Проект «Сфинкс» - Андрей Ивасенко

— Уже пятые сутки, — немного смущенно ответил доктор Фогель. Ему почему-то стало стыдно за свою неоправданную скрытность и недоверие к коллеге и наставнику. — О каких-либо отклонениях в их развитии пока рано судить…

— Так-так, — сказал с потерянным видом Майер и подпер голову руками. — Пять дней как мир изменился, а я узнаю об этом только сейчас. Это непозволительный поступок для ученого, Эрих. Согласны?

Доктор виновато опустил голову, вздохнул, хотел что-то сказать, но профессор опередил:

— Непозволительный для хорошего ученого, но допустимый для гения, каковым вы и являетесь! — По лицу толстяка расползлась благодушная улыбка. — Молодые всегда смотрят на мир с вершины холодного утеса, на который они вскарабкиваются без устали, не то, что мы, старики, привыкшие греться дома у камина, рассуждая о материи издали.

У Фогеля от сердца отлегло — похвала означала примирение: когда дело касалось работы, Майер крайне редко рассыпался в любезностях. Сейчас Эрих, наверно, стал похож на воспарившего духом мальчика, которому отец нежданно-негаданно дал деньги на мороженое.

— Ну, а теперь, — продолжил Майер, — объясните, как вам удалось добиться синтеза?

— Мы с вами уже давно изучаем молекулярную биологию… — степенно ответил доктор и медленно, со значением добавил: — Однако профессор Гольд еще в двадцатых годах заострял больше внимания на защитных функциях организма, а не на строении его двойной спирали телесной мельницы.

— Эрих, я и слышать не хочу о негодяе Гольде! — воскликнул профессор, будто отмахнувшись от назойливой мухи. Брови ученого нахмурились. — И причем здесь иммунология и его исследования? Мы с вами настоящие ученые, а он — предатель и выскочка! Евреи всегда тянут на себя одеяло.

— Тем не менее, именно они сейчас обеспечивают прогресс цивилизации. — Фогель слегка улыбнулся. — Да и вы, профессор, когда-то дружили с Гольдом и не уделяли особого внимания к его национальной принадлежности.

— Замолчите, Эрих… — Майер нервно закусил губу. — Я не нацист, если вы имеете в виду этот аспект моих убеждений. Давайте говорить по делу. В образцах, которые мы извлекали из существа, не было обнаружено никаких генетических расстройств, опухолей и вирусов. Оно идеально! Достаточно было выделить из клеточного ядра определенные хромосомы, соединить их с хромосомами человека и получить совершенно новый вид. Зачем, скажите, ему потом понадобится его прежний убогий иммунитет, если с таким хромосомным набором он победит все болезни, преждевременную старость и станет сверхсильным, сверхвыносливым?! Люди уподобятся древним богам!

— Сейчас, профессор, вы рассуждаете, как Штольц, — почесав кончик носа, добродушно заметил Фогель.

Лицо профессора скривилось при упоминании о коменданте базы.

Доктор порылся в лежащих на соседнем столе бумагах и протянул один из листов Майеру:

— Вот, ознакомьтесь еще раз с копией отчета исследований месячной давности. Здесь указано: клетка из образца существа стала оживать даже после ее частичного размораживания, и начинала интенсивно делиться. И это не смотря на то, что организм пролежал во льдах с доисторических времен.

— Я знаком с этим документом. — Майер отложил в сторону лист бумаги.

— Но ведь раньше это происходило лишь после полного размораживания и не так быстро! — воскликнул Фогель, прищурив глаза. — На меня посыпались вопросы: «Почему это происходит? Почему мы не наблюдали этого ранее? Что произошло с организмом и заставило его так резко ускорить регенерацию?» Ответ один: организм существа обладает способностью обучаться и постоянно совершенствует свою иммунную систему.

— Теория неплохая, Эрих, но слишком уж притянутая за уши, — недоверчиво заметил профессор. — Почему же в таком случае не происходил синтез? Разве чужеродному организму не интересно устройство нашего организма? Да и само существо в саркофаге абсолютно не изменилось…

— Да, так и есть. Но организм существа, словно губка, впитывает лишь нужную информацию, способную повысить его биологический уровень. При введении его хромосом в ядро клетки человека, ничего подобного не происходило — деление прекращалось и все инородное обоюдно отторгалось. Согласитесь, ситуация патовая, как в шахматах. Клетка не хотела подставлять своего «ферзя» под удар. Это и заводило нас в тупик. Да, мы пытались уменьшить эту реакцию клеток при помощи рентгеновского облучения и химии. Но тогда они мутировали в хаотическом порядке и после непродолжительной трансформации погибали, генетически не воспринимая чужеродную информацию и борясь с ней всеми доступными методами. Тогда я и понял, что нельзя уничтожать реакции иммунитета на посторонние тела — они просто не должны быть распознаны и признаны чужеродными и вредными. Для этого они хотя бы частично должны быть построены из эволюционно знакомых для иммунных механизмов молекул и признаки чужеродности должны быть записаны, так сказать, земным шрифтом. Представьте, профессор, если бы вместо знакомого латинского шрифта нам подсунули китайские иероглифы? Мы не смогли бы прочитать текст и выбросили бы его в мусорную корзину. Но, если нас обучить этому, то текст будет нам понятен, и мы его прочитаем. То же самое должно происходить и с клеткой!

— Я не совсем понимаю вас, Эрих… — стушевался Майер.

Фогель замолчал, посмотрел прямо в глаза профессора и, словно боялся, что кто-то еще может его услышать, спросил тихим вкрадчивым голосом:

— Скажите, профессор, а вы уверенны, что существо не попало на нашу планету извне?

По лицу Майера пробежала тень недоумения. Он заморгал глазами, сглотнул слюну.

— Простите… откуда… извне?.. Инопланетянин?.. Неужели вы думаете, что оно попало к нам с Марса? Я, честно говоря, удивлен вашим фантазиям. Нам ведь ясно объяснили, что это доисторический ящер. Разве не так?

— Это не фантазия, господин профессор, — твердо ответил Фогель. — Я провел еще кое-какие исследования.

— Ох уж эта ваша самостоятельность, — с обидой проговорил профессор, снова почесав подбородок. — Ладно, придется привыкать к этому. Я слушаю вас.

— Комендант явно что-то скрыл от нас, — тихо произнес доктор, бросив мимолетный взгляд на дверь. — Я сделал анализ льда, и он показал, что ему не больше трех лет. Трех! А ведь оно, как нам сказали, было найдено в глыбе льда, находившейся на глубине более десятка метров. Это сотни тысяч лет! А то и больше. Как и когда, думаете, существо поместили в саркофаг? Я — знаю. Его разморозили, не полностью, а затем и уложили в саркофаг, залив водой и снова заморозив. Вот как! Невольно возникают вопросы: почему, с какой целью это сделали?

— Это техническая сторона вопроса, Эрих. И с этим фактом я столкнулся раньше вас, однако решил не заострять на нем внимания. Как его поместили в ледяной кубик, меня мало интересует. Давайте лучше поговорим о внеземном происхождении существа. Почему вы думаете, что это марсианин?

— Профессор, отчего вы так зациклились на Марсе?! Вселенная огромна, и подозреваю, что существо даже не из Солнечной системы! Думаю, оно попало к нам с какой-нибудь очень-очень далекой планеты. В этом и заключались неудачи всех наших предыдущих исследований. Разница в структурах ДНК не играла серьезной роли для синтеза белков, так как молекулы имеют очень похожее химическое строение. Дело в том, что любой земной организм построен на основе левовращающих соединений белковых аминокислот, а у этого организма они правовращающие. Это я и обнаружил.

Густые брови Майера, как две букашки-альбиноса, поползли вверх.

— Да! Да! — продолжал доктор. — Чужая жизнь, разнящаяся от нашей всего лишь вращением плоскости поляризованного света. Всего лишь! Это и вызывало отторжение — чужеродный организм не принимал информацию. Его эволюция совершенней, чем наша. Оно биологически не могло утрачивать свою индивидуальность, смешиваясь с более отсталым видом! Для него это означало бы стерилизацию собственной генетической памяти. Мы многократно пытались изменить кое-что в этом организме, а затем связать некоторые пары его хромосом с хромосомами человека, ожидая фантастических результатов. Но у нас ничего не выходило… И я понял причину. Нужен был всего лишь связующий компонент.

— И вы создали его? — поинтересовался Майер. В его голосе вновь проскользнула тень сомнения вперемешку с нескрываемым интересом. — Вы разработали новую методику отделения хроматина от ДНК без его повреждения и создали специальный раствор для реакции белков человека с ДНК существа? Да?

— Да. Я создал буфер[2], который «обманывает» белки человеческого хроматина: они начинают распознавать чужую ДНК, как свою, и связываются с ней, образуя хромосомы, абсолютно неотличимые от человеческих для клеточных систем синтеза. Биологический барьер разрушился. Теперь человеческий организм не может отвергать информацию чужеродной ДНК. Клетка читает ее, и геном существа делится своими знаниями. Результат очевиден. Вы сами только что в этом убедились.