Дикие пчелы - Иван Басаргин

Но Василию и рта не дали раскрыть, его сбил с ног Амвросий и начал топтать, подскочили стрельцы, вырвали из рук тетрадь, поставили духовника на ноги, подвели к раскольным отцам.

– Ты пришел сказать народу мерзкое слово! – загремел Никита. – Аль ты не знаешь, что народ супротив тех слов? Смерть никонианцу!

– Смерть! – взревела толпа, потянулись руки к протоиерею, жилистые, костлявые, могучие. Сейчас разорвут на куски.

Но инок Сергий, тоже из бунтарей, громоподобно закричал, его голос покрыл шум толпы:

– Отпустить, пусть унесет наше слово! Отпустить!

– Смерть анчихристу! Изломать руки, четвертовать! Колесовать! Вырезать язык, как они делают с нами! – ревел Никита.

– Неможно, братия! – густо, как в иерихонскую трубу, кричал Сергий. – Неможно проливать кровь у святых стен собора! Ежели враги наши не посмели убить Аввакума в святом соборе, не должны мы уподобиться худшим, впасть в грех неотмолимый!

– Отпустить! Пусть скажет соправительнице правду!

– Убить! Им та правда ведома!

– Отпустить!

– Смерть!

Стрельцы ослабили руки Василию, он рванулся и, избиваемый толпой, бросился в Успенский собор.

Софья Алексеевна приказала позвать наследников, позвала к себе патриарха, чтобы выйти к народу. Но бояре встали стеной у дверей и начали уговаривать отправительницу:

– Не ходите, убьют всех вас и патриарха!

– Народ в буйстве страшней бешеной собаки!

– Они хотят попить вашей крови!

– Не пустим, хватит одного избиенного Василия.

А Кремль гремел. Орал народ, требовал диспута с никонианцами. Но к народу никто не шел.

Никита приказал взять святыни и шествовать к красному крыльцу, оттуда – в Грановитую палату. Шли с ревом, улюлюканьем, свистом. В Грановитой палате поставили скамейки, положили на них иконы, книги, требовали выйти к народу отправительницу, патриарха и все духовенство, чтобы начать диспут.

Софья с духовенством вышла к народу. И начался диспут, который был похож на обычную брань сварливых баб. Раскольники обзывали никонианцев еретиками, те в ответ кричали им, что они анчихристы. Рев, а порой и драки. Стрельцы, потрясая алебардами, мушкетами, требовали вернуться к старой вере.

Софья Алексеевна хоть и была бледна и испугана, но сумела-таки усмирить обе стороны, пообещав пересмотреть некоторые обряды, хотя бы венчание царей не на пяти просвирах, а на семи. Раскольники вышли из Грановитой палаты с высоко поднятыми двуперстиями, кричали о победе, о возвращении на Руси старой веры.

Петр, который смотрел через верхнее оконце в Грановитой палате, сказал: «Пока венец на главе моей и душа в теле моем пребудет, не допущу невежд церковь воевати!..» Петру было тогда всего десять лет.

В Москве дикий разгул толпы. Трещали лавки, горели дома: раскольники грабили и убивали супротивников…

Но скоро Никита Пустосвят и его сообщники были схвачены и четвертованы. Лобное место было залито кровью, она струйками стекала под ноги уже другой торжествующей толпы.

Амвросий успел скрыться. Рассказывая братии о поражении, приказал еще сильнее укреплять острог.

Скоро до выговцев дошли новые вести. Заговорщики пытались убить Петра I: устроили пожар в Кремле, чтобы выманить юного монарха из покоев. Заговор был раскрыт. Петр уехал в Троице-Сергиеву лавру. Шакловитый под пытками признался, что был начальником стрельцов, задумавших убить Петра. Стрельцам больше подходил тихий Иван, который мог повернуть Русь к старой вере. И снова рубились руки, ноги, головы. Обезображенные трупы остались на Лобном месте перед Кремлем. Головы прикрепили к высоким столбам, вокруг столбов же развешали ноги и руки.

Узнали также выговцы, что Петр I уехал за границу, чтобы еще больше укрепиться в правильности новой веры. Бросил на время гнездо невежества, тьмы и заговоров. В Амстердаме учился точить дерево и железо, работал с кузнецами, с плотниками, оттуда писал патриарху Адриану: «Мы, последуя слову Божию, бывшему праотцу Адаму, трудимся, чиним не от нужды, но ради приобретения морского пути и против врагов Иисуса Христа». Петр I из Амстердама выехал в Лондон, Вену, где изучал кораблестроение…

Амвросий, как никто другой, понимал, что этот царь будет пострашнее царя Алексея или соправительницы Софьи. Он энергичен, умен и если захочет, то скоро может уничтожить пустынь, а раскольников загнать в неведомые земли.

Всех, от мала до велика, наставник учил владеть мечом и ружьем. Посылал лазутчиков в Москву, чтобы знать, что там происходит. А там бунтовали стрельцы, которых подстрекали раскольничьи попы.

Петр видел многих царей, увидел культуру, которой жила Европа. Немедленно выехал в Москву, чтобы навсегда покончить с бунтарями-стрельцами, «защитниками» его трона. Вернулся сильным, решительным. Приказал приготовить тысячи плах и виселиц в Преображенском и в Москве. К Петру с иконой бросился патриарх Адриан, предстал перед царем, умоляя о помиловании преступников. Разгневанный царь закричал:

– Зачем ты пришел ко мне с иконою? Счел ты сие своим долгом? Возвратись и поставь образ на место! Так же, как и ты, чту я бога и Пресвятую Матерь его, но верховный мой долг и истинное благочестие обязывают меня хранить мой народ и преследовать карою злодеяния…

В Москве вопение, в Москве стон, казалось, что стонали даже стены домов, стонало небо. Амвросий стоял в стороне, скрестив руки на груди, тяжелым взглядом смотрел на победителя Петра. Смотрел и на стрельцов, которых везли к месту казни на телегах: в руках – зажженные свечи, крестились на четыре стороны, просили прощения у народа, ежели что не так. Народ же стонал, но громко крикнуть не смел, грозный царь был здесь, сурово посматривал на народ и на пакостников-стрельцов, гневно вздрагивали, топорщились его усы. Любил он смельчаков, но внутренне содрогался, когда сами стрельцы заходили на помост, закрывали платом лица, сами же надевали петли на шеи. Иные выбрасывали вверх руки с проклятым двуперстием. Не покорились царю, церкви, ибо знали, что «праведно» воевали за старую веру. Всем невинноубиенным – быть в раю. Сами же ложились на плаху, под топор кровью забрызганного палача. Пробегает холодок по телу Петра.

Многие стрельцы, имевшие от роду всего восемнадцать лет, были казнены. Некоторых же снова поверстали в полки. Поверстали, но не усмирили. Убегали смельчаки из полков, обещая жестоко отомстить Петру.

Бежал Стенька Москвитин, сын казненного стрельца, и поднял бунт в Астрахани, где служил. Поводом для бунта послужил слух, что на семь лет свадьбы будут запрещены, пока иноземцы, служащие в Астрахани, не выберут себе невест. Слух оказался верным: за одно воскресенье повенчали до ста пар. Браки все были насильственные. И еще не затихли свадебные песни, как триста стрельцов разбили Пречистенские ворота, убили караульного офицера, ударили в набат, который привлек толпы единомышленников. И началось… Воеводу Ржевского убили вместе с его детьми, убивали иноземцев и никонианцев, разграбили общественную казну, дома убиенных. Полетели посланцы на Дон, на Терек, призывая на помощь казаков.

Полки Шереметьева двинулись на Астрахань. С небывалой жестокостью усмиряли мятежников. Зачинщики были колесованы, обезглавлены, иные повешены.

Шли годы, мужал царь, разрасталась Выговская пустынь. Петр воевал со шведами, чтобы добиться выхода в море. Победа под Полтавой, война с турками. Петр вышел победителем.

Амвросий на Большом соборе сказал:

– Петр стал великим мужем, теперь ждите, что его стопы будут направлены в нашу сторону. И быть нам биту, ежели мы не сплотимся, не встанем все как один плечом к плечу.

Царь же обложил раскольников двойным податным окладом. Приказал писать книги против староверов. Дал приказ сыскать всех раскольников, проживающих в муромских лесах, дабы привести их к повиновению на пользу России. Сыскали. Доложили Петру, что все это не просто скиты и остроги, а опасное скопление единомышленников, которые могут ударить в спину, взбунтовать народ, вернуть Россию к старой вере, к невежеству и тьме.

Петр сам съездил к выговцам, и то, что он там увидел, поразило его. Это было не такое уж невежество и тьма. Понял силу. Пока не посмел трогать раскольников и даже договорился с ними, что они будут поставлять хлеб, масло, мясо, вести торговлю с Петербургом. Более того, раскольники посылали в город мастеров тонкого литья, ажурной ковки, пушкарей, ружейных мастеров. Большой совет решил: «Не гонят, не воюют, можно сделать уступку царю». На что Амвросий сказал:

– Не было бы после первой второй.

Петр боялся той свободы, что обитала за глухима лесами. Он начал слать одну комиссию за другой, чтобы без крови привести раскольников под руку царскую. Но все эти комиссии не давали успеха. Лишь хитрый боярин Самарин круто поставил вопрос: либо раскольники, молясь по старопечатным книгам, будут поминать в молитвах своих царя и его двор, либо царь объявляет им войну, будет рушить скиты, уничтожать остроги.