Под кожей - Мишель Фейбер

Она старалась помешать своим железам напитывать ее адреналином, посылая себе в нутро успокоительные сообщения, проглатывая их. Ну ладно, да, он хорош; ладно, она уже захотела его; однако сначала ей необходимо узнать о нем побольше. Избежать унижения, неминуемого, если она свяжет себя словом, позволит себе поверить, что он пойдет с ней, а потом обнаружит, что он женат или что его ждет подруга.

Если бы он хоть разговор какой-нибудь завел. Почему те, кого она желает, вечно сидят, будто воды в рот набрав, а мысленно отвергнутые ею уроды тарахтят, когда никто их не просит? Ей подвернулось однажды жалкое существо, у которого обнаружились под объемистой паркой хилые ручонки и цыплячья грудь, так оно ухитрилось рассказать ей за пару минут всю свою жизнь. А вот дюжие самцы все больше смотрят в пространство или отпускают замечания насчет жизни вообще, отбиваясь от вопросов личного свойства с рефлекторной сноровкой спортсмена.

Минута пролетала за минутой, но стопщик так и продолжал довольствоваться молчанием. Что же, по крайности, он давал себе труд приглядываться к ее телу, в частности к груди. Собственно говоря, насколько ей позволяли судить бросаемые на него искоса взгляды, встречавшиеся с его, уклончивыми, он предпочел бы, чтобы она смотрела только вперед, позволив ему неприметно оглядеть ее сверху донизу. Ладно, хорошо: пусть приглядится как следует, посмотрим, что из этого выйдет. Так или иначе, скоро поворот на Эвантон, ей нужно сосредоточиться на вождении. Иссерли чуть вытянула шею вперед, изображая преувеличенное внимание к дороге и позволяя стопщику разглядеть ее во всех подробностях.

И мгновенно ощутила на себе взгляд, заскользивший по ее телу, как еще одна разновидность ультрафиолетовых лучей, только более сильных.

Интересно, задумалась, Иссерли, какой она представляется ему, ничего не смыслящему чужаку? Заметил ли он хотя бы хлопоты, на которые она пошла ради него? Иссерли снова распрямилась, откинулась на спинку сиденья, выпятила грудь.

Заметил, будьте благонадежны.

Сиськи у нее фантастические, но, Бог ты мой, больше ей предъявить особо и нечего. Махонькая — вроде ребенка, вытягивающего шею над рулем. Интересно, сколько в ней росту? Пять футов и дюйм, наверное, когда она стоит. Странно, почему очень многие бабы с наилучшими сиськами — самые что ни на есть коротышки? Эта девка явно знает, какие у нее дыньки отросли, один ее вырез чего стоит, они только что наружу не вываливаются. Потому у нее и в машине жарища, как в печке: это чтобы можно было носить откровенную черную блузку с низким вырезом, проветривая свои буфера, выставляя их всем напоказ — ему напоказ.

А остальное все какое-то странное. Длинные костлявые руки с большими узловатыми локтями — не удивительно, что у блузки ее длинные рукава. И запястья узловатые, и кисти тоже большие. И все же, с такими сиськами…

Нет, они и вправду странные, эти кисти. Крупнее, чем можно было ждать, судя по остальному ее телу, но и узкие, вроде… вроде куриных лапок. И огрубелые, точно от долгого ручного труда — может, она на фабрике работала? Ног толком не видно, они упрятаны в кошмарные расклешенные брючки семидесятых, которые теперь снова в моду вошли, — с зеленым отливом, Иисусе-Христе, — и башмаки вроде как от «Дока Мартенса», в общем, насколько они у нее короткие, не просечешь. И все-таки, сиськи… Они похожи на… на… Он не знал, с чем их можно сравнить. Просто охеренно добрые сиськи и лежат рядышком, а на них сквозь ветровое стекло падает солнце.

Ладно, сиськи сиськами, а как насчет лица? Ну, сейчас его не разглядишь, для этого нужно, чтобы она к нему повернулась, — и все из-за ее стрижки. Волосы у нее густые, пушистые, бурые, как у хомячка, свисают прямо, он даже щек ее не видит, когда она смотрит вперед. Соблазнительно, конечно, вообразить, что за ее волосами скрывается прекрасное лицо, как у какой-нибудь поп-певицы или актрисы, да только он знает — это не так. На самом деле, когда она ненадолго повернулась к нему, лицо, типа, шокировало его. Маленькое, сердечком, как у эльфа из детской книжки, с идеальным носиком и фантастически большегубым, изогнутым ртом — ну, супермодель да и только. Но при этом, щеки одутловатые, а на носу сидят очки с самыми толстыми, какие он когда-нибудь видел, стеклами: глаза они увеличивают раза, может быть, в два.

Странная девка, это точно. Наполовину малышка из «Спасателей Малибу», наполовину старушенция.

Да и машину она ведет, как старушенция. Пятьдесят миль в час, ну никак не больше. И этот ее дешевый анорак, который на заднем сиденье валяется, ну что это такое, а? Может, у девки попросту винтиков не хватает? Чокнутая, сильно на то похоже. И говорит как-то странно — иностранка, это наверняка.

Ладно, а отодрать ты ее хотел бы?

Наверное, если представится случай. Харится она, небось, почище, чем Джанин, это уж будь уверен.

Джанин. Господи, поразительно, — стоит только подумать о ней, и на душе погано становится. Ведь секунду назад в отличном же настроении был. Добрая старушка Джанин. Если у тебя душа поет, просто подумай о Джанин. Иисусе… почему он никак не может взять да и забыть обо всем? Вон, посмотри, какие у этой девки сиськи, — прямо светятся под солнцем, как… Во, он понял, наконец, на что они похожи: на луну. Ну ладно, на две луны.

— Так чем вы занимаетесь в Инвернессе? — неожиданно спросил он.

— У меня там дела, — ответила она.

— Какие?

Иссерли на мгновение задумалась. Молчание продолжалось так долго, что она забыла, кем решила назваться на этот раз.

— Я юрист.

— Серьезно?

— Серьезно.

— Как в телевизоре, что ли?

— Я не смотрю телевизор.

Что было правдой, более или менее. Только-только попав в Шотландию, Иссерли смотрела его почти непрерывно, однако теперь ограничивалась новостями, да, время от времени, тем, что показывали по нему, когда она разминалась.

— Дела уголовные? — поинтересовался он.

Иссерли коротко взглянула ему в глаза. Это была искра, которую, возможно, стоило раздуть.

— Случается, — она пожала плечами. Вернее сказать, попыталась. Пожимать плечами, когда ты ведешь машину, кунштюк на удивление сложный — физически, — особенно при ее грудях.

— Что-нибудь смачное? — гнул свое стопщик.

Иссерли, прищурившись, взглянула в зеркальце заднего вида и сбросила скорость, позволив «фольксвагену», тянувшему за собой жилой прицеп, обогнать ее.

— Что вы называете «смачным»? — осведомилась она, когда этот маневр завершился.

— Не знаю… — он вздохнул, тон его стал одновременно и скорбным, и игривым. — Ну, например, мужик убивает жену за то, что она с кем-то спуталась.

— Было кое-что и в этом роде, — неопределенно ответила она.

— И вы его упекли?

— Упекла?

— Добились для него пожизненного.

— А почему вы думаете, что я не адвокат? — усмехнулась она.

— Ну, сами знаете: бабы мужикам никогда спуску не дают.

Нет, тон его определенно становился все более странным: мрачным, даже горьким и тем не менее не лишенным ноток заигрывания. Ей пришлось основательно обдумать следующую свою реплику.

— О, против мужчин я ничего не имею, — наконец, сообщила она, перебираясь в другой ряд. — Особенно против тех, которых обманывают их женщины.

Будем надеяться, что это заставит его раскрыть карты.

Однако он молчал, немного ссутулившись. Иссерли искоса взглянула на него, но он не пожелал встретиться с ней глазами — так, точно она перешла некую грань. Иссерли опустила взгляд на его футболку. Там было написано «AC/DC», а ниже крупными буквами — «BALLBREAKER»[1]. Что это может означать, она ни малейшего представления не имела и почувствовала вдруг, что ничего в своем пассажире не понимает.

Опыт уже научил ее, что в таких случаях остается только одно — копать глубже.

— Вы женаты? — спросила она.

— Был, — без всякого выражения ответил он. На его крупной, коротко остриженной голове поблескивал под линией волос пот; большой палец оттягивал ремень безопасности, точно тот мешал ему дышать.

— Тогда вы, наверное, юристов недолюбливаете, — сказала она.

— Да нет, — ответил он. — Мы с ней просто взяли и разошлись.

— Значит, детей у вас не было?

— Детей забрала она. Ну и флаг ей в руки.

Он произнес это так, точно жена его была какой-то далекой страной с гнусными порядками, а попытки привить ей нравы общества более цивилизованного никаких плодов не приносили.

— Я вовсе не хотела лезть в ваши дела, — сказала Иссерли.

— Да все путем.

Машина катила по шоссе. Все сильнее, казалось, соединявшая их близость уступила место взаимному недовольству.

Солнце уже поднялось выше шедшего впереди автомобиля, залив ветровое стекло Иссерли сплошной белизной, грозившей стать мучительной. Лес, тянувшийся вдоль дороги с водительской стороны, поредел, а затем сменился крутым откосом, на котором кишмя кишели побеги ползучих растений и дикие гиацинты. Дорожные знаки напоминали иностранцам на нескольких не известных Иссерли языках о том, по какой стороне дороги им следует ехать.