Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935) - Лучано Мекаччи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что сталось с вами, дорогие мои ребята?
У меня сжимается сердце, когда я вспоминаю о вас5.
Малаховская школа-колония стала последним местом работы Марка Шагала в России: летом 1922 года он уехал из страны и поселился в Париже (в Россию он вернется только в 1973 году).
Скептически относился к перевоспитанию беспризорных Вальтер Беньямин, который приехал навестить свою возлюбленную Асю Лацис и провел в Москве декабрь 1926 и январь 1927 года, он писал, в частности, следующее:
Но все еще можно встретить запущенных, безымянно-жалких беспризорных. Днем они по большей части встречаются поодиночке, каждый на своей боевой тропе. По вечерам же они собираются в команды перед ярко освещенными фасадами кинотеатров, и приезжим говорят, что в одиночку с такими бандами лучше не встречаться.
Чтобы справиться с этими совершенно одичавшими, недоверчивыми, ожесточенными детьми, педагогам не оставалось ничего другого, как самим идти на улицу. В каждом московском районе уже несколько лет есть «детские площадки». Ими заведуют воспитательницы, у которых редко бывает больше одного помощника. Как она найдет общий язык с детьми своего района — ее дело. Там раздают еду, устраивают игры. Сначала приходит человек двадцать или сорок, но если руководительница находит нужный подход, то через пару недель площадку могут заполнить сотни детей. Ясно, что традиционные педагогические методы не дали бы в работе с этими массами детей ничего. Чтобы вообще дойти до них, быть услышанными, необходимо следовать как можно ближе и как можно яснее речи самой улицы, всей коллективной жизни6.
Не менее интересно свидетельство убежденного коммуниста Данте Корнели: он бежал из Италии, в 1922 году приехал в Россию, а в 1935-м оказался в лагере по обвинению в троцкизме, испытал все превратности судьбы, окончательно вышел не свободу лишь в 1960 году. Он описывает ситуацию в Москве 1922 года, когда властям было «нелегко поддерживать общественный порядок: налеты, грабежи и разного рода насилие стали обычным делом», а «в некоторых районах, где часто слышались перестрелки, солдаты и милиция систематически проводили облавы». Его поразил вид беспризорных:
Более всего меня поразил и запомнился на всю жизнь вид беспризорников, голодных бездомных детей, несчастных, нередко больных, которые бродили в городах и по всей стране, как стадо животных. Большинство из них совсем еще дети, самым старшим не больше шестнадцати лет. Все они были из Поволжья, население которого — сорок миллионов человек — пострадало от страшной засухи в 1921 году. Часто их собственные родители понуждали их бежать из деревень, где они наверняка умерли бы от голода. Словно прокаженные, вызывающие у всех отвращение, черные от грязи, оборванные, они бродили по улицам и рынкам в поисках пищи. Ночью они забирались в лавки, в заброшенные полуразрушенные дома. Там они ночевали, тесно сгрудившись, чтобы согреться7.
В первой половине 1920-х годов беспризорных насчитывалось сотни тысяч: наивысший показатель примерно в семь миллионов был достигнут в 1922 году (в 1926 году все население СССР составляло чуть более 147 миллионов человек). В 1922 году каждый месяц в Москву прибывало не менее тысячи детей8.
В марте 1924 года в Москве прошла Первая конференция по борьбе с беспризорностью. На открытии конференции выступила Надежда Константиновна Крупская, педагог и жена В. И. Ленина. Презрительно опровергая «иностранную антисоветскую пропаганду», которая считала беспризорность самым вопиющим свидетельством провала заявленной архитекторами большевистской революции программы создания «нового человека», Крупская возлагала ответственность за это явление на самодержавие и буржуазную политику, но в то же время признавала его серьезность.
Товарищи, у меня здесь вырезка из «Форвертс»9, в которой рассказывается, что на улицах Москвы за последнее время подобрано более одной тысячи детских трупов. Это сообщение произвело колоссальное впечатление в широких кругах Европы. «Форвертс» сделала это сообщение средством своей агитации против Советской России. Автор этой заметки говорит, что вот Россия, она помогает германским детям, но у нее у самой детские трупы валяются по улицам столицы, в Москве. И в прикрытой форме доказывается, что режим буржуазный гораздо лучше советского режима, советский режим неизбежно-де ведет к гибели ребят, ведет к таким ужасным условиям, что остается только одно — подбирать детские трупы по улицам. Так ли это?
Посмотрим, откуда берется у нас беспризорность и что мы можем сделать для ликвидации ее. Я думаю, что не стоит опровергать этих нелепых слухов о трупах, валяющихся по улицам Москвы. Корни этих слухов ясны. Никаких трупов нет, конечно. Но мы не скрываем, что у нас налицо имеется громадная беспризорность в очень тяжелой форме.
Завершая выступление, Крупская выразила надежду: «Это — работа не одного дня. Планомерная работа в этой области, несомненно, приведет к тому, что беспризорность в Советской России будет играть все меньшую роль и сведется на нет»10.
К началу 1930-х годов число беспризорных уменьшилось, но не свелось на нет, их все еще можно было встретить на улицах городов. В своем путеводителе по Москве 1934 года Этторе Ло Гатто, «отец» итальянской русистики, не мог не отметить:
Среди разного московского сброда было когда-то свое место и у «беспризорных» (или брошенных) детей... Язва «беспризорщины», которая в последовавшие за революцией годы была бедствием, подобным нашествию саранчи, почти полностью затянулась, но отдельные вспышки болезни еще очевидны. Особенно в межсезонье становится заметно, что есть еще брошенные дети, то есть, когда город еще или уже не покрыт снегом, и самое время для работ то по ремонту путей, то по благоустройству дорог, и тут и там рабочие разжигают костры под асфальтовыми котлами. Главным образом по вечерам вокруг этих еще теплых котлов собираются погреться маленькие изгои, уже не сироты мировой или Гражданской войны, а, возможно, дети, сбежавшие из дома или изгнанные из деревни в процессе коллективизации11.
Андре Жид во время своей поездки в Россию в 1936 году также встретил множество беспризорных и с сожалением отметил: «Я очень надеялся, что беспризорников больше не увижу»12.
Беспризорным начала 1920-х годов, как правило, было от семи до пятнадцати лет, то есть в середине 1930-х годов они уже не были детьми. Но к предыдущей волне добавилась новая, хотя и не такая большая, как первая, — она состояла из детей «врагов народа», родители которых были сосланы в лагеря или расстреляны. Еще одна волна связана с Великой Отечественной войной: это дети, чьи родители погибли на войне, и дети, покидавшие свои дома от голода и отчаяния.
Что же стало с выросшими беспризорниками? Вопреки браваде сталинской пропаганды — мол, эти дети, живущие
