Недомогающая - Стивен Кинг

— Вы шутите!

— Боюсь, что нет. Я тут забавлялся кое с чем. — Я делаю в блокноте наброски, и на мгновения я задумываюсь о всех тех записках, разбросанных возле кофеварки, дома, в старом добром 5-В — почему они все еще там?

— А вы не можете просто сказать? — спрашивает парень за тысячу миль от меня.

— Нет, потому что реклама не устное средство. — говорю я. — Никогда не доверяй рекламе, сказанной вслух. Запиши ее и покажи кому-нибудь. Покажи своему лучшему другу. Или, там, своей… своей жене.

— Все в порядке, Брэд?

— Да. А что?

— Не знаю, вы просто на мгновение стали чудно выглядеть.

— Главное, чтобы я не выглядел чудно на презентации в понедельник. Смотри — о чем это говорит тебе? — Я разворачиваю блокнот и показываю ему то, что я написал в нем: Потенция… для мужчин, которые хотят делать это жестко.

— Похоже на пошлую шутку! — возражает он.

— В чем-то ты прав, но я написал это печатными буквами. Представь себе это в мягком курсиве, почти что женском. Быть может, даже в круглых скобках. — Я добавляю скобки, правда с печатными буквами они не работают. Но будут. Это просто то, что я знаю, потому что я это вижу. — Теперь, представляя это, задумайся о фотографии, на которой изображен большой, крепкий парень. В приспущенных джинсах, обнажающих верх его нижнего белья. И, допустим, в свитере с обрезанными рукавами. Представь его с измазанными и испачканными банками.

— Банками?

— Бицепсами. И он стоит возле масл-кара с поднятым капотом. Ну что, это все еще пошлая шутка?

— Я… я не знаю.

— Я тоже не знаю, так, чтобы точно, но моя интуиция подсказывает мне, что это прокатит. Правда, не совсем так, как оно есть. Надпись по-прежнему не работает, тут ты прав, а работать она должна, потому что это основа телевизионных и интернет-реклам. Поэтому поиграйся с ней. Заставь ее работать. Только помни ключевое слово…

Ни с того ни с сего, без всякой на то причины, я понимаю, откуда взялась остальная часть этого чертового сна.

— Брэд?

— Ключевое слово — жестко, — говорю я. — Потому что мужчина… когда что-то не работает — его конец, его план, его жизнь — он жестко воспринимает это. Он не хочет отступаться. Он помнит, как все когда-то было, и он хочет пережить это вновь.

«Да», думаю я. «Да, хочет».

Билли ухмыляется.

— Я бы и не подумал.

Я выдавливаю из себя улыбку. Меня одолевает чувство жуткой тяжести, как будто к уголкам моих губ привязаны грузики. Внезапно, я чувствую себя словно опять в плохом сне. Потому что возле меня есть что-то, на что я не хочу смотреть. Вот только это не осознанный сон, который я могу прервать. Это осознанная реальность.

После того, как Билли уходит, я спускаюсь в туалет. Времени десять часов, и большинство ребят в офисе уже «выгрузили» свой утренний кофе и «загружают» его еще в нашей небольшой кафешке, поэтому туалет целиком в моем распоряжении. Я спускаю штаны, чтобы, если кто-то заскочит и случаем заглянет под дверь, не подумали, что я причудливый, однако единственное за чем я пришел сюда — это подумать. Или вспомнить.

Спустя четыре года после того, как я устроился в «Эндрюз-Слэттери», на моем столе оказался заказ на рекламу обезболивающего средства «Фасприн». За эти годы у меня было несколько особенных реклам, несколько прорывов, и этот был первым. Все произошло быстро. Я открыл коробку с образцом, вынул баночку, и основа всей кампании — то, что рекламщики иногда называют сердцевиной — мгновенно пришла мне в голову. Разумеется, я немного подурачился с ней — лучше не показывать, что все было слишком уж легко — и затем составил рекламу. Эллен помогала. Это было как раз после того, как мы узнали, что она бесплодна. На это как-то повлиял медикамент, который ей давали, когда у нее в детстве была ревматическая лихорадка. Она была достаточно подавлена. Помощь с рекламой «Фасприна» отвлекла ее от этих мыслей, и она действительно посвятила себя этому целиком.

Тогда еще всем заправлял Эл Эндрюз, и именно ему я относил рекламы. Помню, как сидел напротив его стола в «кресле-потелке», с сердцем в пятках, в то время как он медленно листал подготовленные нами рекламные объявления. Когда он наконец положил их и поднял свою лохматую старую голову, чтобы взглянуть на меня, пауза, казалось, тянулась по меньшей мере час. Затем он сказал:

— Хорошие объявления, Брэдли. Даже лучше, чем просто хорошие — прекрасные. Встречаемся с клиентом завтра днем. Презентацию проводишь ты.

Я провел презентацию, и когда вице-президент «Дуган Драг» увидел фотографию молодой работницы с выглядывающей из-под закатанного рукава баночкой «Фасприн», ему безумно понравилось. Кампания подняла «Фасприн» до уровня больших шишек — Байер, Анацин, Бафферин — и к концу года мы занимались уже всеми заказами «Дуган». Счета? Семь цифр. К тому же, не самые низкие семь цифр. Свой бонус я потратил на то, чтобы полететь с Эллен в Нассау на десять дней. Мы вылетели из аэропорта Кеннеди льющим дождь утром, и я все еще помню, как она рассмеялась и сказала «поцелуй меня, красавчик», когда самолет пробился сквозь тучи и салон залило солнечным светом. И я поцеловал ее, и парочка в другом конце ряда — мы летели бизнес-классом — зааплодировала.

Это было лучшее. Худшее произошло спустя пол часа, когда я повернулся к ней и на мгновение подумал, что она мертва. Все потому что она так спала, с закинутой на плечо головой, открытым ртом и почти что липнущими к окну волосами. Она была молода, мы оба были молоды, однако мысль о внезапной смерти, в случае Эллен, имела жуткую вероятность.

— Как правило, ваше положение называют «бесплодием», миссис Франклин, — сказал доктор, сообщая нам плохие новости, — но в вашем случае, это положение было бы точнее назвать подарком судьбы. Беременность подвергает сердце нагрузкам, а благодаря болезни, которую в детстве вам лечили неправильно, у вас не сильное сердце. Даже если бы у вас получилось забеременеть, вы провели бы в кровати последние четыре месяца своей беременности, и даже тогда последствия были бы непредсказуемы.

Она не была беременной, когда мы летели на отдых, но за две недели до него она была захвачена этой идеей. Подъем на высоту полета был достаточно бурный… и, казалось, что она не дышит.

И тут она открыла глаза. Я откинулся на спинку своего кресла, испуская долгий и дрожащий выдох.

Она озадаченно посмотрела на меня.

— Что случилось?

— Ничего. То, как ты спала, только и всего.

Она вытерла подбородок.

— О боже, у меня текли слюни?

— Нет. — рассмеялся я. — Но одно время ты казалась… мертвой.

Она тоже рассмеялась.

— И если бы я была мертвой, то, я так полагаю, ты бы отправил тело обратно в Нью-Йорк, а сам бы закрутил с какой-нибудь багамской дамочкой.

— Нет, — сказал я. — Я бы все равно взял тебя с собой.

— Что?

— Потому что я бы не смирился с этим. Ни в коем случае.

— После нескольких дней пришлось бы. Я бы начала дурно пахнуть.

Она улыбалась. Она думала, что это все еще была игра, потому что не совсем поняла то, что сказал ей в тот день доктор. Она еще, как говорят, не приняла это близко к сердцу. И она не знала, как она выглядела, с освещенными солнцем по-зимнему бледными щеками, пятнистыми веками и отвисшим ртом. Но я видел, и я принял это близко к сердцу. Она и была моим сердцем, и я стерегу то, что находится в моем сердце. Никто не забирает этого у меня.

— Не начала бы, — говорю я. — Я бы поддерживал в тебе жизнь.

— Правда? Как же? Некромантией?

— Отказываясь отступаться. И используя самое основное средство рекламщика.

— И какое же, мистер Фасприн?

— Воображение. Ну, может мы поговорим о чем-то более приятном?

Ожидаемый мною звонок раздается около 3:30. Это не Карло. Это Берк Остроу, управдом. Он хочет знать в котором часу я буду дома, поскольку чуемая всеми крыса находится не в 5-С, а через дверь в нашей квартире. Остроу говорит, что истребителям придется уехать к четырем на другую работу, но это не самое важное. Самое важное в том, что там случилось, и, между прочим, Карло говорит, что никто не видел твоей жены уже как неделю. Только тебя и собаку.

Я рассказываю ему о своем дефектном чувстве обоняния и о бронхите Эллен. В ее нынешнем состоянии, говорю я, она бы не узнала даже то, что горят занавески, пока бы не сработала пожарная сигнализация. Я уверен, что Леди чувствует этот запах, говорю я ему, но для собаки вонь разлагающейся крысы, вероятно, пахнет, как Шанель № 5.

— Я все понял, мистер Франклин, но мне по-прежнему нужно туда войти, чтобы посмотреть что к чему. И придется повторно вызывать истребителей. Думаю, вы, скорее всего, будете должны оплатить их счет, который может оказаться довольно большим. Я мог бы попасть туда с помощью общего ключа, но мне и вправду было бы намного удобнее, если бы вы…