В старом доме - Екатерина Краснова

Бабушка прислала домино и маски. Вот так веселье! Кому розовое? Женя берёт голубое — прекрасно. Серое — фи, какая гадость! Лидия великодушно выбирает серое. Вниз, вниз!

Все старшие в сборе. Вся прислуга у дверей зала. Одна из тётушек уже сидит за фортепиано.

Гусар в капоте и чепце возбуждает негодование пажа. Паж предпочитает гусарский мундир; гусар в восторге от пажеского наряда. Испанка тщетно скрывается под капюшоном красного домино от взоров любопытного турка, увенчанного чалмой из бабушкиной турецкой шали.

— Я вас узнал по ногам, — шепчет турок.

Под красным капюшоном смех.

— А помада зачем понадобилась? — слышит он оттуда.

Розовую маркизу преследует монах в белой рясе; она тщетно стремится к маркизу. Она в отчаянии. Она не терпит духовенства, — особенно в такую минуту. А минута решительная: серое домино совершенно завладело маркизом, и часовая стрелка показывает половину одиннадцатого…

Неизвестно откуда, в зал врывается толпа ряженых. Тут преобладают хвосты и рога, носы и колпаки. Всё смешивается, всё кружится и хохочет. Тётушка у фортепиано выбивается из сил. Вальс грозит продолжаться до бесконечности. Часы бьют одиннадцать…

Маркиза вырывается из объятий чёрта с красными рогами и кавалерийскими сапогами, обличающими его происхождение. Она оглядывает зал. Его нет. Но и серого домино тоже нет… Она пробирается к двери, потом через толпу глазеющих слуг, и бежит по лестнице, стуча своими розовыми каблучками. Пусто, никого нет. Все внизу. Сердце её бьётся. Она бежит дальше и дальше по коридору — в самый конец, туда, где уго?льная комната. Он там, он ждёт! Розовые губки улыбаются при мысли о поцелуях, которые их ждут за этой дверью… Она добежала, она остановилась, чтобы перевести дыхание. Навстречу ей дверь отворяется; горячею, удушливою струёю вырывается оттуда воздух, и вместе с ним стремительно выскакивает что-то… Женская фигура в сером платье… Что-то неопределённое, тёмное… Серое домино! Это она, она, Лидия… И он за ней…

— Кто это? С кем ты здесь был?

Он ничего не отвечает. Его лицо бледно как полотно. Он весь дрожит, — должно быть, от волнения. Его глаза неподвижно, дико устремлены в глубь коридора — туда, где скрылась серая фигура…

— Ты не отвечаешь? Ты даже не оправдываешься? Так это была она?

В её голосе звучат слёзы.

— Не спрашивай меня… Молчи, ради самого Бога!

Она быстро откинула на плечи свой голубой капюшон. Её глаза засверкали гневом. Бриллианты переливались на груди, подымавшейся от волнения.

— Скажи мне сию минуту, кто был с тобой в этой комнате! — произнесла она, задыхаясь. — Скажи сию минуту, или…

Он схватил её в свои объятия и крепко прижал к груди, точно боялся, что её отнимут у него. Его руки были холодны как лёд. Она вырвалась и оттолкнула его.

— Ты не хочешь говорить…

— Женя, уйдём отсюда! Не спрашивай меня никогда, никогда…

— Так я и знала! Ну, и люби её… Люби! — закричала она в отчаянии. — Оставь! Не подходи, не говори со мной!.. Я не хочу больше ничего, ничего…

Голос её прервался. Она повернулась и бросилась от него по коридору, шурша атласом платья. Он рванулся за ней. И вдруг… В глубине коридора показалась серая фигура, странно закружилась на месте и устремилась к розовой беглянке. Он вскрикнул. Женя оглянулась на его крик.

— А, так она ещё подсматривала! — прозвенел её негодующий голос, и быстрые каблучки застучали, спускаясь по лестнице.

Он пошатнулся, схватился за перила; огненные круги завертелись у него перед глазами, и он лишился чувств.

VI

Долго спал старый дом, утомлённый бессонной ночью.

Странные вести встретили его пробуждение: бабушка не ложилась совсем и провела всю ночь у постели старшего внука. Его принёс в спальню бабушки старый Емельян, который нашёл молодого барина лежащим на полу, в верхнем коридоре.

Старик не мог привести его в чувство и должен был перенести бесчувственного, с помощью других слуг. Поражённый этим печальным случаем, старый Емельян ещё постарел и сгорбился в одну ночь, хотя всё обстояло благополучно к полудню. Эти странные вести заставили приуныть всю молодёжь, собравшуюся в столовой к позднему чаю. Тут были все, кроме Жени: она не выходила из своей комнаты, у неё болела голова.

День прошёл тихо и печально в старом доме. Но молодость и святки взяли своё. За обедом все развеселились, особенно когда оказалось, что бабушка заняла своё обычное место в вольтеровском кресле, а за нею появился и молодой хозяин дома, бледный и немного томный, но совершенно похожий на самого себя. Его встретили радостью и любопытными взорами; но расспросы сами собой не сходили с любопытных уст. Со своего места он отыскал глазами Женю. Глаза их встретились. Она отвернулась.

Она не видала, как его взгляд постоянно останавливался на её бледном личике, непонятно сияя неизречённым счастьем…

VII

Большой тёмный зал тонул в вечернем сумраке. Отблеск камина играл в хрустале люстры и зажигал золотые искры в массивных рамах прадедовских портретов. Слабо потрескивали угли, слегка подёрнутые пеплом… Чёрные тени скользили по лепному потолку и карнизам. Таинственно и жутко было в большом зале. Все оробели и притихли.

— Давайте играть в прятки! — закричал кто-то.

— Милые мои, довольно вы набегались и навозились за эти дни, — ласково промолвила бабушка. — И завтра вам опять хлопоты — ёлку будете убирать. Посидите же смирно хоть один вечерок! Я вам сказку расскажу, по святочному.

— Сказку! Сказку! Вот отлично, бабушка! Пострашнее!

— За этим дело не станет. Да нечего далеко ходить — я вам настоящую страсть расскажу, не выдуманную. Только не мешайте…

— Не будем! Не будем! Рассказывайте, бабушка! — раздалось со всех сторон.

— Сейчас, дайте срок, не торопите. Женечка, сядьте около меня, — сказала старушка.

Удивлённая Женя повиновалась. Бабушка оглянулась кругом, ласково кивнула старшему внуку, который стоял недалеко от её кресла, и начала тихим, ровным голосом:

— Надо вам сказать, что не только в сказках, но и в жизни бывают очень странные, необыкновенные вещи, — такие, что и не верится сначала. Вот так было и в той семье, в которой случилось то, что я хочу рассказать…

— А, так это в самом деле было? Это правда, бабушка?

— Не перебивай, Соня. Да, было. Я хорошо знала эту семью… Странные рассказы ходили про неё… Говорили, — и солидные люди говорили, не то что кто-нибудь, — что все члены этой семьи, а особенно старшие в роду, одарены несчастной способностью видеть страшные привидения… иногда. Являлась им серая сгорбленная старуха, с огненными глазами, с синими волосами, вся серая с головы до ног и такая страшная, что некоторые рассудка лишались или умирали, встретившись с ней…

— Бабушка! Отчего же она им виделась?

— А Бог её знает, друг мой, с чего. Виделась и говорила с некоторыми… «Милости просим, старший в роду!» — скажет — ну, и так страшно, так страшно, что выдержать нельзя. Впрочем, другие и выдерживали. Только после озирались через плечо, — такую привычку на всю жизнь имели. Да…

Бабушка задумалась и покачала головой.

— И являлась эта старуха, милые мои, не одним членам семьи, а иногда и другим. Старым преданным слугам, например. И ещё… если вступала в эту семью девушка, вступала с истинной, глубокой любовью, и она получала роковую способность видеть фамильный призрак…

Тут бабушка взглянула на Женю и, не спуская глаз с её мертвенно-бледного лица, продолжала:

— Являлось виденье, как рассказывают, и днём, и ночью. И заметили, что выходит оно всегда из одной и той же комнаты, и проследили, будто бы, что является старуха, если затопить старинный камин в этой уго?льной…

Страшный крик прервал бабушку. Откинувшись назад, дрожа всем телом, Женя устремила дикий взор в топившийся камин. Все взоры обратились по тому же направлению, но кроме углей, подёрнутых пеплом, никто ничего не увидал. Один только человек, кроме неё, видел, как поднялся пепел серой кучей, зашевелился и задвигался; как выросла из него сгорбленная фигура серой старухи, выскочила и беззвучно понеслась по комнате как лист жжёной бумаги, гонимый ветром. Синие волосы вырывались из-под серого капюшона, глаза сверкали как раскалённые угли. Простирая серые руки, точно собираясь ловить кого-то, она пронеслась и задела Женю краем пепельной одежды. Женя глубоко вздохнула и упала как подкошенная к ногам бабушки.

— Володя! — сказала бабушка дрожащим, но громким голосом. — Помоги мне привести в чувство твою невесту!

VIII

Шире, чем когда-либо, распахнул свои гостеприимные объятия старый дом: со всех сторон собирались весёлые люди праздновать весёлую ёлку, отложенную до нового года по болезни Жени, наречённой невесты молодого хозяина. И вместе с ёлкой старый дом торжествовал другое радостное событие: помолвку влюблённых.