Солнечные берега реки Леты - Ирвин Шоу

В надежде, что все как-нибудь обойдется, он не сказал об этому никому, даже Джин, там, в маленьком баре на Лексингтон-авеню.

М-р Горслин все дольше и дольше простаивал за стулом Хью, и Хью сидел, делая вид, что работает, делая вид, что прекрасно выглядит; брыли его болтались, как веревки виселицы, а мозг был точно кусок мороженого мяса, который изгрызли волки. Однажды м-р Горслин пробормотал что-то о гормонах, в другой раз отправил Хью отдыхать в четыре тридцать. Хью работал у м-ра Горслина восемнадцать лет, и это был первый случай, что м-р Горслин сам предложил ему уйти домой, не дожидаясь конца рабочего дня. Когда м-р Горслин вышел, Хью продолжал сидеть за столом, слепо уставившись в отверзшуюся перед ним бездну.

Как-то утром, несколько дней спустя после годовщины свадьбы, Хью забыл название своей утренней газеты. Он стоял перед газетным киоском, глядя на разложенные "Таймсы", "Трибьюны", "Ньюзы" и "Мирроры", и все они были на одно лицо. Он знал, что последние двадцать лет он каждое утро покупал одну и ту же газету, но сейчас ни по макету, ни подзаголовкам он не мог определить, какую именно. Он наклонился и впился взглядом в газеты. Один из заголовков сообщал, что вечером президент будет произносить речь. Выпрямившись, Хью обнаружил, что не помнит имени президента и демократ он или республиканец. В первое мгновение он испытал то, что можно описать только как острую боль наслаждения.

Но он знал, что это обманчиво, как экстаз, пережитый Т.Е.Лоренсом, когда турки едва не забили его до смерти.

Он купил экземпляр "Холидей" и всю дорогу безучастно разглядывал цветные фотографии далеких городов. В этот день он забыл, в каком году Джон Л.Саливэн выиграл первенство мира в тяжелом весе и имя изобретателя подводной лодки. Ему пришлось идти в справочную библиотеку еще потому, что он не был уверен, где находится Сантандер - в Чили или в Испании.

В полдень он сидел за столом, уставясь на собственные руки: уже целый час он не мог избавиться от ощущения, что у него между пальцами бегают мыши. В это время в комнату вошел его зять.

- Привет стариканам! - сказал зять.

С того самого дня, как зять переступил порог его дома, он обращался с Хью непоколебимо весело.

Хью встал, сказал "привет" и осекся. Он смотрел на зятя. Он знал, что это его зять. Знал, что это муж Клэр. Но не мог вспомнить, как зовут этого парня. Второй раз за этот день в нем поднялась звенящая волна наслаждения, та же, что и утром у газетного киоска, когда он обнаружил, что забыл, как зовут президента Соединенных Штатов и к какой партии он принадлежит. Только на этот раз ощущение было более продолжительным. Оно длилось, пока они с зятем обменивались рукопожатиями, и все время, пока ехали с ним в лифте, и потом, в соседнем баре, где он поставил зятю подряд три мартини.

- Хью, старикан, - сказал зять, принимаясь за третий мартини, перейдем к делу. Клэр сказала, что вам нужно со мной о чем-то потолковать. Что там у вас? Давайте выкладывайте поскорее, и покончим с этим.

Хью пристально взглянул через столик на сидящего напротив мужчину. Он добросовестно обшарил весь мозг, но не мог придумать ничего, что интересовало бы их обоих.

- Ничего, - медленно сказал Хью, - ничего особенного...

Пока Хью платил за выпивку, зять враждебно поглядывал на него, но Хью лишь довольно хмыкал про себя и рассеянно улыбался официантке. На улице, возле выхода, они приостановились. Зять прокашлялся.

- Послушайте, старина, если это о...

Но Хью сердечно пожал ему руку и бодро зашагал прочь, чувствуя себя хитрым и ловким.

Однако, очутившись снова в конторе, глядя на свой захламленный стол, Хью обнаружил, что ощущение легкости исчезло. К этому времени он уже перешел на "Т" и при виде клочков бумаги и кучи книг на столе вынужден был признаться самому себе, что успел забыть многое о Таците и уж вовсе ничего не помнит о Тэне. На столе лежал листок бумаги с датой и обращением "Дорогой...".

Он внимательно глядел на бумагу, пытаясь вспомнить, кому же он писал. Только пять минут спустя Хью сообразил, что письмо предназначалось сыну и он собирался по просьбе сына послать ему чек на двести пятьдесят долларов. Он полез во внутренний карман за чековой книжкой. Книжки не было. Он тщательно осмотрел все ящики стола, но и там книжки не было. Он затрепетал: впервые в жизни он положил чековую книжку не на место. Он решил позвонить в банк и попросить их прислать новую. Он взял телефонную трубку. И бессмысленно уставился на нее. Он забыл номер телефона своего банка. Он положил трубку, взял телефонный справочник, открыл его на букве "Б"... И остановился. В горле пересохло. Хью глотнул. Он забыл название своего банка. Он взглянул на страницу с названиями банков. Все они казались ему смутно-знакомыми. Но ни одно ничего ему не говорило; Он закрыл справочник, встал и подошел к окну. Глянул вниз. Два голубя сидели на карнизе, вид у них был озябший, а в доме напротив в окне стоял лысый мужчина с сигарой и пристально смотрел на улицу, словно размышляя, не кинуться ли ему вниз.

Хью вернулся к столу и сел. "Может, это предзнаменование, - подумал он, - эта история с чековой книжкой? Может, это знак, что пора взяться всерьез за сына? Пусть хоть раз сам за себя ответит". Он взял ручку, собираясь написать все это в Алабаму. "Дорогой..." - прочел он. Он долго смотрел на это слово. Потом аккуратно закрыл ручку и положил ее в карман. Он больше не помнил имени сына.

Он надел пальто и вышел, было всего три двадцать пять. Он направился к музею. Шагалось легко, и с каждым кварталом он чувствовал себя все лучше и лучше. Дойдя до музея, он уже чувствовал себя так, словно выиграл пари на сто долларов, хотя у него был всего один шанс к четырнадцати. В музее он пошел в раздел Египта. Он много лет собирался посмотреть Египет, но всегда был слишком занят.

Покончив с Египтом, он почувствовал себя великолепно. В метро по дороге домой он продолжал себя чувствовать великолепно. Он больше не пытался покупать газет. Они потеряли для него всякий смысл. Имена, которые упоминались в газете, ничего ему не говорили. Это было все равно, что читать "Синд обсервер", издаваемую в Карачи, или "Эль Мундо", выходящую в Соноре. Без газеты долгий путь оказался куда более приятным. Всю дорогу в метро он рассматривал людей вокруг. Теперь, когда он больше не читал, что эти люди проделывают друг с другом, его попутчики казались и интереснее и куда симпатичнее.

Правда, стоило ему переступить порог собственного дома - блаженство кончилось. Нарсис по вечерам стала к нему слишком внимательно приглядываться, и ему приходилось быть очень осторожным в разговорах. Он боялся, что Нарсис догадается, что с ним происходит. Он не хотел, чтобы она беспокоилась или принялась его лечить. Он весь вечер сидел и слушал проигрыватель, но забыл сменить пластинку. Это был автоматический проигрыватель, и последнюю пластинку - Второй фортепьянный концерт Сен-Санса - он проиграл семь раз подряд, пока, наконец, из кухни пришла Нарсис и, заявив, что она сойдет с ума, выключила проигрыватель.

Он рано лег спать. Он слышал, как на соседней кровати плакала Нарсис. Третий раз за этот месяц. Значит, осталось еще от двух до пяти раз. Это он помнил.

На следующее утро он корпел над Талейраном. Он работал, низко склонившись к столу, работал медленно, но не так уж плохо, когда вдруг почувствовал, что кто-то стоит за его спиной. Он развернулся вместе со стулом. За спиной, пристально глядя на него, стоял седой мужчина в твидовом костюме.

- Ну? - отрывисто сказал Хью. - Вы кого-нибудь ищете?

Мужчина ни с того ни с сего покраснел и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Хью равнодушно пожал плечами и вернулся к Талейрану.

Когда он спускался после работы, лифт был переполнен, холл внизу затопили служащие конторы, спешившие поскорее выбраться на улицу. Возле выхода стояла очаровательная девушка. Она улыбалась и через головы устремленных домой клерков махала Хью рукой. Хью на мгновение остановился, польщенный, готовый улыбнуться в ответ. Но у него свидание с Джин, да и вообще староват он уже для этих штучек. Он нахмурился и нырнул в поток выходящих из здания людей. Ему показалось, что вслед раздался вопль, как будто кто-то кричал: "Папа!" - но он понимал, что это ему послышалось, и даже не обернулся.

Он доехал до Лексингтон-авеню, радуясь теплому зимнему вечеру, и пошел на север. Он прошел мимо двух баров, но, подходя к третьему, замедлил шаг. Он мысленно повторил свой путь, вглядываясь в фасады баров. Все три блестели хромированной сталью и неоновыми огнями и были неотличимы друг от друга. Напротив через улицу был еще бар. Он подошел к нему, но и этот ничем не отличался от остальных. На всякий Случай он вошел, но Джин здесь не было. Он заказал виски прямо у стойки и обратился к бармену:

- Сюда за последние полчаса не заходила дама, одна, а?

Бармен поглядел на потолок, подумал.

- Какая она из себя? - спросил он.