Чужие сны и другие истории - Джон Ирвинг

И все же пожарное снаряжение: ботинки, тяжелая прочная каска (с выведенным личным номером), блестящий черный плащ (не говоря о собственном топорике!..) были не только приятными вещами, но и символами взрослой ответственности в мире, где нас пока еще считали сопляками и не разрешали выпивать.

Как-то вечером нас вызвали на пожар в летнем доме близ побережья (потом мы узнали, что виноваты детишки: они заправили газонокосилку жидкостью, которой разжигают брикеты для барбекю). Мы выехали на настоящей пожарной машине с выдвижной лестницей и баграми. Очень скоро мы нагнали вонючий грузовик Пигги Снида. Грузовик ехал медленно, и по его вихлянию мы сразу поняли, что Пигги где-то крепко глотнул. Все его отличие от разлегшегося на дороге борова заключалось лишь в том, что он сидел за рулем. Ему, как и борову, было ровным счетом наплевать, что мы спешим выполнить наш гражданский долг.

Мы запустили сирену и отчаянно сигналили фарами. Интересно, кем мы ему показались? Может, кораблем инопланетной цивилизации свиней, свалившимся из космического пространства? Алкоголь притушил все его скромные мыслительные способности. Сейчас за рулем вонючего грузовика сидела настоящая свинья. Только возле поворота к своему хлеву он соизволил уступить нам дорогу. Мы не смогли промчаться на полном ходу. Мы проползли мимо грузовика. В этот момент мы снова почувствовали себя мальчишками с Фронт-стрит и дружно заорали:

— Пигги! Пигги! Пигги! Пигги! Хрю-хрю! Иииии!

Среди орущих голосов я узнал и свой голос.

В том месте по обеим сторонам дороги росли деревья, и нам пришлось нагибать головы и зажимать носы, проезжая мимо грузовика Пигги. Потом зловоние отбросов смешалось с вонью топлива в развороченной газонокосилке (дом уцелел, дети тоже). Вскоре соленый ветер, дувший с океана, избавил нас от всех запахов.

На обратном пути, когда мы проезжали мимо свинофермы, нас удивил необычно яркий свет керосиновой лампы в хлеву Пигги Снида. Итак, он благополучно добрался домой. А сейчас чем занят? Может, читает? Мы шумно обменивались догадками, а потом, незаметно для себя, вдруг начали повизгивать и похрюкивать. Мы пытались говорить с Пигги на его животном языке.

Зимней ночью, когда загорелся его хлев, нас это очень удивило.

Стратемские пожарные-добровольцы привыкли считать покосившийся хлев некой вонючей достопримечательностью на дороге между Эксетером и побережьем. Летом зловоние ощущалось сильнее и обязательно вызывало у нас стоны и восклицания. Зимой оно слабело, и мы в основном созерцали дым, поднимающийся над трубой печки. Почему-то дым шел не струйкой, а облачками (вероятно, по причине забитого дымохода). Из открытых загонов ему вторили облачка пара. Там на унавоженном снегу резвились свиньи, попыхивая, словно живые печки. Пожарная сирена разрушала поросячью идиллию, заставляя животных метаться по загону. По вечерам, возвращаясь с очередного пожара (на котором чаще мы присутствовали в качестве зрителей), мы не могли отказать себе в удовольствии запустить сирену на полную мощь. Мысленно мы красочно представляли панику, поднимавшуюся в хлеву: мечущихся, орущих свиней и визжащего Пигги. Нам казалось, что Пигги пытается загородиться свиньями как живым щитом.

Нам позвонили с соседней фермы. Узнав, что горит хлев Пигги Снида, мы пришли в какое-то странное, тупое неистовство, предвкушая забавное зрелище. Мы понеслись, включив фары и запустив сирену. Нам было весело. Мы рассказывали шутки о свиньях и придумали целую историю о том, с чего начался пожар. Пигги решил устроить вечеринку, пожертвовав одной из свиней, чтобы было чем угощаться. А пока она жарилась на вертеле, он танцевал, но почему-то с боровом. Свиноматка, с которой он обычно танцевал, страшно на него обиделась. Еще один поросенок, хлебнув виски, поджарил себе хвостик, прислонившись к печке…

Когда мы подъехали, нам стало не до шуток. Увиденное не тянуло даже на очень скверную вечеринку. Перед нами полыхал самый крупный пожар, какой доводилось видеть не только мальчишкам с Фронт-стрит, но и взрослым добровольцам.

Казалось, жестяные крыши низеньких сарайчиков, примыкавших к хлеву, либо взорвались, либо расплавились. Хлев был деревянным, и все, что находилось внутри, относилось к горючим материалам: дрова, сено, восемнадцать свиней и Пигги Снид. Канистра с керосином тоже внесла свой вклад. Слой навоза в загонах был высотой не менее двух футов.

— Ну и пекло. В таком и дерьмо сгорит, — сказал мне один из взрослых пожарных.

Пекло мы ощутили еще на подъезде и забеспокоились. Совсем недавно мы сменили шины и заново покрасили свою машину.

— Воду понапрасну не тратить, — распорядился командир пожарного расчета.

Мы побрызгали придорожные деревья и лесок, что начинался почти сразу за хлевом. Ночь была тихая и отчаянно холодная. Деревья тут же покрылись льдом, стволы отозвались треском. Командир решил не предпринимать никаких действий, пока огонь не начнет стихать сам собой. Растаскивать стены баграми — лишь создавать угрозу для леса.

Если бы это был выдуманный рассказ, я бы написал, что мы слышали предсмертные визги свиней и удары их копыт, а потом — ужасающие звуки лопающихся кишок. Однако к моменту нашего приезда единственным звуком был треск горящего дерева. Все предшествующие звуки мы могли лишь представить или придумать.

Вот вам урок для писателя: выдуманные звуки могут быть самыми отчетливыми и громкими. А в реальности, когда мы подъехали, даже шины на грузовике Пигги Снида успели лопнуть и сгореть, не говоря уже о бензобаке. Бензобак взорвался и теперь был вплавлен в ветровое стекло. Поскольку мы ничего не видели, нам оставалось лишь гадать, в какой последовательности все происходило.

Если стоять слишком близко от горящего хлева, можно опалить ресницы, а неизбежные в таких случаях слезы нагреются почти до кипения. Если встать подальше, закоченеешь на ночном морозе. Поливая деревья, мы превратили в каток целый участок дороги. Где-то около полуночи проезжавшая легковушка заелозила на льду и ее откинуло на обочину. Из автомобиля выскочил мужчина в теплой куртке и шапочке с эмблемой «Тексако». Он попросил, чтобы мы тросом вытащили его обратно на дорогу. Мужчина был заметно выпивши. В машине сидела совсем молодая женщина, годившаяся ему в дочери (может, она и была его дочкой).

— Эй, Пигги! — заорал мужчина, заметив пожар. — Если ты все еще там, ты просто глупая задница! Вылезай немедленно!

Мы вытащили его машину, посоветовав не слишком гнать по такой дороге. До двух часов ночи единственным звуком по-прежнему оставался треск горящего дерева. В два часа гнусаво лязгнула жестяная крыша. Сейчас она больше напоминала вспоротую крышку консервной банки. Вскоре крыша с тихим шелестом упала на растаявший снег. К трем часам покосились и рухнули все стены. Вокруг пожара образовалось озерцо. Талая вода текла к огню и постепенно его гасила.

Хотите знать, чем там пахло? Пахло пеплом. Пахло летом… точнее, печеный навоз отчасти вернул летнее зловоние. Нам казалось, что наши носы улавливают запах жареной свинины, но не помню, чтобы я действительно ощущал этот запах.

За час до рассвета бывалые пожарные (то есть взрослые мужчины) сказали, что съездят в город выпить кофе. А мы (мальчишки) останемся нести вахту. Еще они сказали, что мы, наблюдая за настоящим пожаром, можем почерпнуть немало ценного, чего не найдешь ни в каких руководствах по пожаротушению. Если у мужчин и мальчишек есть общее дело, мужчины всегда поступают так: делают то, что хотят, а остальное сплавляют мальчишкам, добавляя при этом разные правильные слова.

Когда взрослые пожарные вернулись, от них почему-то пахло не кофе, а пивом. Хлев догорал. Его тушили не мы, а талая вода, струйки которой соприкасались с пламенем, вызывая шипение. Едва начало светать, мужчины снова уехали — на этот раз завтракать. Кто-то из ребят сказал, что тоже не прочь перекусить. Ему ответили, что мы поступали хоть и на добровольную, но все же службу и должны научиться переносить трудности.

Они уехали. Мы остались. Кроме меня там было еще несколько ребят с Фронт-стрит. Вот тогда мы и начали. Сперва тихо.

— Пигги, Пигги, — позвал один из нас.

Возможно, это был я. Одна из причин, побудивших меня стать писателем, — стремление понять, что владеет людьми в такие моменты. А хороший ли это вкус или дурной — пусть о таких вещах спорят те, кто далек от писательского ремесла. Подобные оценки меня никогда не интересовали.

— Пигги! Пигги! Пигги! Пигги! Хрю-хрю! Иииии! — кричали мы.

Вот тогда-то я и понял: комедия — просто иная форма утешения. А потом я начал… свой первый рассказ.

— Дерьмово, — сказал я, поскольку стратемские пожарные-добровольцы каждую фразу начинали со слова «дерьмово».

— Дерьмово. И дерьмово потому, что Пигги Снида здесь нет. Пусть он и умственно отсталый, но абсолютной тупостью не страдает.