Фанни и Александр - Бергман Ингмар

Хелена Экдаль отреагировала на перемены вежливым молчанием, подозревая в них запоздалый бунт против родительской власти, что соответствовало истине. Винила она в этом невестку, но тему эту в разговорах никогда не затрагивала. Оскар безуспешно пытался уговорить мать установить центральное отопление и разобрать устаревшие голландские печи. К его изумлению, мать разразилась слезами, и в придачу ему пришлось выслушать упрек в том, что он, вероятно, больше её не любит. Оскар так и не смог понять, какая существует связь между центральным отоплением и его любовью к матери, но решил больше не касаться этого вопроса.

Со временем в квартире все же провели телефон, и теперь можно было, не встречаясь, справляться о здоровье и других предметах. Враждебности в отношениях между двумя семействами никогда не было, враждовали между собой только кухарки — выдающиеся художественные натуры и незаурядные личности. Кухарка фру Хелены была женщиной старой, никто не знал её настоящего возраста, она переходила по наследству от одного поколения семьи Экдаль к другому, отягощенная знаниями и традициями; другая кухарка — плотного сложения дама средних лет — придерживалась новомодных идей по поводу воспитания и еды. Пока в семье молодых Экдалей не появились дети, соперницы сохраняли мрачный, христиански окрашенный нейтралитет, но как только малыши начали бесцеремонно бегать из одной кухни в другую, между кухарками разгорелась ожесточенная вражда, продолжавшаяся до того самого дня, когда Александру исполнилось двенадцать лет и старая фрекен Вега внезапно умерла, склонившись над недоделанным именинным тортом.

Осенью 1895 года Эмили уехала на гастроли в Гельсингфорс. Через год она разрешилась (после десятилетнего бесплодия) дочерью, названной Амандой.

В театр приняли молодого и очень способного актера с романтической внешностью. Пришло время сыграть «Даму с камелиями» с Эмили в роли несчастной гетеры и господином Пальмлюндом в роли пылкого Арманда. Спектакль стал одним из самых крупных успехов театра и был сыгран сорок шесть раз, редкий случай в этом театре. Новичок получил ангажемент в Столице, а Эмили — как утверждали некоторые — видели с покрасневшими от слез глазами и сбившейся на сторону прической. Она родила сына, которого назвали Александром. Мальчик был маленький и слабенький, крестить его пришлось в больнице, но постепенно, благодаря нежным заботам матери, он выправился.

Через два года родилась Фанни, здоровенькая круглолицая девочка, очень похожая на архиепископа, побывавшего с инспекционным визитом в их епархии.

Быстрый прирост экдальской семьи дал повод к разного рода комментариям в Городе, в то время как непосредственные участники, казалось, были очень счастливы. Поскольку и Оскара и Эмили в Городе любили, сплетни довольно скоро утихли, уступив место радости при виде цветущей матери и её ухоженных, веселых детей.

Рождение Аманды не вызвало у бабушки особого душевного волнения. Но тем горячее приняла она участие в полном опасностей начале пути Александра. И именно Александр, набравшись однажды мужества, осмелился толкнуть потайную дверь между двумя квартирами. Перед ним открылся притягательный и чуть пугающий мир. Конечно, он много раз бывал в гостях у бабушки. Но эти посещения всегда были ограничены определенными ритуальными правилами поведения. Сейчас, в это солнечное воскресное утро, он отправлялся в исследовательскую экспедицию. Бабушка вместе с фрекен Вегой и фрекен Эстер ушли в церковь на мессу. Квартира была пуста. Паркет поскрипывал под его крадущимися шагами. Над головой возвышался огромный обеденный стол. Александр сел, прислонившись спиной к гнутой ножке стола. На коричневом с красной каемкой переднике спереди был пришит карман с вышитой на нем кошкой. Мальчик спрятал обе руки в карман — так он чувствовал себя увереннее, да, кроме того, было холодно.

За двойными окнами с узорчатыми ширмами и тяжелыми занавесями сиял ослепительный морозный зимний день. Стулья вокруг стола и стены были обиты темно-золотистой, резко пахнувшей кожей. За спиной Александра горой вздымался буфет, в пространстве между его двумя башенками слабо поблескивали стеклянные графины и хрустальные бокалы. На продольной стене слева висела картина, на которой были изображены белые, красные и желтые дома, выраставшие из синей воды; по воде плыли странные суда. Столовые часы, почти доходившие до лепного потолка, угрюмо и глухо разговаривали сами с собой.

С того места, где он сидел, он мог видеть мерцавшую зеленью залу. Зеленые стены, ковры, мебель, гардины — и пальмы в зеленых вазах. Он разглядел обнаженную белую даму с отрубленными руками. Она стояла, немного наклонившись вперёд, и задумчиво глядела на Александра. Он много раз видел её раньше, но никак не мог решить, считать ли её чуточку живой и в таком случае немножко опасной, хотя в то же время необъяснимо привлекательной. Сейчас, в одиночестве, обнаженная дама с отрубленными руками была определенно живая, он чувствовал это нутром. На пузатом, отделанном золотом бюро с золотыми ножками под стеклянным колпаком стояли золотые часы. К циферблату прислонился мужчина, играющий на флейте, а на маленьком камушке сидела дама с глубоким вырезом на лифе, большой шляпе и в короткой широкой юбке, — оба тоже золотые. Когда часы били двенадцать, мужчина начинал играть на флейте, а дама — танцевать. Бабушка часто показывала, как работает механизм, но сейчас, в одиночестве, все было по-другому. Александру стало жалко флейтиста и даму, запертых под стеклянным колпаком.

В это воскресное утро бабушка встала поздно, широкая кровать с высокими резными спинками до сих пор не застелена, и от подушек хорошо пахнет бабушкиными розовыми духами (они называются «глицерин с розовой водой», и купить их можно в любой аптеке, но Александр этого не знал). Комната не слишком велика, обстановка в ней не менялась более сорока лет, все здесь осталось таким, каким было в день свадьбы в 1862 году, когда Хелена и Оскар Экдаль впервые возлегли на супружеское ложе, на котором они больше двадцати лет развлекались, плакали, ссорились или держались за руки, а может быть, вели рассудительные беседы о театральном репертуаре, будущем детей, настроении свекрови и несчастьях друзей. Брак Оскара Экдаля Первого и его жены Хелены, урожденной Мандельбаум, как они сами считали, был счастливый, и они никогда не нарушали верности друг другу...

На стене, напротив кровати, висит, освещенный светом зимнего дня, портрет фру Хелены в роли Ифигении. От картины исходит удивительное сияние. Александру кажется, будто бабушка движется там, на полотне, он почти слышит её голос, его мать играла эту роль, и он знает слова наизусть. Он наслаждается видом её изящных рук, мягких губ, тяжелой крепкой груди под прозрачными одеждами, блеском кожи, серьезными, неправильной формы глазами, широким чистым лбом и вьющимися черными волосами.

Что можно ещё сказать об этой комнате — кроме того, что она загромождена картинами, фотографиями и дорогими сердцу предметами? В бабушкиной спальне никогда не бывает по-настоящему светло, и убирать её практически невозможно. Два раза в год из комнаты выносят мебель, из ковров и гардин выбивают пыль, драят пол, протирают каждый предмет, но через несколько дней всё, как и прежде, покрывается слоем пыли, и в этой длинной темноватой комнате повисает тяжелый аромат духов, смешанный с запахом стареющего дерева и ветхого бархата. У дальней, торцовой, стены стоит закругленный диванчик, обтянутый темно-красной, чуть потертой парчой. На нем набросано множество подушек самой разной формы, мягких и податливых. На этом диванчике Хелена Экдаль любит посидеть с внуком. Прижав к животу подушки, они сидят и разговаривают о жизни и искусстве, а иногда о Смерти и Загробной жизни.

Через всю квартиру тянется длинный темный коридор с высоким потолком; из окружающих его комнат и низких окошек над дверями, ведущими в кухню и комнату горничных, туда сочится колеблющийся сумеречный свет. Там, где коридор делает поворот, есть тайная комната: в двери, прямо над полом, просверлены пять дырок, а стены обиты красной материей; на них, за стеклом, в рамах висят картины, на которых изображены рыцарские замки и молодые красивые дамы под колышущимися вуалями. В центре этой тесной четырехугольной комнаты стоит трон с подлокотниками и спинкой, он тоже обтянут красной тканью; уголки и края окантованы латунью. Сиденье поднимается, а под сиденьем черная дыра — бездна, как думает Александр. Бабушка проводит здесь немало времени, пыхтя и вздыхая, Александр уже несколько раз предлагал составить ей компанию, чтобы ей не было так скучно, но бабушка всегда отказывалась. Отец Александра говорит, что бабушка страдает запорами из-за своей скупости. Ни фрекен Вега, ни Фрекен Эстер никогда подолгу не задерживаются на троне. Они врываются в комнатку, шуршат там своими юбками, и не успеешь ты сосчитать даже до десяти, как они уже выскакивают обратно.