Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. - Антология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Премудрости прибудет,
когда честно и чисто
на лист чернила лягут
из ягод остролиста.
Шлю в море книг безбрежно
прилежное писало
стяжать ума и блага;
рука писать устала.
Король и отшельник
Гуаири:
Отшельник Морбан, молви:
зачем бежишь из келий?
зачем ты спишь в лесу один
среди осин и елей?
Морбан:
Моя обитель в чаще,
несведущим незрима;
ее ограда с двух сторон —
орешня и рябина.
Столбы дверные – вереск,
а жимолость – завеса;
там по соседству дикий вепрь
гуляет среди леса.
Мала моя лачужка,
но есть в ней всё, что надо;
и с крыши песенка дрозда
ушам всегда отрада.
Там дни текут блаженно
в смиренье и покое;
пойдешь ли жить в жилье мое?
Житье мое такое:
Тис нетленный —
мой моленный
дом лесной;
дуб ветвистый,
многолистый —
сторож мой.
Яблок добрых,
алых, облых —
в куще рай;
мних безгрешен,
рву с орешин
урожай.
Из криницы
ток струится
(свеж, студен!);
вишней дикой,
земляникой
красен склон.
Велий заяц
вылезает
из куста;
скачут лани
по поляне —
лепота!
Бродят козы
без опаски
близ ручья;
барсучаты
полосаты
мне друзья.
А какие
всюду снеди —
сядь, пируй! —
сколько сочных
гроздий, зелий,
светлых струй!
Мед пчелиный
из дуплины
(Божья вещь!);
грибы в борах,
а в озерах
язь и лещ.
Все угодья
многоплодье
мне сулят,
терн да клюква
(рдяна, крупна!)
манят взгляд.
Коноплянка
тонко свищет
меж ветвей;
дятел долбит —
абы токмо
пошумней.
Пчел жужжанье,
кукованье,
гомон, гам:
до Самайна
не утихнуть
певунам.
Славки свищут,
пары ищут
допоздна;
ноша жизни
в эту пору
не грузна.
Ветер веет,
листья плещут,
шелестят;
струйным звоном
вторит в тон им
водопад!
Буря
Над долиной Лера – гром;
море выгнулось бугром;
это буря в бреги бьет,
лютым голосом ревет,
потрясая копием!
От Восхода ветер пал,
волны смял и растрепал;
мчит он, буйный, на Закат,
где валы во тьме кипят,
где огней дневных привал.
От Полунощи второй
пал на море ветер злой;
с гиком гонит он валы
вдаль, где кличут журавли
над полуденной волной.
От Заката ветер пал,
прямо в уши грянул шквал;
мчит он, шумный, на Восход,
где из бездны вод растет
Древо солнца, светоч ал.
От Полудня ветер пал;
остров Скит в волнах пропал;
пена белая летит
до вершины Калад-Нит,
в плащ одев уступы скал.
Волны клубом, смерч столбом;
дивен наш плывущий дом;
дивно страшен океан:
рвет кормило, дик и рьян,
кружит в омуте своем.
Скорбный сон, зловещий зрак!
Торжествует лютый враг;
кони Мананнана ржут,
ржут и гривами трясут;
в человеках – бледный страх.
Сыне Божий, Спас мой свят,
изведи из смертных врат;
укроти, Владыка Сил,
этой бури злобный пыл,
из пучин восставший Ад!
Думы изгнанника
Боже, как бы это дивно,
славно было —
волнам вверясь, возвратиться
в Эрин милый,
в Эларг, за горою Фойбне,
в ту долину —
слушать песню над Лох-Фойлом
лебедину;
в Порт-на-Ферг, где над заливом
утром ранним
войско чаек встретит лодку
ликованьем.
Много снес я на чужбине
скорбной муки;
много очи источили
слез в разлуке.
Трудный ты, о Тайновидец,
дал удел мне;
ввек бы не бывать ей, битве
при Кул-Дремне!
Там, на западе, за морем —
край родимый,
где блаженная обитель
сына Диммы,
где отрадой веет ветер
над дубравой,
где, вспорхнув на ветку, свищет
дрозд вертлявый,
где над дебрями Росс-Гренха
рев олений,
где кукушка окликает
дол весенний…
Три горчайших мне урона,
три потери:
отчина моя, Тир-Луйгдех,
Дурроу, Дерри.
Сказала старуха из берри, когда дряхлость постигла ее
Как море в отлив, мелею;
меня изжелтила старость;
что погибающей – горе,
то пожирающей – сладость.
Мне имя – Буи из Берри;
прискорбны мои потери,
убоги мои лохмотья,
стара я душой и плотью.
А было —
до пят я наряд носила,
вкушала от яств обильных,
любила щедрых и сильных.
Вы, нынешние, – сребролюбы,
живете вы для наживы;
зато вы сердцами скупы
и языками болтливы.
А те, кого мы любили,
любовью нас оделяли,
они дарами дарили,
деяньями удивляли.
Скакали по полю кони,
как вихрь, неслись колесницы;
король отличал наградой
того, кто первым примчится!..
