Чингисхан. Повелитель страха - Сергей Волков

Соломон Рувимович мелко хихикает, потирая сухие коричневые ладони.

– Ах молодость, молодость… Знаете, в моем возрастэ эти вещи воспринимаются несколько иначэ. Когда до чэрвей осталось совсем чуть-чуть, поневолэ задумываешься – каким образом все это будет…

– Что «это»? – не понимаю я.

– Смэрть, молодой человэк, смэрть…

Пролистнув несколько страниц, я выхватываю из мешанины букв еще одну фразу: «Встретивший мертвеца к мертвецу и отправится».

– Тьфу ты! – я захлопываю альманах и едва ли не силой впихиваю его в руки «жучка». – Соломон Рувимович, мне нужен Гиляровский. На худой конец Успенский, но только не какой-то там Петр, а Глеб Иванович! А эта книга… она…

– Отдам за пять рублэй! – быстро произносит старик. – Уникальное издание, до наших днэй дошло всего нэсколько экземпляров…

– Нет, – решительно отвечаю я. Книга занятная, но отдавать за нее пять рублей… – Я зайду к вам через три дня. Если к тому времени появится Гиляровский, я его возьму.

Соломон Рувимович качает головой.

– Жаль, жаль… Я постараюсь найти Гиляровского, но не обэщаю.

– Всего вам доброго, – я покидаю дворик и по Астрономической поднимаюсь к университету, обгоняя вяло плетущих прохожих. Напротив главного входа на «сковородке» плавится памятник молодому Володе Ульянову. Скамейки вокруг пусты – абитуриенты уже сдали вступительные экзамены и университетский городок пуст.

Настроение мое неожиданно портится. Дурацкая фраза про мертвеца, вычитанная в альманахе, вертится в голове, жужжит назойливой мухой. По Университетской, прозванной в народе «аэродинамической трубой» за вечно дующий здесь ветер, я спускаюсь на улицу Пушкина, но прямо посредине останавливаюсь. Путь мне преграждает похоронная процессия. Открытый грузовик, гроб в еловом лапнике, десяток скорбящих, бредущих следом.

«Встретивший мертвеца к мертвецу и отправится». Прижав локтем сумку, я кидаюсь в соседний дворик, запутываюсь в каких-то сохнущих простынях, лезу через поленницу дров. Черт бы побрал этого «жучка» с его эзотерикой! Дрова у меня под ногами разъезжаются, я падаю, попадаю ногой в лужу мутной воды. Гнилостный запах обволакивает меня, плывет над двором.

– Ты что, охренел? – кричит мне из окна мрачный мужик в майке. – Куда прешь, козел?!

– Да пошел ты! – ору я ему в ответ и, проклиная теперь уже не «жучка», а казанские трущобы, хлопаю дверью проходного подъезда.

Вот и улица Пушкина. Трамвайные рельсы блестят под немилосердным солнцем как намасленные. Желто-красный вагон устало гремит железными кишками, натужно одолевая подъем. Я смотрю на номер – «пятерка»! Приходится сделать марш-бросок до остановки, но, даже зажав в руке билетик и усевшись на бугристое сидение, я все еще не могу отойти от пережитого.

Встретивший мертвеца к мертвецу и отправится…

До начала сеанса – полчаса. Торопливо ужинаю, поглядывая на часы. С минуты на минуту должна прийти Надя.

Нож выскальзывает из моих пальцев, падает на край стола, а оттуда – на пол.

– Ручкой о столешницу постучи, – советует мать, не оборачиваясь. – А то придет незваный гость.

– Почему незваный? – удивляюсь я. – Надя же должна зайти. Я тебе говорил: мы в кино собрались, на «Экипаж».

– Это если бы ты вилку уронил, – объясняет мать. – А то – нож.

Мне вспоминается фраза из альманаха «жучка»: «Суеверия есть обобщенный коллективный опыт народа, прошедший проверку временем». Я кладу нож в мойку и отправляюсь в свою комнату – пора переодеваться, времени уже половина девятого. Звонок в дверь застает меня перед открытым шкафом.

– Мам, это Надя. Открой, а то я в трусах!

Проблема выбора рубашки в жару приобретает воистину планетарные масштабы. Нейлоновую не оденешь – сразу же истечешь потом, с длинным рукавом не пойдет – будешь выглядеть дебил дебилом. Тенниска с тремя пуговками на воротнике какая-то линялая – тоже мимо. В итоге останавливаю свой выбор на цветастой футболке, сплошь покрытой надписями на разных языках «Олимпида-80». Вот, это как раз то, что нужно.

Краем уха я прислушиваюсь к происходящему в прихожей. Мать с кем-то разговаривает, но это явно не Надя. Голос глуховатый, мужской.

«Кого там принесло? А нож-то сработал, вот и не верь после этого в приметы», – я застегиваю свои парадные болгарские джинсы и выхожу из комнаты. Мать запирает дверь. На тумбочке под зеркалом лежит какой-то конверт.

– Новикову Артему Владимировичу. Тебе, – кивает мать. – Заказное, с доставкой. Я расписалась.

– Откуда? – я беру письмо, верчу его в руках, разглядывая марки с космонавтами. «Союз-Аполлон, 1975г. Почта СССР». Года три назад я бы непременно отклеил их над паром – для коллекции.

– Обратный адрес посмотри, – говорит мать.

Я читаю вслух:

– «Москва, Ленинградский проспект, дом номер восемнадцать, квартира… Чусаева Людмила Сергеевна». Чего-то я таких не знаю…

– Чусаева Людмила… Чусаева… – бормочет мать. – Погоди-ка! А это не жена ли Николая Севостьяновича?

– Какого еще… – ворчу я, вскрывая письмо, и вспоминаю: точно, есть у нас в Москве родственники по отцу, именно что Чусаевы! И Николай Севостьянович – большая шишка, в семье его называют «дядя Коля из ЦК».

В конверте оказывается напечатанный на машинке лист бумаги.

– Читай! – требует мать.

– «Здравствуйте, уважаемый Артем…»

Мое имя вписано в пустой строчке от руки красивым, каллиграфическим почерком. Весь остальной текст печатный.

– «С прискорбием сообщаю Вам, что Ваш родственник, а мой муж, Николай Севостьянович Чусаев, 10 июня сего года скоропостижно скончался. Согласно последней воле покойного, на сороковой со дня смерти день в присутствие нотариуса и всех родственников будет оглашено завещание Николая Севостьяновича. Так как Вы входите в их число, убедительно прошу Вас прибыть в Москву не позднее 20 июля и связаться со мной по телефону 234-42-31.

С уважением, Л.С. Чусаева».

– Двадцатое – это же завтра… – растеряно говорит мать.

Это было как выстрел. Хороший, результативный выстрел. Пуля угодила точно в центр кружка диаметром в десять и четыре десятых миллиметра.

Встретивший мертвеца к мертвецу и отправится…

Глава вторая

Наследство

Колеса поезда выбивают по рельсам бесконечный ритм: тадах-тадах, тадах-тадах. Вагон чуть раскачивается, на столике позвякивают в пустых стаканах ложечки. Я лежу в темноте с открытыми глазами. Спать не хочется. Я вообще плохо сплю в поездах, а сейчас, когда в голове бродят разнообразные мысли, мне не удалось бы уснуть даже дома.

В кино мы с Надей, конечно же, не попали. Сборы были короткими – до ночного поезда оставалось полтора часа. Пока мать на кухне вздыхала и резала мне в дорогу бутерброды, я в прихожей объяснялся с Надей. Девушка завороженно смотрела на свое отражение в зеркале и все повторяла: