Врата пустоты. Зов пустоты - Валентеева Ольга

– Вам ничего не показалось странным?

– Нет, все было как всегда. – Глаза защипало от слез. – Послушайте, Анри не мог этого совершить! Он очень хороший, добрый человек и гордился тем, что служит у магистра Таймуса. Он бы никогда…

– В этом будем разбираться мы, мадемуазель Лерьер, – перебил меня Дареаль. – Вам же советую забыть об этом человеке и порадоваться, что не успели стать его женой, иначе участь ваша была бы незавидна. Скажите, не называл ли граф Вейран каких-либо имен? Не просил передавать писем?

– Нет. Анри мало рассказывал о службе. Мы виделись крайне редко, герцог Дареаль.

Мне хотелось, чтобы наш разговор закончился. Мне нужно было остаться одной, подумать, осознать. В то, что Анри – убийца, я не поверила бы никогда! Он человек кристальной честности. И то, что говорили эти люди, казалось бессмыслицей, чьей-то дурной шуткой.

– И все же вспомните, – настаивал главный дознаватель. – Может, он был за что-то обижен на магистра?

– Нет, он говорил, что магистр Таймус – справедливый человек.

– Тогда почему он его убил?

– Он не убивал.

– Вы не можете этого знать! – Дареаль наседал на меня.

– Могу. Анри – не убийца.

– Вы ошибаетесь.

– Нет.

Наш разговор походил на какую-то плохую пьесу. Я чувствовала себя куклой – оболочка осталась, а мысли и чувства были где-то далеко. Дареаль спрашивал, я односложно отвечала – ничего больше. Только то, что Анри не виноват. Наверное, даже если бы я лично видела, как Анри убил Таймуса, не поверила бы своим глазам и доказывала его невиновность.

– Что вам известно о друзьях жениха? – Дареаль решил зайти с другой стороны.

– У него было не так много друзей, только однокурсники и сослуживцы.

– Имена?

– Я с ними лично незнакома.

– Имена, мадемуазель! – громыхнул Дареаль.

– Герцог Дареаль, – вдруг раздался голос мадам Симоны, – вы выходите за рамки приличия. Попрошу вас немедленно покинуть мой коллеж.

– Эта девчонка перестанет быть вашей воспитанницей уже через неделю, – рыкнул дознаватель, – и тогда мы с ней поговорим иначе.

– Эта девчонка, как вы выразились, наследница одного из древнейших родов Гарандии и никогда – вы слышите, – никогда не опустится до того, чтобы запятнать свою честь!

Герцог Дареаль вылетел из кабинета, даже не поклонившись. Его молодой коллега последовал за ним, обернувшись на прощанье, как бы извиняясь. А я закрыла лицо руками. Слез не было. Я все еще не верила, не понимала. А мадам Симона мягко коснулась моих волос.

– Ну-ну, девочка, – пробормотала она. – В одном этот ворон прав. Хорошо, что ты не успела связать свою судьбу с графом. Дознаватели никогда не выпустят его из своих лап, даже если поймут, что ошиблись.

– Нет, так нельзя. – Я подскочила с кресла. – Надо что-то делать! Анри не мог!

– Ты совсем юная, – вздохнула Симона, – и почти не видела жизни за стенами коллежа. Поверь, Полли, даже самый честный на вид человек может оказаться отъявленным подлецом.

– Только не Анри!

– Я повторю тебе слова Дареаля, дитя. Забудь об Анри Вейране. Вычеркни его из своей жизни. Ты молода, красива, знатна. У тебя все впереди. А с графом пусть разбирается герцог Дареаль.

Я опустила глаза. Спорить не было сил. Хотелось забиться в самый дальний угол коллежа и реветь, пока воздух не кончится в груди. Я пробормотала скупые слова благодарности и бросилась прочь. Дальше, дальше! В сад. Но дверь оказалась заперта. Точно, ограничения… Тогда я забилась под лестницу, туда, где хранились швабры и тряпки, и тихонько заплакала. Боль рвала сердце. Рушилось все, что казалось таким близким и осязаемым. Анри! Как они могли подумать? Не разобравшись, не расставив все по местам! Я была уверена, что он ни при чем. Кто угодно, только не Анри. Я бы скорее поверила в то, что небо упадет на землю, чем в то, что Анри может убить невинного человека. Голова кружилась. Нет, так нельзя! Но я не знала, как ему помочь, как оправдать. Что могла выпускница коллежа против орды дознавателей? Ничего. Поэтому оставалось в отчаянии заламывать руки и плакать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

К вечеру я напоминала призрак самой себя. А еще заметила, что другие девушки, даже мои подруги, сторонятся меня. Что ж, новости распространяются быстро. Откуда мне знать, не подслушивал ли кто-нибудь у кабинета Симоны? А может, удалось получить весточку из внешнего мира? У меня не было сил даже обижаться. Надо раздеться и лечь спать. Чтобы завтра утром… Что? Что мне делать завтра? Послезавтра? Через месяц, год? Моя жизнь в один момент потеряла смысл. Все, к чему я стремилась, рухнуло, поставив под вопрос само мое существование.

Но я убеждала себя, что все разрешится. Раз Анри невиновен, его освободят. Ведь освободят же? Решила пойти к себе. Нужно поскорее уснуть, и тогда приблизится миг, когда все встанет на свои места. Только дойти до комнаты я не успела.

– Полина! – окликнула меня мадам Жаннетт. – Пройди, пожалуйста, в кабинет директора.

Снова? Что-то изменилось? К добру или нет? Я поспешила за наставницей. Сердце билось гулко и быстро-быстро, когда во второй раз за день распахнула дверь в кабинет мадам Симоны. И снова она была там не одна. Напротив нее в кресле сидела моя матушка.

– Полли! – кинулась она ко мне, стоило войти, и стало заметно, что она в ужасе. – Собирайся немедленно, я забираю тебя из коллежа.

– Но почему? – Я смотрела на маму – и не понимала. – А как же диплом? Выпускной?

– Вы уже сдали все экзамены, Полина, ваше обучение завершено, – чопорно сказала Симона. – Поэтому вот ваш диплом.

И на стол лег свиток с тремя печатями – моя цель и мечта, потому что окончание коллежа означало свадьбу с Анри. Но теперь меня ничего не ждет, и появление матери расставило все по местам. Не будет никакой свадьбы. Ничего не будет.

– Благодарю, мадам Симона, – ответила я. – Эти годы дали мне не только знания, но и уроки жизни, я не забуду их.

Раз мне больше здесь не место – что ж, стоит поторопиться. Потому что в стенах коллежа я ограничена, а мать сможет рассказать, что случилось на самом деле. Чтобы Кристина Лерьер – и не знала? Этого не может быть. Матушка была одной из первых леди столицы и знала решительно все. Поэтому я холодно простилась с мадам Симоной – холоднее, чем хотелось бы, но мы все сказали друг другу еще днем. Затем обняла мадам Жаннетт – она всегда хорошо ко мне относилась, хоть и бывала порой излишне строга. Подругам не сказала ни слова, они шарахались от меня, будто от прокаженной. Хотя в их глазах стояли слезы. Что ж, вот и перевернута очередная страница моей жизни. Счастливая страница, в которой у меня было будущее. А сейчас я боялась, потому что не знала, каким будет следующий шаг. Знала только, что как раньше уже не будет.

Подхватила небольшую сумку – платья пришлют потом, а вот книги и безделушки стоило забрать самой. Туда же отправилась самая ценная вещь – шкатулка, подарок Анри. В ней хранилась брошка, когда-то принадлежавшая его бабушке. Анри хотел сделать мне подарок на свадьбу, но не удержался и отдал брошь раньше. Что ж, я сберегу ее, чего бы это ни стоило.

В последний раз взглянула на комнату, где прожила последние годы, на свою опустевшую кровать и решительно направилась к выходу. Матушка ждала меня у экипажа и в нетерпении ходила из стороны в сторону. Вуалетка на шляпке дрожала от ветерка.

– Наконец-то! – заметила она меня. – Надо поторопиться, Полина. Нам еще собираться. Вряд ли мы в скором времени вернемся в столицу.

– Куда мы едем? – спросила тихо.

– В родовое имение. Там можно будет переждать тяжелые времена.

– Мама, я…

– Полли, разговоры потом. Садись в экипаж.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мне оставалось только послушаться. По крайней мере, от матери я получу ответы, которых мне так не хватает сейчас. И узнаю, почему обвиняют Анри. Тогда уже можно будет решить, как мне быть.

Глава 3

Я не любила наш столичный дом. Он всегда казался мне излишне помпезным, а после смерти отца из него будто ушла жизнь. Что толку возвращаться домой, когда знаешь, что тебя там не ждут? Я любила свою мать, но наши отношения были всегда с легкой толикой прохладцы. Мы не делились секретами, не обсуждали ничего из того, о чем обычно говорят мать и дочь. Траур по отцу давно минул, у матушки было много ухажеров, она имела вес в обществе. А я училась и дома бывала только на летних каникулах и в период зимних балов. Слишком редко, чтобы отношения потеплели.