Жизнь Петра Великого - Антонио Катифоро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каким же образом книга «Vita di Pietro il Grande» попала в Петербург, кто первым обратил на нее свое внимание? Вероятно, ее — в итальянском или греческом варианте — мог приобрести выходец с Балкан граф С. Л. Владиславич-Рагузинский, собравший богатейшую библиотеку. (После его кончины в 1738 г. Писарев получил по завещанию часть библиотеки своего патрона.)
Венецианскую книгу мог знать и ценить другой представитель высоких кругов — Семен Кириллович Нарышкин, которому Писарев посвящает один из своих переводов греческой духовной литературы. Хотя это посвящение относится к позднему периоду (1773 г.), высказывается убедительное предположение, что два ровесника — эрудированный аристократ-эллинофил и культурный чиновник при дипломатическом ведомстве — уже общались в Петербурге в 1730‐х гг.[20] При этом Нарышкин, как известно, имел весьма близкие отношения с Елизаветой Петровной: сразу по ее восшествии на престол он начинает блестящую дипломатическую карьеру.
Нельзя исключить и некую роль князя Антиоха Дмитриевича Кантемира, тоже дипломата-эллинофила и тоже ровесника Писарева, хотя сведений об их возможном знакомстве нет.
В любом случае представляется, что именно в кругу этих молодых «русских европейцев» (в момент восхождения Елизаветы на престол им чуть более 30 лет) с их связями на Западе (при особом внимании к средиземноморским и греческим делам) и осуществился выбор венецианской книги в качестве первой биографии Петра на русском и ими же было сформировано благожелательное мнение только что воцарившейся императрицы[21].
Писарев с энтузиазмом берется за «Житие Петра Великого». Давно замечено, что его труд — это больше, чем простой перевод. Исследователь этого текста пишет: «Сравнивая рукописи русского „Жития“ с итальянским оригиналом и с русскими печатными изданиями, я пришел к выводу, что „Житие“ — не простой перевод sine ira et studio[22], а до некоторой степени переделка, приноровленная к потребностям и взглядам русского читателя XVIII века»[23], поясняя далее: «Такая „переделка“ вместо перевода книги сама по себе ничего оригинального не содержит — <…> такие „переделки“ были широко распространены»[24].
Автор этих строк, взявшийся, вслед за Писаревым, за перевод венецианской биографии Петра, с таким форсированным выводом согласиться не может: все-таки это была не «переделка», а верный добросовестный перевод, с некоторыми (редкими) изъятиями и дополнениями. Пользуясь своими знакомствами и положением при дипломатическом ведомстве, Писарев порой подключает документы (всегда с указанием источников), уточняет, комментирует. Он приспосабливает терминологию Катифоро к отечественной, исправляет личные имена, топонимы, чины и звания, в которых венецианский автор иногда путался, но никаким «приноровлением к потребностям и взглядам русского читателя» Елизаветинской эпохи Писарев не занимался.
Приведем некоторые замеченные нами отличия оригинала от перевода.
Катифоро в местах с церковным дискурсом для паствы Русской православной церкви употребляет западный, католический термин «рутены», а саму Церковь именует «Церковью Рутении», так как в католическом обиходе долго использовалось латинское обозначение Руси — Ruthenia. Стефан Писарев везде переводит «рутенов» как «россияне», и, соответственно, Церковь Рутении — Российская. Иллирийцев, как тогда в Италии именовали балканских славян, входивших в юрисдикцию римских пап, переводчик обозначает просто как «славян». Императора Священной Римской империи Писарев титулует «цесарем Римским», а его подданных — «цесарцами», как это было принято в Московии. Катифоро часто использует звание «маршал», которого тогда в русской армии не было, и Писарев иногда по смыслу переводит это как «вождь», а иногда уточняет звание — для Б. Н. Шереметева, называя его «фельдмаршал». Вице-канцлер П. П. Шафиров у Писарева становится «подканцлером», атаман Мазепа — «гетманом». В одном рассказе про казаков он добавляет «запорожские». Там, где Катифоро говорит о подмосковном «замке» Петра, Писарев ставит топоним — Преображенское; Livonia он переводит как «Лифляндия» и т. п., в целом точно подыскивая русские географические названия.
Ряд хронологических неточностей Катифоро, неизбежных при таком обширном труде в ту эпоху, Писарев исправляет: например, в одном месте, где описываются европейские войны с Оттоманской империей, 1686 год он меняет на 1688‐й; в других случаях просто деликатно опускает ошибочные даты. К примеру, Второй Крымский поход венецианец отнес к 1688 г., а не к 1689, и Писарев ставит — «следующий Крымский поход», без даты, и т. д.
Он опустил поверхностную справку Катифоро об утверждении патриаршества на Руси, избыточную для русского читателя. Радикальную правку он вносит в цифру погибших при строительстве Петербурга — у Катифоро, внесшего свою лепту в миф города на костях, — 200 тыс., у Писарева — 20 тыс., в десять (!) раз меньше.
Особенно переводчик внимателен к сведениям о доме Романовых, что было вызвано желанием пройти цензурные запреты и понравиться императрице. В рассказе о первом царе из этой династии, Михаиле Федоровиче, вместо ошибочного определения его отца как «патриарха» он ставит «митрополит Ростовский». Он выпускает обстоятельный биографический рассказ о Екатерине I (включая сведения о ее низком происхождении), лапидарно поставив: «Сия есть достодивная жена, которая, произшедши от рода Скавронских, знатного Лифляндского Шляхетства, достигла быть Самодержавною Императрицею Всероссийскою». Там, где Катифоро ошибочно пишет, что царь Иоанн «оставил после себя только двух дочерей», он исправляет цифру — «трех дочерей», добавляя про неупомянутую дочь: «Меньшая Параскева Иоанновна в девицах скончалася»[25]. В ряде случаев, когда венецианец преждевременно называет Петра императором, Писарев находит близкие определения — «царь», «государь», «самодержец»[26]. Автор часто называет своего героя, еще до официального присуждения титула, «Петром Великим», и переводчик, дабы избежать анахронизма, остроумно делает в таких случаях инверсию: «великий Петр». Фаворит Меншиков из «сына пироженщика» у Писарева становится «сыном мельника» и т. п.
В ряде случаев Писарев дополняет сюжеты Катифоро документами. Он вставляет в перевод грамоту к нидерландскому правительству (1697 г.): «Высокомочные Господа Генеральные Статы
