Марьина роща - Евгений Толкачев

Старый фарфоровый завод Гарднера в Вербилках делал художественные изделия, не уступавшие севрским и саксонским.

Впервые в России широко заработала кондитерская промышленность. Сахар перестал считаться в народе роскошью.

Это были годы широкого грюндерства в Москве. В 1882 году иностранная компания открыла первую телефонную станцию. Провода тянулись по улицам на деревянных столбах, абонентов в первое время было всего несколько сотен, но все же в Москве появилось чудо технического прогресса — телефон. А в следующем году электротехник Ребиков установил на площади храма Христа Спасителя тридцать два дуговых фонаря переменного тока и залил площадь электрическим светом…

Цивилизация подбиралась все ближе к Марьиной роще. От Страстного монастыря до Бутырской заставы прошла конка, дальше за город ходили линейки. В 1890 году от Страстного монастыря в Петровско-Разумовское проложили рельсы для паровичка. Маленький паровоз, замаскированный под вагон, тащил пяток легких коночных вагончиков. Он лихо гудел на Новослободской, осыпая сажей и мелким угольком терпеливых пассажиров.

Восьмидесятые годы отмечены большим приливом людей в город. Шел безземельный крестьянин, тянулся в Москву провинциальный ремесленник и деревенский умелец, и все как-то размещались и находили занятие в большом городе.

Ближе к центру, соблюдая определенный порядок, возводили доходные дома с удобствами, но окраины застраивались стихийно.

Иностранный капитал охотно шел в Россию. Лишь небольшая часть капиталистов рассчитывала на долговременную эксплуатацию, большинство искало на грош пятаков. На концессионном строительстве коммунальных предприятий специализировались бельгийцы и французы, выступавшие обычно под вывеской анонимных компаний и обществ. Эта форма коммерции была рассчитана на малые собственные вложения и на привлечение местных мелких акционеров и государственных субсидий. Марьину рощу у графа Шереметева арендовали французы под застройку домов.

Этот факт предрешил коренной перелом в жизни района, и о нем следует сказать подробнее.

Однако найти эти подробности не легко. Частные архивы не хранились в должном порядке, а у конторы управления графскими имуществами были свои соображения умолчать об истории этой аренды. Поэтому подробности следует искать другими путями. Еще живы люди, которые, не будучи свидетелями событий восьмидесятых годов XIX века, сохранили в памяти рассказы первых жителей Марьиной рощи о начале ее заселения. Благополучно здравствуют и старожилы, сами принимавшие участие в жизни района.

Можно любить не только свою необозримую и могучую Родину, но быть и патриотом своего района. Такие патриоты заслуживают уважения. Представитель старожилов-патриотов — Иван Егорович. Он один из тех, что босоногими ребятишками, сунув за пазуху ломоть хлеба, увязывались за московским стадом и целый день проводили на лесных полянках и останкинских лугах, купались до озноба в речушке Каменке, а на закате возвращались в родной дом усталые, загоревшие, голодные, счастливые… Фамилия его… впрочем, это не имеет значения. По профессии он… но и это, пожалуй, не важно. Сейчас он пенсионер, патриот своего района, хранитель его истории и легенд. А внешне — ничего особенного: колючий на словах, но добрейшей души старик. Предположим даже, что Иван Егорович — существо синтетическое, соединение нескольких старожилов. Как у многих пожилых людей, его воспоминания — смесь личных наблюдений и чужих рассказов. Все это спрессовано без строгой системы, в некоторых случаях является лишь более или менее достоверными свидетельскими показаниями и за давностью лет или по иным причинам не может быть подтверждено документами.

О превращении Марьиной рощи в жилой район сложилась легенда. Вот как ее передает Иван Егорович:

«Обратились французы-дельцы к графу Шереметеву с таким предложением: сдать им в аренду что осталось от Марьиной рощи — от Сущевского вала до Николаевской (Октябрьской) железной дороги; разобьют здесь господа французы прямые улицы и построят на малых участках одинаковые красивые дома, и станут жить здесь люди зажиточные, а не нынешняя голь-шмоль. Граф в Москве не жил, даже и не знал, наверно, где и есть такая роща. Богатство у него было большое. Словом, графу это дело было совсем ни к чему: ни продажа, ни аренда. Ну, был у французов юрист, русский. Он это все хорошо понимал и повел дело так, что графу о такой мелочной сделке никто и не докладывал. Смазал кого надо в графской конторе и получил свой договор, где только и было сказано, что сдается, мол, земля в аренду, и всё. Стали французы вырубать рощу, проводить улицы, разбивать на малые участки. К тому времени стоял в роще с десяток трактиров и заезжих дворов. Так они и остались.

Но строить домики французы не стали. Объявили они аренду участков, да никто не идет: дороговато. Только трактирщики волей-неволей согласились, а то закрывай заведение.

Удивляются французы: почему это не берут участков? Смазали урядника — Марьина роща земщиной считалась, до самой революции в черту Москвы не входила, — тот говорит: „Станового надо просить посодействовать, а я что могу?“ Смазали станового, тот хабар взял, подумал и говорит: „Могу прислать вам мужиков, да на что они вам? У них денег нет. А лучше вы поговорите-ка с приставом третьего участка Сущевской части, этот все может“. Бравый пристав барашка принял и обещал: „Поможем. Переговорим и пришлем“. Нажал он на окрестных лавочников, от него зависимых, прислал с десяток арендаторов, а больше сделать не мог. Обиделись французы: „Обманула нас Россия. Если уж полиция ничего не может, так кто же сможет?“ Уехали они на родину и закаялись иметь дело с российскими порядками. А участки по дешевке пошли».

Такова легенда о превращении рощи в поселение. Она грешит неточностями и рассказана с некоторым излишком былинного элемента, но, как и во многих легендах, в ней есть зерно истины.

Расчет арендаторов был правилен. Марьина роща лежала за городской чертой, и ее не касались строгие требования архитектуры, благоустройства и прочие обязательные условия градостроения. Земство — значит деревня, значит строй, что хочешь, живи, как хочешь, и налогов плати много меньше, чем по ту сторону Сущевского вала.

И все же участки шли туго: очень уж неприветлива была окраина — ни дорог, ни воды.

Какой был смысл так спешно размечать участки, которые никто не брал из-за дороговизны? Это можно понять из другого варианта легенды о застройке Марьиной рощи.

В самом деле, почему облюбовали французы именно Марьину рощу, а не любой другой земский район, лежащий на пути растущего города? Зачем им понадобилась именно эта тупиковая окраина? Почему арендовали только шереметевскую вотчину, а не всю Марьину рощу с церковной землей к западу от Межевого проезда? Сдавалась эта земля в аренду совсем дешево причтом церкви Рождества в Бутырках. Мало кто задавался этими вопросами в то время. Разгадка пришла позднее.

Бурно развивалось в России железнодорожное строительство; одна за другой прокладывались линии железных дорог, связывавшие Москву с севером, югом, востоком. Но с западом связь была слаба, очень слаба: одна колея до Варшавы. Государственные политические и военные соображения требовали развития связи с западными границами. Этому тайно противилась немецкая железнодорожная группа дельцов во главе с фон Мекком. Занимая всего-навсего пост председателя правления Московско-Казанской железной дороги, фон Мекк благодаря связям (немцы всегда были сильны в правящих кругах России) и банкам фактически был железнодорожным королем; без его влияния управляла своими делами только казенная Московско-Петербургская дорога.

Группа немецких капиталистов всеми мерами тормозила постройку железной дороги из Москвы в Ригу и отступила лишь после того, как газеты стали намекать на неких преступников, злонамеренно препятствующих строительству стратегически важной магистрали. Московско-Виндаво-Рыбинская железная дорога рождалась в муках. Акционерами ее были русские купцы и промышленники, иностранный капитал здесь не участвовал, о чем ревниво пеклись «патриоты» из купечества.

Проектируя конец линии в Москве, у Крестовской заставы, строители знали, что несколько последних километров пути пройдут по землям графа Шереметева. Переговоры с графом поручили адмиралу Алексееву, будущему наместнику на Дальнем Востоке. Своим адмиральским чином и положением внебрачного сына Александра II он украшал список членов правления дороги.

Адмирал встретил графа в одной из светских гостиных, и между ними произошел примерно такой разговор:

— Да, кстати, граф, наша дорога просит разрешения захватить у вас кусочек земли. Там, знаете, где-то в Машкином лесу или как это там называется?