Отель с привидениями - Уилки Коллинз

Она опустила вуаль, кивнула доктору и вышла из комнаты.

Он позвонил и последовал за ней в переднюю. Когда слуга закрыл дверь, доктора вдруг охватило любопытство, недостойное его и тем не менее совершенно неодолимое. Покраснев, как мальчик, он сказал слуге:

— Следуйте за ней до дома и выясните ее имя.

Тот с минуту смотрел на хозяина, не веря своим ушам. Доктор Уайбрау молча обменялся с ним взглядом. Зная цену этому молчанию, послушный слуга взял шляпу и поспешил на улицу.

Доктор вернулся в приемную. У него резко переменилось настроение. Не оставила ли эта женщина заразу, которую он подхватил? Какой бес обуял его, что он уронил себя в глазах собственного слуги? Он вел себя позорно — он сделал шпионом человека, столько лет беспорочно служившего ему. Одна эта мысль причиняла ему мучительную боль. Он выбежал в переднюю, открыл дверь. Слуги уже не было видно, и звать его было поздно. Оставалось одно утешение — работа. Он сел в экипаж и отправился объезжать своих больных.

Если когда и мог знаменитый целитель поколебать свою репутацию, так это в тот самый день. Никогда еще не был он так сух с больными. Никогда еще не откладывал на завтра то, что следовало сделать сегодня: выписать рецепт, дать свое заключение. Донельзя недовольный собой, он вернулся домой раньше обычного.

Слуга воротился еще раньше. Доктору Уайбрау было совестно спрашивать его. Не ожидая вопроса, слуга сам отчитался в своей миссии:

— Имя дамы — графиня Нарона. Она живет…

Не желая слышать адрес, доктор кивком подтвердил важность открывшегося имени и прошел в приемную. Гонорар, который он не смог вернуть, так и лежал на столе в белом конвертике. Он переложил его в большой конверт, запечатал, написал на нем «В пользу бедных» и адрес ближайшего полицейского суда, потом позвал слугу и велел ему утром же передать это судье. Не забывавший своих обязанностей слуга, помедлив, задал обычный вопрос:

— Обедать будете дома, сэр?

Поколебавшись, тот сказал:

— Нет, я обедаю в клубе.

Самой покладистой моральной категорией является так называемая совесть. В одном душевном состоянии совесть строго судит человека, выносит ему приговор; в другом же они прекрасно договариваются между собой, поделив ответственность. Когда доктор Уайбрау вторично уходил из дома в тот день, он даже не пытался скрыть от себя, что решил обедать в клубе с единственной целью: послушать, что говорят в свете о графине Нароне.

Глава 3

В былые времена, желая развлечь себя сплетнями, мужчина шел в дамское общество. Сейчас он поступает умнее. Он идет в курительную комнату своего клуба.

Доктор Уайбрау раскурил сигару и огляделся вокруг. Весь светский конклав собрался. В комнате было достаточно народу, однако общий разговор не клеился. Сам того не ожидая, доктор внес требуемое оживление. Когда он поинтересовался, не знает ли кто графиню Нарону, ответом ему был едва ли не общий вопль изумления.

— Такой странный вопрос, — заключил конклав, — здесь еще не звучал. Всякий мало-мальски светский человек знает графиню Нарону.

Авантюристка, оставившая по себе в Европе самую худую славу, — так они все аттестовали его гостью с мертвенным цветом лица и сверкающими глазами.

Переходя к подробностям, каждый внес свою лепту в скандальную биографию графини. Было сомнительно, та ли она, за кого себя выдает, то есть уроженка Далмации. Сомнительно, была ли она замужем за графом, чьей вдовой она себя объявляет. Сомнительно, точно ли братом доводится ей ее спутник в путешествиях, называющий себя бароном Риваром. Молва называла барона завсегдатаем всех карточных столов на континенте. Молва нашептывала, что в Вене его так называемая сестра едва не оказалась замешанной в громком деле об отравлении; что в Милане ее знали как австрийскую шпионку; что в ее парижских апартаментах полиция раскрыла частный игорный дом; что нынешнее ее появление в Англии было следствием этого разоблачения. И только один из собравшихся в курительной комнате вступился за поруганную даму, заявив, что о ней судят чересчур строго и несправедливо. Но человек этот был адвокатом, и его вмешательство ни к чему не привело: нашли, что в нем говорит дух противоречия, вообще свойственный людям этой профессии. Его язвительно спросили, как он находит обстоятельства помолвки графини, и он характерно ответил, что эти обстоятельства делают честь обеим сторонам и что, по его мнению, у будущего супруга завидный жребий.

Выслушав все это, доктор исторгнул долгий вопль изумления, поинтересовавшись именем джентльмена, за которого графиня готовится выйти замуж.

Курящие собратья единодушно признали, что знаменитый доктор не кто иной, как второй Рип Ван Винкль[2], и что он только сейчас пробудился от своего фантастического двадцатилетнего сна. Похвально, конечно, что человек весь ушел в свою профессию и у него нет ни времени, ни желания ловить обрывки сплетен за обеденными столами и на балах. Но когда человек не знает, что графиня Нарона заняла в Гомбурге[3] деньги не у кого иного, как у лорда Монтбарри, а потом обманно вынудила предложение руки и сердца, такой человек, может статься, никогда не слышал и о самом лорде Монтбарри. Тут развеселившаяся клубная молодежь послала лакея за «Книгой пэров» и зачитала, к вящей пользе доктора, заметку об упомянутом аристократе, перемежая чтение дополнительной информацией от себя:

— «Герберт Джон Уэствик. Первый барон Монтбарри, из Монтбарри в Королевском графстве Ирландия. Возведен в звание пэра за отличную военную службу в Индии. Родился в 1812 году». Сейчас, значит, доктор, ему сорок восемь лет. «Не женат». Через неделю доктор женится на прелестнице, о которой мы говорили. «Предполагаемый наследник, второй брат его светлости, — Стивен Роберт; женат на Элле, младшей дочери преподобного Сайласа Мардена, ректора Раннигейта, имеет троих дочерей. Младшие братья его светлости, Фрэнсис и Генри, неженаты. Сестры его светлости: леди Барвилл замужем за сэром Теодором Барвиллом, баронетом; и Анна, вдова Питера Норбери, эсквайра из Норбери Кросс». Хорошо запомните родственников лорда, доктор. Три брата: Стивен, Фрэнсис и Генри Уэствики; и две сестры: леди Барвилл и миссис Норбери. Все пятеро будут отсутствовать на венчании, все пятеро сделают все возможное, чтобы его предотвратить, если графиня допустит хоть малейшую оплошность… Добавьте к этим враждебным членам клана еще одну оскорбленную родственницу, в «Книге», правда, не упомянутую молодую леди…

Поднявшийся возмущенный ропот пресек дальнейшие разоблачения:

— Не упоминайте несчастную, тут негоже глумиться. В бесчестье она повела себя благородно. Только одно может извинить Монтбарри: либо он безумец, либо дурак.

В таких словах высказалось единодушное возмущение. Посекретничав с соседом, доктор выяснил, что речь шла об известной ему (по исповеди графини) даме, которую оставил лорд Монтбарри. Звали ее Агнес Локвуд. Судя по рассказу, она была много привлекательнее графини и несколькими годами моложе ее. При том, что мужчины каждый божий день творят глупости из-за женщин, чудовищное ослепление Монтбарри далеко превосходило все известное. В этом пункте сошлись все, включая адвоката. Ни одному не припомнились бесчисленные примеры, когда даже не притязавшие на красоту женщины пробуждали необоримое вожделение; и те самые члены клуба, которых графиня, при всех ее несовершенствах, очаровала бы без труда, задайся она этой целью, — они же больше всех поражались выбору Монтбарри.

Замужество графини еще всецело владело общим разговором, когда в курительную вошел член клуба, с чьим появлением воцарилась мертвая тишина. Сосед доктора Уайбрау шепнул:

— Брат Монтбарри — Генри Уэствик.

Горько усмехнувшись, вошедший обвел взглядом собрание.

— Вы говорите о моем брате, — сказал он. — Не обращайте на меня внимания. Никто не презирает его больше меня. Продолжайте, джентльмены, продолжайте.

Лишь один из присутствующих поймал его на слове — заступник графини.

— Я остаюсь в одиночестве, — сказал он, — однако мне не стыдно повторить мое мнение в чьем бы то ни было присутствии. Я считаю, что с графиней Нароной обходятся жестоко. Отчего ей не стать женой лорда Монтбарри? Кто решится сказать, что в этом браке ею движут корыстные расчеты?

Брат Монтбарри резко повернулся к говорившему.

— Я осмелюсь утверждать это, — ответил он.

Такой ответ мог сбить любого. Адвокат даже не дрогнул.

— А я уверен в своей правоте, — возразил он, — и утверждаю, что доход его светлости только-только поддерживает его положение; далее, что этот доход почти целиком извлекается из недвижимости в Ирландии, каковая вся до последнего акра есть неотчуждаемая собственность.