Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

«Страшно было? Наверное. Но не столько на той первой встрече, сколько на последующих, когда ночные беседы (с 22 часов до 2–3 ночи) велись на «малой» сталинской даче в Кунцево. Напротив меня в пенсне сидел Берия и фиксировал каждое мое слово, хотя, естественно, ни бум-бум по-китайски. Холодок бежал за ворот, а Сталин и Мао слушали… меня. Берия тоже… Повестки дня (или ночи) как таковой не было. Но над всем властвовала жесточайшая воля, дисциплина Сталина. Он умел слушать, четко выдерживая беседу, делая паузы, и так ставил вопросы, чтобы создавалась совершенная, очерченная картина события. Когда я слышал слова Сталина и переводил их, у меня не было уверенности, что он произносил именно то, что у него было на уме. Вот уж действительно ему был дан язык, чтобы скрывать свои мысли».[20]

Искусством дипломатии – говорить так, чтобы партнёр не догадывался о тайном смысле беседы – Сталин владел в совершенстве. Но, как оказалось, он в совершенстве владел и актёрским искусством:

«Каждая встреча со Сталиным и пребывание в его обществе налагала какое-то особое напряжение. С одной стороны, мне казалось, что он вёл себя очень непосредственно, очень просто, я бы сказал, даже по-отечески. С другой стороны, какое-то неуловимое ощущение игры… вот на присутствующих. Причём это сделано с большим артистизмом, очень искусно, настолько тонко это всё было показано, что не придерёшься, не обвинишь его в том, что он играет. Лишь потом я вдумался и сопоставлял с другими ситуациями, и пришёл к выводу, что он – величайший актёр! И, конечно, режиссёр…».[21]

После этого я не удивился и такой оценке личного интернационализма Сталина, которую дал также хорошо знавший его по тесному личному общению (сопровождал Сталина во всех его поездках по железной дороге) министр путей сообщения СССР И. В. Ковалёв[22]:

07.02. И. В. Ковалёв во время интервью.[23]

«… и никогда он не спрашивал о количестве потерянных, убитых, искалеченных. Такого вопроса вообще у него не было. «Чем меньше будет русских, тем лучше!». Такая фраза у него прорывалась. И мы это знали. Он ненавидел и евреев. Ненавидел их. «Чем меньше их будет, тем лучше!»»[24]

Так что в «заполуночном тосте» маршала Сталина на приёме в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года, пожалуй, наиболее искренними были фразы, отразившие воспоминания о днях и месяцах начала войны, когда «народ мог бы сказать – ну вас к черту, вы не оправдали наших надежд».

Но во всяком публичном высказывании политика (а, тем более, в высказывании на таком собрании политика такого масштаба как Сталин!) всегда можно найти «скрытый смысл». И это уже является профессиональной задачей политиканов, интерпретирующих слова политика «здесь-и-сейчас».

Ведь ничего принципиально нового о русском народе Сталин не сказал. Он уже называл его «великой русской нацией», нацией

«Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова»[25]

в своём знаменитом докладе на станции метро «Маяковская» 6 ноября 1941 года.

Тогда, в 1941 году, «величие» русского народа было истолковано пропагандой как антитеза для людей, «потерявших человеческий облик и павших до уровня диких зверей».[26] Та политическая ситуация требовала обоснования для сталинского призыва

«истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей Родины в качестве её оккупантов».[27]

В новой обстановке 1945 года интерпретация, соответствующая изменившемуся «духу времени», нашлась быстро: мол, Сталин чётко обозначил приоритеты национальной политики СССР! Такая интерпретация понравилась и самому Сталину – она избавляла его от рутинной работы по формулировке и внедрению в сознание сотрудников агитпропа (в это время «Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б)») «руководящих указаний».

И после этого пошли многочисленные партийные «интерпретации и разъяснения» сказанного Сталиным на кремлёвском приёме.

«Партийные организации обязаны широко пропагандировать замечательные традиции великого русского народа как наиболее выдающейся нации из всех наций, входящих в состав СССР… должны разъяснять, что сталинская оценка… является классическим обобщением того исторического пути, который прошел великий русский народ».[28]

Некоторые историки справедливо считают, что сказанное Сталиным первоначально не имело антисемитской подоплеки, что факторы, активизировавшие антисемитскую кампанию,

«не имели отношения к тосту про русский народ и впервые появившемуся в СССР движению за то, что родиной слонов является СССР, а советский слон – самый слоновитый слон в мире».[29]

И с этим можно согласиться – публичный пафос Сталинского тоста не в стремлении опорочить какую-то нацию, а в желании возвеличить нацию русскую.

«Безграничное доверие русского народа Советскому правительству, вера в правильность его политики и всемерная поддержка русским народом Советского правительства и большевистской партии, сказал товарищ Сталин, оказались «той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, – над фашизмом»».[30]

Но, как уже в наше время точно сформулировал «эпиграф ко всей истории российского централизованного государства»[31] В. С. Черномырдин,

«хотели как лучше, а получилось как всегда».[32]

Борьба «ЗА русскость» быстро перешла в борьбу «ПРОТИВ космополитизма» со всё более и более антисемитской направленностью.

«Сразу же после тоста Сталина это было развёрнуто в статье Отто Куусинена «О патриотизме» (статья опубликована под псевдонимом Н. Балтийский в № 1 журнала «Новое время», июль 1945 года). Согласно Куусинену, космополитизм, в отличие от патриотизма, органически противопоказан трудящимся, коммунистическому движению. Он свойствен представителям международных банкирских домов и международных картелей, крупнейшим биржевым спекулянтам – всем, кто орудует согласно латинской пословице «ubi bene, ibi patria» (где хорошо, там и отечество)».[33]

События же знакового 1948 года, года возвращения Жоржа в СССР и выхода на широкую политическую арену компании «борьбы с космополитизмом» развивались следующим образом.

«В январе 1948 года было впервые употреблено знаменитое впоследствии выражение «безродный космополит». Оно появилось в выступлении А. А. Жданова на совещании деятелей советской музыки в ЦК КПСС <Описка. Нужно ЦК ВКП(б) – Ю. Л.>. Жданов заявил буквально следующее: «Интернационализм рождается там, где расцветает национальное искусство. Забыть эту истину означает… потерять своё лицо, стать безродным космополитом»[34].

Фраза несколько путанная и противоречивая, но именно она ввела в политический оборот новый