Убийство в Эй-Би-Эй - Айзек Азимов

Даже если роман плохо написан, у него есть удивительная особенность: кажется, что изъяны стиля составляют неотъемлемую часть изъянов вселенной. Успех книги был столь же неожиданным для Джайлса, как и для всех остальных.

Как только Том принял рукопись и Джайлс получил 2000 долларов аванса (поначалу Том хотел дать ему 500 долларов), я вытурил Джайлса из своей квартиры. Он пытался всучить мне половину аванса, но, конечно, я не взял. И все же я до сих пор с мрачным удовольствием вспоминаю глубину и искренность его благодарности в ту пору.

Он уехал в штат Нью-Джерси, женился в 1973 году на женщине старше себя и засел за новый роман. Я виделся с ним время от времени, когда он приезжал в наш город, всегда неизменно вежливый, даже смиренный, но ни разу не изъявивший желания показать мне новый роман, пока работал над ним, и, разумеется, я ни разу не попросил его об этом.

Теперь ему было около 30, его второй роман лежал передо мной.

6. Томас Вэлиэр. 16.45

Я взял экземпляр «Ушедших навсегда», злясь, что книга выставлена, что она так хорошо смотрится.

— Я могу взять один экземпляр? — спросил я, пытаясь говорить небрежно.

— Нет, Дэрайес, — ответил Том, — не сейчас. Эти экземпляры для подарков с автографами. Завтра Джайлс будет надписывать автографы на новом издании «Пересечения» в твердой обложке. Каждый экземпляр будет пронумерован…

— И счастливчики получат экземпляры «Ушедших навсегда» с автографами. Понятно.

Я начал просматривать книгу и мне сразу стало понятно, что это продолжение «Пересечения» или, даже если это самостоятельное произведение, действие разворачивается во вселенной «Пересечения». Я не осуждал Джайлса за то, что он пытался подняться на гребне волны, но готов был поспорить, что эта книга слабее первой, и что ее ждет провал.

На задней стороне суперобложки красовалось фото Джайлса. Я раскрыл книгу. В отличие от его первого романа, здесь было посвящение: «Моей жене». Это тоже меня разозлило. Что она сделала для него? Я имею в виду в литературном плане.

Я положил книгу на место и ворчливо заметил:

— Наверное, она должна разойтись.

— Очень было бы желательно, — сказал Том уныло. — Мы выдали аванс 10000 долларов.

— Что? — Я никогда не слышал от Тома подобной цифры. Я получил аванс 3000 за книгу, которая должна выйти, и при этом Том вел себя так, словно вырезал свое сердце и отдает его, еще трепещущее в мои загребущие руки.

— А что было делать, — объяснил Том, — иначе мы теряли право на издание в мягкой обложке… Если хотите знать, — он понизил голос, — этот роман не так хорош, как «Пересечение».

«Естественно, — подумал я злорадно, — над этим романом я не корпел».

— Что вы волнуетесь, — успокоил я его, — все равно разойдется.

— Тем хуже, — сказал Том, и в голосе его прозвучало отчаяние, — потому что тогда третья книга мне не достанется.

— Разве он вычеркнул пункт о праве издания в договоре на «Ушедших навсегда»?

— Нет, но он требует письменного обязательства выдать на нее аванс в размере 50000, и если я не смогу, — он будет волен отдать ее одному из крупных издательств, например «Харперс». Пункт о праве издания удерживает только тех авторов, которым больше некуда больше обратиться.

Я снова стал листать книгу Джайлса, но тут меня отвлек новый голос.

— Дэрайес!

Я мгновенно узнал этот гортанный голос с придыханием. Он принадлежал Терезе Вэлиэр, второй половине «Призм Пресс».

— Дорогая! — воскликнул я с должным чувством. Встав, я вторично положил книгу на место и обнял Терезу.

7. Тереза Вэлиэр. 17.25

Тереза была неплохим объектом для объятий. Крупная, пышная, жизнерадостная шатенка с прямыми волосами, гладко зачесанными назад, и громким смехом.

Сейчас ей было не до смеха.

— Пойдемте выпьем, — предложила Тереза, — пока Том закрывает киоск.

— Завтра день поминовения погибших, — напомнил я. — Ваш киоск будет открыт?

— Я буду помогать Джайлсу — он должен давать автографы, а Том посидит в киоске. Потом я сменю его — ему надо встретиться с книготорговцами. Я хочу, чтобы он был чем-то все время занят. Дэрайес, у него не больно хорошее настроение.

— Я заметил. Оно и у вас не очень хорошее.

Мы спустились в бар. Тереза нашла в одном углу два свободных места.

— Выпейте, — предложила она.

— Вы знаете, что я не пью.

— Имбирного пива, — сказала она, — за счет «Призм Пресс», ладно? — И заказала себе водку.

— Как это понять? — спросил я. — Такая щедрость. С чего бы это?

— У меня свои причины. Вы идете сегодня вечером на прием?

— По семнадцать с половиной долларов за билет? Я решил не идти.

— Пойдите, пожалуйста. Мы оплатим билет, — попросила она.

— Господи помилуй! Почему вдруг?

— Потому что вы хороший автор, преданный нам.

— Благодарю, но я всегда был таким. Почему же именно сейчас?

— Потому что я знаю, что Джайлс Дивор будет там, и я хочу, чтобы вы с ним поговорили. Вы, наверное, знаете, что происходит. Том, наверное, сказал вам.

— Да, сказал, — подтвердил я. — Джайлс хочет сорвать большой куш. Очевидно, нашел прыткого литературного агента.

— Конечно, у него есть агент, но беда не в нем. Сам Джайлс жаждет получить побольше презренного металла. Мы должны каким-то образом убедить его не бросать нас. И здесь вы можете помочь.

— Но как? Если он намерен заграбастать весь пирог, какие доводы я могу привести против? Свое богатство и славу, которых я достиг, не добиваясь этого?

— Не говорите так, Дэрайес, — возразила она серьезно, — он уважает вас.

— Я ничем не могу помочь, Тереза. Если он уважает меня, это ни в чем не проявляется.

— Между прочим, мы предлагали ему посвятить «Ушедших навсегда» вам.

Я решил проявить стоицизм.

— Зачем это ему нужно? На первом месте жена. Плоть от плоти, кость от кости, наследница мужа. У меня, правда, никогда не было жены, но я так полагаю.

— Вы прекрасно знаете, что со стороны Джайлса некрасиво уходить от нас, — сказала Тереза. — Мы сделали его — «Призм Пресс» и вы.

Я вступился за честь писательского мундира.

— Нет, нет, Тереза. Он бы ничего не добился, если бы не работал сам. И если бы он был другим человеком, я никогда не заставил бы его добиться успеха, да и вы не создали бы ему имени.

— Но уходить от нас даже не в его интересах, Дэрайес. Мы — маленькая фирма, и он наш крупнейший автор. Звезда. Никакой конкуренции. — Наверное, она почувствовала, каково мне это слушать. — Я хочу сказать, с его точки зрения, Дэрайес. Вы же знаете, что мы всегда будем любить и ценить вас…

— Хватит, Тереза. Вы хотите уговорить Джайлса не порывать с «Призм Пресс», и для этого вам надо убедить его, что он — звезда большой величины, не имеющая конкуренции. Согласен. Продолжайте.

Она сжала мне руку:

— Мы делаем ставку на Джайлса, потому что с ним мы растем, а без него мы не можем подняться. Если же он перейдет в одно из больших издательств, то станет одним из дюжины ведущих, но не крупнейшим. Он потеряется в давке. В конечном счете с нами ему надежнее. Не можете ли вы объяснить ему это, Дэрайес? Вас он послушает.

— Если я его увижу, поговорю с ним.

— Это все, о чем я прошу, — сказала она.

8. Роузэнн Бронстайн. 18.05

Съезды книготорговцев подобны всем другим: большая часть дел на них провертывается в барах.

Лично я не пью. Не из-за возражений морального порядка, но я добываю себе на жизнь с помощью своего острого ума — можете подобрать и другой эпитет — я никогда не замечал, что если дубасить его молотом, именуемым «алкоголь» (или «наркотик»), то можно улучшить его работу.

Поэтому я сидел в баре, чувствуя себя не в своей тарелке, я выжидал, пока начнется прием, без малейшего желания присутствовать на нем, даже если «Призм Пресс» оплатит мой билет. Если Джайлс придет, то я только унижу себя. Я не видел способа подъехать к нему, а если бы и нашел, то вряд ли добился бы успеха.

Невольно я услышал разговор за соседним столиком. Речь шла об инфляции, последовавшей за эмбарго на ввоз нефти в 1973-м году, и о вызванном этим росте цен, в результате которого расходы превышали прибыли. А как бороться с падением прибылей? Простейший способ — сокращение штатов. За столиками сидели редакторы, и мне их было жаль. Если редактор уволен, он уже больше не редактор, а просто единица в статистике безработных.

Другое дело — писатель, подумал я. Его нельзя уволить. Его рукопись можно отклонить, он может оказаться несостоятельным, может голодать и быть вынужденным поддерживать существование физическим (то есть не писательским) трудом, его могут не замечать критики и ругать публика — и все же он писатель, писатель-неудачник, голодающий писатель, но писатель. И никакой редактор не может изменить этого факта. Погруженный в размышления, я не заметил присутствия Роузэнн Бронстайн, пока она не села на место Терезы и не воскликнула: