Красная фурия, или Как Надежда Крупская отомстила обидчикам - Ольга Грейгъ

В годы службы в Кедьце Константин Игнатьевич, нанося визит местному помещику Русакову (во всех советских источниках его назовут Русанов; предполагается, что настоящая фамилия Русакова будет умышленно изменена), познакомился со своей будущей женой Елизаветой Васильевной Тистровой.

Она была дочерью дворянина, подполковника корпуса горных инженеров Василия Ивановича Тистрова. Можно предположить, что Тистровы получили свою фамилию от наименования одного из урочищ в Малороссии, в Черниговской губернии. Также как и — от небольшого искусственного пруда под названием Тистра, некогда существовавшего в Санкт-Петербурге. Возможно также, что Тистровы происходят из обрусевших немцев.

В 9-летнем возрасте Лиза вместе с сестрой Ольгой была определена в Павловский военно-сиротский институт благородных девиц, находившийся в Санкт-Петербурге, где и проучилась восемь лет. Здесь дворянские девочки, оставшиеся сиротами, получали уникальные знания, как и во всех учебных заведениях Российской Империи. И, как полагалось, их обучали также домоводству и рукоделию. На протяжении существования в дальнейшем советской власти ни одна школа не даст подобного уровня знаний, которые давались в Российской Империи на рубеже XIX–XX веков. К тому же издавна повелось так, что подданный Российской Империи, в каких бы трудных условиях жизни ни оказался, мог полностью обслуживать себя сам (!), начиная от приготовления еды, чистки и шитья одежды и заканчивая получением заработка за счет профессии (знания ремесел). Дворяне именно Российской Империи доказали свою принадлежность к уникальному сословию хотя бы через способность выжить после так называемой революции, — берясь за самую тяжелую и «грязную» работу, становясь прачками, швеями, официантками, поварами, водителями… Хотя все сословия, и в особенности дворянское, были едко и цинично высмеяны впоследствии советскими актерами и писателями, представившими российских подданных в образе советских дегенератов, — и внешне, и по мышлению. Впрочем, высмеиваются и по сей день, когда на экране в ролях дворянских отпрысков, а тем паче великих Княжон и великих Князей предстают постсоветские актрисы, словно только что взятые с Рублевского шоссе, и слащавые юноши с повадками педерастов…

Елизавета Васильевна окончила институт благородных девиц в 1858 г. и получила аттестат домашней учительницы. Несколько лет служила в Санкт-Петербурге учительницей изящных искусств в графском доме, а затем стала директором небольшой частной школы. Впрочем, работала Елизавета Васильевна не столько для заработка, сколько для созидания и процветания государства Русского и общества, как поступали все подданные, — это подразумевалось самим нравственным миром, нравственным духом общества, на которых зиждилось могущество Российской Империи.

Следует уяснить, что дети офицеров никогда не работали ради заработка на хлеб насущный, — подобная трактовка появилась только с приходом к власти большевиков. Итак, каждый офицер Русской армии по окончании полной выслуги лет получал имение: офицер до подполковника (капитана 2 ранга) — надел земли в размере 4–5 десятин (почти 5 гектаров); полковник — ровно 5 десятин; генерал (адмирал) — 10 десятин. Обычно за несколько лет до окончания службы офицер на выделенные государством ссуды строил себе имение, — дом общей площадью 120–140 кв.м.; как правило, дом представлял собой одно-, редко двухэтажное строение. Уточним: потомственный офицер получал имение в наследство. Право на постройку имения получали также офицеры, которые потеряли имущество (родовое имение) во время войны, вследствие пожара, наводнения, другого стихийного бедствия, — им выдавалась безвозмездная ссуда для построения дома в соответствии с воинским статусом.

И так как рядом с полученным наделом практически всегда размещалась деревня, а ее жители-крестьяне, как работные люди, находились в распоряжении отставного офицера, ведущего в дальнейшем помещичью службу. Помещики — это хозяева земли Русской, они ответственны за процветание и самой земли, и крестьян, живущих на ней и ее возделывающих. Так что не были помещики иждивенцами, «сидящими на шеях у несчастных и темных крестьян», и не «забивали они девок до полусмерти, принуждая сожительствовать», не «зашивали строптивых в мешок», не «сыпали на мешок тот зерна и кликали индюков, чтобы те заклевали насмерть», как не чинили иных античеловеческих пакостей — подобный бред (как нам подают до сих пор!) мог прийти в голову только фантазерам с нездоровой психикой; здравомыслящее общество не занималось уничтожением, моральным и психическим разложением себе подобных, как это практиковалось после кровавого переворота 1917 года (в кавычках взяты слова из обычных советских источников).

Помимо всего прочего, офицер мог при своем жалованье — даже без дохода с имения — купить квартиру в любом губернском или уездном городе площадью не менее 100 кв.м. В случае его смерти все это становилось собственностью его детей, в соответствии с завещанием. (Зато при советской власти придумали формулировку «по смерти кормильца», выдавая под это скудную подачку; и это подлое «кормилец» подразумевало дающего корм скотине, всего лишь еду, но никак не ответственного за духовное, нравственное, физическое воспитание и материальное благосостояние своих чад…) Что касается детей офицера Русской армии, оставшихся сиротами, то они могли рассчитывать на бесплатный пансион, вплоть до совершеннолетия (так и было в случае с дочерьми подполковника Тистрова). А имение офицера — опять же в соответствии с завещанием — передавалось в равных долях детям. Так что каждая из дочерей Тистрова вправе была заложить свою часть имения (сдать в аренду или продать) или же на своей территории возвести хозяйственные постройки, создать ферму, мызу, предприятие, открыть производство, что, несомненно, при умелом хозяйствовании приносило бы хороший доход.

Говорить о том, что дети русских офицеров, оставшиеся сиротами, могли быть выброшенными обществом и Имперской властью, как говорят сейчас, на улицу, — НЕМЫСЛИМО.

Если припомните, то в Русской армии со времен Петра I был создан дом для офицеров, получивших увечья в боях (при Павле I он стал называться Инвалидный дом). Существовало неписаное правило, что все состоятельные офицеры, генералы и адмиралы Русской Империи, имевшие доходные поместья, свою зарплату перечисляли в Инвалидный дом. Дело чести! Этот Инвалидный дом мог финансировать содержание неимущих детей русских офицеров (если они таковыми по каким-либо причинам могли стать). Поэтому большевистские выдумки по поводу нищеты и русского офицерского корпуса, и всего общества в целом — умышленная клевета. Как клевета, что «родители Надежды Константиновны хотя и были дворяне по происхождению, но не было у них ни кола ни двора, и когда они поженились, то бывало нередко так, что приходилось занимать двугривенный, чтобы купить еды», — писалось это при советской власти, тиражируется и сейчас; к примеру, в книге Б. Соколова «Любовь вождя. Крупская и Арманд» (М., 2004). Там же на с. 7 автор, профессор Борис Вадимович Соколов, подмечает: «В послужном списке Константина Игнатьевича так и отмечалось: «Родового и благоприобретенного недвижимого имущества и имений за ним, его родителями и женой не значится». Понятное дело, «родового имущества» не было, имение в Отечественную войну 1812 г. утеряно, но взамен получено иное, — в Казанской губернии. Так куда делось это имение отца, отчего подается, не подвергаясь сомнению, привычная фраза-клише из советской истории? Для чего переписываются советские фальшивки, на какого читателя рассчитывают? Впрочем, на этих и подобных клише воспитается еще не одно поколение УТЕРЯННОЙ РУСИ…

К слову сказать, советские авторы умышленно теряли не только величие Русской Империи, но и конкретных людей, имеющих непосредственное отношение даже к этой частной истории. Например, тщательно избегалось упоминание о том, кто и откуда были матери этих рано осиротевших детей — Саши и Кости Крупских и Лизы и Оли Тистровых.

Итак, уже указывалось, что дети русских офицеров не могли быть брошены на произвол судьбы. В ту эпоху существовала такая практика: опекать детей погибшего (умершего) сослуживца-товарища, ненавязчиво вести по жизни. С такими детьми поддерживались связи, пристраивали в приличные дома, давали рекомендательные письма. Часто это затрагивало и такую трепетную область, как создание семьи. Нельзя назвать сводничеством то, что при определенных обстоятельствах молодых людей представляли друг другу знавшие их отцов былые сослуживцы, сохранившие добрую память по своим товарищам. Это являлось нормой здорового общества. Так на одном из светских вечеров познакомились Константин Крупский и Елизавета Тистрова; и произошло это во время учебы обоих в Санкт-Петербурге. Это было в доме родного брата Василия Ивановича Тистрова, — Петра Ивановича, проживавшего в Санкт-Петербурге и искренне заинтересованного в благополучной судьбе племянниц-сирот Лизы и Оли. Знакомство ни к чему не обязывало, но молодые люди знали о существовании друг друга и могли со временем явить собой неплохую пару: оба из семей военных, оба сироты. Однако знать друг о друге в таком положении, когда нет самых-самых близких — это некая особая ответственность. И когда их связало… несколько почтовых поздравлений с днем ли ангела, с Пасхой или с Рождеством, — они мысленно могли уже думать друг о друге как о женихе и невесте.