Гражданская война в Испании (1936 – 1939) - Сергей Данилов

Непривилегированные испанские предприниматели не могли получить у себя на родине дешевого кредита и потому вынужденно обращались к французским, британским и германским банкирам. Появился мрачный афоризм: «Испанские деньги — самые дорогие в Европе». Королевство гордилось пятым по величине золотым запасом в мире, в то время как в его хилой экономике росла доля иностранных капиталов — английских, франко-бельгийских, швейцарских, германских и даже канадских. Правда, вместе с инвестициями прибывала современная западная технология: иностранцы помогли Испании развить добычу руд и металлургию, создать машиностроительный сектор и телефонную связь. Но национальному капиталу было невозможно состязаться с более богатыми и опытными транснациональными компаниями, вроде «Сименса» и «Канадиензы», которые без труда заняли прочные позиции в самых прибыльных сферах производства. Сильно страдавшие от недальновидной и собственнической политики правительства и финансовых заправил, торгово-промышленные круги Испании вынуждены были находиться в постоянной оппозиции к собственным банкирам и к поддерживавшей их монархии.

Оппозиционность буржуазии подкреплялась ее «неиспанским» составом. Как говорилось выше, в торгово-промышленных кругах страны был очень велик удельный вес басков и каталонцев — народов, испытывавших гнет со стороны монархии. Приморские окраины королевства — Бискайя и Каталония стали к XX веку самыми зажиточными его районами. По уровню жизни они сильно опережали внутренние области страны, особенно застойную сельскую Кастилию. Крупнейшим городом страны, ее экономической и культурной метрополией стала каталонская столица — Барселона, прозванная «испанским Нью-Йорком». Центром тяжелой индустрии благодаря английским инвестициям и технологии был Бильбао.

Но все рычаги государственной власти по-прежнему оставались в руках неповоротливого и алчного кастильского дворянства. Королевские чиновники из Кастилии распоряжались на землях басков и каталонцев, а язык и культура Бискайи и Каталонии подвергались постоянным притеснениям.

В результате сложилось парадоксальное положение — в экономически передовых Бискайе и Каталонии, где успешнее всего складывались современные товарно-денежные отношения и трудящиеся жили не так плохо, недовольство монархией Бурбонов носило наиболее острый и массовый характер.

В остальной Испании очаги капитализма — города развивались медленно. К 1931 году в них жило не более 20 % испанцев. Несмотря на развитие промышленности, появление телеграфа, телефона и железных дорог, на строительство метрополитена и возведение небоскребов, на выпуск в Барселоне «Испано-Сюизы» — самой роскошной легковой машины 20-х годов, королевство по составу населения и его миропониманию оставалось в основном сельским, аграрным. Пронизанная противоречиями страна жила до 1931 года по-феодальному неторопливо. Иностранцы отмечали, что у работников испанских госучреждений и сферы услуг самое распространенное выражение — «маньяна» (завтра). «Маньяна пор ла маньяна» (подождите до завтра) звучало на каждом шагу.

Большую роль в жизни королевства играла армия. Она давно не одерживала заметных побед (Наполеона изгнали партизаны и английские полки герцога Веллингтона, а не испанские регулярные войска), зато имела привычку вмешиваться в политику. В XIX веке испанская армия, борясь с революционерами-конституционалистами, совершила несколько государственных переворотов и довольно долгое время находилась у власти. Об этих временах испанские историки выражались коротко и мрачно: «Артиллеристы брались управлять государством».

Опираясь на армию, Бурбоны одновременно опасались ее и потому наделили военщину весомыми привилегиями. Офицерство получало солидные оклады и пенсию после отставки (чего не имели штатские) и было неподсудно обычному суду. Как и в Средние века, военные чины оставались высокопоставленными, а военная карьера, независимо от наличия заслуг или отсутствия таковых, — высокооплачиваемой и почетной.

Под нажимом широкомасштабных мыслящих армейских кругов королевство с 60-х годов XIX века вело колониальную войну в Марокко. Затяжная Марокканская война поглощала немалое количество средств и длительное время сопровождалась неудачами. Она породила целое поколение «африканистов» — касту высокооплачиваемых и привыкших к кровопролитию фронтовиков. «Африканисты» откровенно презирали всех штатских, гражданскую экономику, партийную политику, парламент и прочие атрибуты гражданского общества.

К 1931 году 120-тысячные испанские вооруженные силы окончательно закостенели в своем положении «государства в государстве». Их оснащение и подготовка оставались на непозволительно низком уровне. Военные обучались по безнадежно устаревшим уставам, в которых не было места инициативе и самостоятельности. Это открылось в 20-х годах во время поражения, понесенного королевством от слабо вооруженных марокканских племен в битве при Аннуале. Из-за некомпетентного вмешательства короля и неповоротливости командования страна потеряла тогда около 30 000 убитыми, ранеными и пленными. После Аннуала Испания видела один выход — просить военной помощи у старой соперницы — Франции. В итоге к 1927 году посредством бомбежек и подкупа племенных вождей удалось «умиротворить» меньшую и беднейшую часть Марокко, прилегающую к Гибралтару. Большая же часть марокканских земель досталась Франции.

Давно превратившиеся в огромную генеральскую и адмиральскую кормушку армия и флот были перегружены командными кадрами. На каждые восемь солдат приходилось по офицеру. Генералов в мирное время насчитывалось свыше 200 человек — больше, чем огромная армия США имела во время войны. Среди испанского высшего командного состава подавляющее большинство составляли отставшие в развитии военного дела старики, так и не извлекшие уроков из разгрома 1898 года и поражений в Марокко.

Давно прошли времена, когда испанские дворяне охотно служили рядовыми и питались за одним столом с офицерами. К XX веку офицеров и нижние чины разделяла пропасть. Последние были полностью бесправными и воспитывались в духе слепого повиновения не монарху или стране, а непосредственному начальнику. Свирепая дисциплина и незнакомые новобранцам в их прежней жизни блага — бесплатное трехразовое питание и сон на кроватях — делали испанских солдат послушным орудием кадрового офицерства.

Политическую жизнь королевства характеризовало сильнейшее распыление общественных сил. Внутренние разногласия присутствовали и среди правящих монархистов, и среди полулегальной республиканской оппозиции.

Испанские монархисты давно разделились на легитимистов — приверженцев Альфонса XIII и карлистов, которые поддерживали притязания одного из отпрысков королевской династии — лишенного прав на престол принца Дона Карлоса. Опорой легитимистов была Кастилия, а карлистов — Наварра и Арагон. Легитимисты стояли у руля власти, недовольные карлисты — в оппозиции.

Общей чертой всех испанских монархистов было ревностное отстаивание прав католической церкви.

Республиканская же оппозиция включала несколько «чистых» республиканских партий, опиравшихся на Валенсию и Галисию, и социалистов, центрами которых были Мадрид и Астурия. Республиканцы ратовали за умеренные политико-правовые преобразования (расширение избирательного права, смягчение уголовного кодекса), тогда как социалисты требовали еще и социальных реформ. Левые социалисты настаивали на социалистической революции. У республиканских сил общим было, напротив, полное отрицание религии и церкви.

Ущемленные в языково-культурных правах Бискайя и Каталония считались вотчиной местных националистов. Причем баскские националисты — ревностные католики держались особняком по отношению к остальным политическим силам. Басков не устраивали ни централизаторы-монархисты, ни безбожники-республиканцы. Каталонские же националисты, равнодушные к религии, иногда союзничали с республиканскими партиями.

В довершение всего немалую часть испанского общества увлекли идеи анархизма, занесенные в страну в XIX веке эмиссарами нашего соотечественника — Михаила Бакунина (испанцы называли его Мигелем). Затем появились последователи еще одного русского теоретика анархизма — князя Петра Кропоткина. Главными центрами испанского анархизма стали Барселона, Сарагосса и Севилья. Если республиканцы опирались на интеллигенцию и часть буржуазии, а социалисты — на квалифицированных рабочих, то анархисты увлекли за собой самую низкооплачиваемую часть городских трудящихся.

Анархисты не считали себя политической партией. Их руководящее ядро — подпольная Федерация анархистов Иберии туманно именовалась «специфической организацией». Полулегальный анархистский профцентр — Национальная конфедерация труда, соперничавший с социалистическим Всеобщим союзом трудящихся, тоже отрицал участие в политике. Главной установкой ФАИ — НКТ была «принципиальная враждебность» к помещичье-буржуазному государству, частной собственности и религии.