В чем наше историческое назначение? - Иван Аксаков

А между тем именно на этом «зыбучем песке» построено все политическое существование государства, по крайней мере весь правительственный снаряд, распоряжающийся судьбою целой страны! Конечно, здесь разумеются земли, где парламентский режим прилагается к делу во всей своей теоретической полноте, как во Франции и Италии; в Германии же, как известно, правительство, в нужных случаях, вовсе не слушается парламента, и этому лишь ослушанию и обязана Германская империя своим бытием. При частой же смене министров, например, во Франции, – поясняет вышеупомянутый нами публицист, – «они не успевают не только приобрести опытность, но даже близко ознакомиться с делами; да и при отсутствии уверенности, что он твердо сидит на своем месте, не может министр и отдаться с энергией делу, требующему подготовки, систематического, медленного, искусного ведения. К тому же, лучшее время дня поглощается у него присутствием в палате, где его то и дело „интерпеллируют“, теребят, травят, где каждую минуту он рискует быть скомпрометированным»… И как ни хороша французская бюрократическая машина, но и она начинает портиться. «К какой стати, – замечает Лавеле, – будет подчиненный чиновник слушаться своего начальника, предвидя скорое его выбытие! Вот и причина, почему вместе с неустойчивостью власти водворяется бездействие и беспорядок в административной иерархии!».

Но не менее существенный беспорядок вносится и непосредственным вмешательством депутатов в область управления, – вмешательством совершенно корыстным. Депутат, так сказать, продает свой голос поддерживаемому им министру, продает не за деньги, но за места по службе для родственников, за покровительство в местных делах, за удовлетворение местных ходатайств, которыми обыкновенно снабжают в провинции депутата при отъезде его в Париж или Рим… В Италии, в министерствах, по свидетельству самих итальянцев, открывается для депутата что-то похожее на банковский контокуррант, «с дебетом и кредитом», на который заносится каждая услуга, оказанная депутатом министерству, каждое благоприятное в пользу последнего голосование, – «и каждое одолжение, оказанное в свою очередь благодарным министерством благосклонному депутату». – Таким образом министр в полной зависимости от депутатов своей партии, и удовлетворение их требований, хотя бы несовместное с пользами службы, стоит на первом плане его забот – как необходимое «в высшем политическом интересе»: т. е. для упрочения партии и для обеспечения за правительством большинства голосов!

«Когда партия достигла власти, – читаем далее во французском журнале, – нельзя же не вознаградить тех, кому она обязана победой!»… Таково совершенно логическое требование управления – на борьбе партий основанного, – требование, достигшее до абсурда, до открытого гражданского разбоя. Но и в Европе, а в частности, во Франции, по уверению цитуемых нами писателей, «ни одна торжествующая партия не имеет возможности приискать для каждого министерского портфеля подходящего человека, а потому, как и при старом, дореволюционном режиме, случается, что там, где бы нужно было математика, перевес дается танцору»!.. Одним словом, – приводим заключение самого Лавеле, – «парламентский режим, как он практикуется на материке Европы, не только не обеспечивает передачу министерских портфелей людям наиболее достойным, но, что еще хуже, препятствует тем, кои министрами назначены (каковы бы таланты их ни были), употреблять в дело свои способности с наибольшею для государства пользою».

Далее, перебирая в частности разные сферы управления, он без труда доказывает, что «нигде не проявляется несообразность этого режима так явно, как в области дел внешней политики. В сношениях с иностранными государствами потребнее чем где-либо устойчивость правительственной системы, последовательность действий, верность традициям; мало того: министру иностранных дел необходима дипломатическая опытность, знание истории, политики, обычаев чужеземных держав» и т. д., и т. д. Возможно ли все это там, где кабинет меняется чуть ли не каждые три-четыре месяца? «В республике еще менее возможно, – отмечает названный нами писатель, – чем даже в конституционной монархии, где по крайней мере неизменным пребывает лицо монарха, хранителя исторических преданий; как бы ни была ограничена его власть, его личное, сверхзаконное влияние сколько-нибудь да восполняет недостаток стойкости политической системы. Ничего поэтому нет вреднее для правильного ведения политических внешних дел, как интерпелляции и разглагольствия о них на парламентских трибунах, – причем, разумеется, министерство вынуждено бывает обманывать палату, скрывать от нее самые важные документы, составлять почти бессодержательные желтые, красные, зеленые и иные цветные книги»… Это не мы говорим; это говорят люди, родившиеся и возросшие под парламентским управлением!..

Точно так же неудобным оказывается парламентский режим и по отношению к области военного управления… «Противно природе вещей», – и это печатается в «Revue des Deux Mondes», в самом Париже, – чтобы армия, это великое, многомиллионное тело, основанием которому должен служить дух авторитета, была подчинена повелениям или капризу совещательного собрания, меняющего каждогодно систему, или же министра, отрешаемого по истечении каждого полугодия!.. Как бы ни была предана армия демократическим учреждениям своего отечества, однако ж слишком нелепое решение палаты, беспорядок в администрации, приводящий к полному расстройству или, наконец, уничижение национальной чести могут навести армию на такое раздумье: «Нет, это уже слишком, e'en est trop; не для того я создана, чтоб быть игрушкой в руках гг. ораторов и политиканов, но для того, чтоб соблюдался порядок внутри и оберегалась наша национальная честь на чужбине»… «Такое направление мысли – опасное, – читаем мы далее, – потому что, распространись оно шире, узурпатору стоит только появиться»…

Обратимся к области правосудия или юстиции. «Если юстиция станет также орудием партий, – говорит Мингетти, – все погибло». А между тем, по свидетельству французского журнала, во Франции начинают раздаваться жалобы, что политика уже перетягивает весы правосудия. Генеральный прокурор Парижского апелляционного суда еще в прошлом году, в официальной речи своей, прямо заявил, что «мировые судьи более заботятся о политических мнениях тяжущихся, чем о законности их требований»… Уничтожение принципа несменяемости судей и замена его выборным порядком, по мнению названных публицистов, откроет настежь двери духу политических партий…

Что ж касается до внутренней администрации, то известно, что во Франции она вся сосредоточена в Париже, и эта централизация достигла самых уродливых размеров. Она контролирует даже бюджеты сельских общин (communes), провинций или департаментов, даже «благотворительных учреждений»; она направляет, регулирует, объемлет все отрасли, все сферы публичной жизни на всем пространстве государства. «Вся нация, – говорит Лавеле, – превратилась в государство, а государство – это министерство». Все и зависит от него… И эта-то колоссальная машина поставлена на «зыбучем песке!»… В каком направлении станет она действовать? Каких идей или страстей станет орудием? Вот вопросы, которые озабочивают каждого француза, так как жизнь каждого связана с ходом этой машины… «Это зависит от голосования, иногда от большинства одного или двух голосов… Когда государство до такой степени поглощает все общественные интересы и, так сказать, самую жизнь нации, – продолжает Лавеле, – зависимость его от непрерывного колебания парламентских распрей представляется поистине чем-то чудовищным»…

Ну, так стоит только Франции обзавестись децентрализацией, возразят нам. В том-то и дело, что искренняя, полная децентрализация, даже и не в том широком виде местного самоуправления, в котором она существовала у нас сто лет, как сословное право дворянства или как существует теперь, при крестьянском мирском устройстве и при земских учреждениях, с их правом самообложения, – подобная децентрализация, столь свойственная России и способная к дальнейшему, еще более широкому развитию, для современной Франции невозможна. Самая централизация власти во Франции, самый этот могущественный бюрократический механизм, есть создание первой революции или той партии, которая, во имя народа и свободы, захватила тогда власть в свои руки. С тех пор она служила поочередно орудием для всех партий, совершавших государственные перевороты. Настоящая республика есть также дело партии, а не народа, и республиканская партия очень хорошо понимает, что при децентрализации власти многие департаменты тотчас же предоставят управление в руки легитимистов, бонапартистов, клерикалов, одним словом – врагов республики. Но оставим несчастную Францию, запутавшуюся в практических противоречиях отвлеченных доктрин, которые она революционно применила к жизни, и сделаем теоретические выводы из приведенных нами практических разоблачений парламентского режима.