концы,

И свод нередко повторял

Слова: бежал! кто? как бежал?

И в монастырскую тюрьму

Пошли один по одному,

Загадкой мучаясь простой,

Жильцы обители святой!..

Пришли, глядят: распилена

Решетка узкого окна,

Во рву притоптанный песок

Хранил следы различных ног;

Забытый на песке лежал

Стальной зазубренный кинжал,

И польский шелковый кушак

Изорван, скручен кое-как,

К ветвям березы под окном

Привязан крепким был узлом.

Пошли прилежно по следам:

Они вели к Днепру - и там

Могли заметить на мели

Рубец отчалившей ладьи.

Вблизи, на прутьях тростника

Лоскут того же кушака

Висел, в воде одним концом,

Колеблем ранним ветерком.

"Бежал! Но кто ж ему помог?

Конечно, люди, а не бог!..

И где же он нашел друзей?

Знать, точно он большой злодей!"

Так собираясь меж собой

Твердили иноки порой.

ГЛАВА III

'Tis he! 'tis he! I know him now;

I know him by his pallid brow...

Byron.3

Зима! Из глубины снегов

Встают чернея пни дерJв,

Как призраки, склонясь челом

Над замерзающим Днепром.

Глядится тусклый день в стекло

Прозрачных льдин - и занесло

Овраги снегом. На заре

Лишь заяц крадется к норе

И прыгая назад, вперед,

Свой след запутанный кладет;

Да иногда во тьме ночной,

Раздастся псов протяжный вой,

Когда голодный и худой,

Обходит волк вокруг гумна.

И если в поле тишина,

То даже слышны издали

Его тяжелые шаги,

И скрып, и щелканье зубов;

И каждый вечер меж кустов

Сто ярких глаз, как свечи в ряд,

Во мраке прыгают, блестят...

Но вьюги зимней не страшась,

Однажды в ранний утра час

Боярин Орша дал приказ

Собраться челяди своей,

Точить ножи, седлать коней;

И разнеслась везде молва,

Что беспокойная Литва

С толпою дерзких воевод

На землю русскую идет.

От войска русского гонцы

Во все помчалися концы,

Зовут бояр и их людей

На славный пир - на пир мечей!

Садится Орша на коня,

Дал знак рукой, гремя, звеня,

Средь вопля женщин и детей

Все повскакали на коней,

И каждый с знаменьем креста

За ним проехал в ворота;

Лишь он, безмолвный, не крестясь,

Как бусурман, татарский князь,

К своим приближась воротам,

Возвел глаза - не к небесам;

Возвел он их на терем тот,

Где прежде жил он без забот,

Где нынче ветер лишь живет,

И где, качая изредка

Дверь без ключа и без замка,

Как мать качает колыбель,

Поет гульливая метель!..

*

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Умчался дале шумный бой,

Оставя след багровый свой...

Между поверженных коней,

Обломков копий и мечей

В то время всадник разъезжал;

Чего-то, мнилось, он искал,

То низко голову склоня

До гривы черного коня,

То вдруг привстав на стременах.

Кто ж он? не русский! и не лях

Хоть платье польское на нем

Пестрело ярко серебром,

Хоть сабля польская звеня

Стучала по ребрам коня!

Чела крутого смуглый цвет,

Глаза, в которых мрак и свет

В борьбе сменялися не раз,

Почти могли б уверить вас,

Что в нем кипела кровь татар...

Он был не молод - и не стар.

Но, рассмотрев его черты,

Не чуждые той красоты

Невыразимой, но живой,

Которой блеск печальный свой

Мысль неизменная дала,

Где всJ, что есть добра и зла

В душе, прикованной к земле,

Отражено как на стекле,

Вздохнувши, всякий бы сказал,

Что жил он меньше, чем страдал.

Среди долины был курган.

Корнистый дуб, как великан,

Его пятою попирал

И горделиво расстилал

Над ним по прихоти своей

Шатер чернеющих ветвей.

Тут бой ужасный закипел,

Тут и затих. Громада тел,

Обезображенных мечом,

Пестрела на кургане том,

И снег, окрашенный в крови,

Кой-где протаял до земли;

Кора на дубе вековом

Была изрублена кругом,

И кровь на ней видна была,

Как будто бы она текла

Из глубины сих новых ран...

И всадник взъехал на курган,

Потом с коня он соскочил

И так в раздумье говорил:

"Вот место - мертвый иль живой

Он здесь... вот дуб - к нему спиной

Прижавшись, бешеный старик

Рубился - видел я хоть миг,

Как, окружен со всех сторон,

С пятью рабами бился он,

И дорого тебе, Литва,

Досталась эта голова!..

Здесь, сквозь толпу, издалека

Я видел, как его рука

Три раза с саблей поднялась

И опустилась - каждый раз,

Когда она являлась вновь,

По ней ручьем бежала кровь...

Четвертый взмах я долго ждал!

Но с поля он не побежал,

Не мог бежать, хотя б желал!.."

И вдруг он внемлет слабый стон,

Подходит, смотрит: "это он!"

Главу, омытую в крови,

Боярин приподнял с земли

И слабым голосом сказал:

"И я узнал тебя! узнал!

Ни время, ни чужой наряд

Не изменят зловещий взгляд

И это бледное чело,

Где преступление и зло

Печать оставили свою.

Арсений! Так, я узнаю,

Хотя могилы на краю,

Улыбку прежнюю твою

И в ней шипящую змею!

Я узнаю и голос твой

Меж звуков стороны чужой,

Которыми ты, может быть,

Его желаешь изменить.

Твой умысел постиг я весь,

Я знаю, для чего ты здесь.

Но верный родине моей

Не отверну теперь очей,

Хоть ты б желал, изменник-лях,

Прочесть в них близкой смерти страх,

И сожаленье, и печаль...

Но знай, что жизни мне не жаль,