Рассказы и очерки - Карел Чапек

В финале романа истерзанный и душевно опустошенный герой с каким-то облегчением и радостью встречает за городом благообразного старичка, едущего на крестьянской повозке.

И эта встреча олицетворяет упрек современному цивилизованному миру, с его хищной борьбой, на службу которой поставлен сам прогресс. Концовка романа, как и многих других произведений Чапека, — не указание выхода и не показ жизненного разрешения конфликта. Она носит символический характер, подчеркивая основную мысль произведения. Сравнивая через образ старичка крестьянина прошлое с настоящим, Чапек как бы ставит вопрос: куда идет человечество?

В 20-е годы Чапек начинает свои путешествия по европейским странам. Впечатления от поездок легли в основу его путевых записок: «Письма из Италии» (1923), «Письма из Англии» (1924), «Прогулка в Испанию» (1930), «Картинки Голландии» (1932) и «Путешествие на север» (1936) — о путешествии по Скандинавии. Очерково-документальные зарисовки Чапека отмечены реалистической конкретностью образных характеристик. В каждой стране писатель стремился увидеть особенности национальной жизни, понять ее нравы, обычаи, искусство.

В записках передана поэзия солнечной Испании и холодных фиордов Норвегии. По-новому увиденные, предстают в очерках сотни раз описанные творения прославленных античных скульпторов и художников Возрождения. В текст органически входят зарисовки дорожных встреч и приключений. И все это пронизано лирикой, озарено авторской улыбкой, проникнуто глубокой любовью к человеку. Эта тонкая игра светотеней, юмора и лирики, смеха и грусти придает особую прелесть и выразительность путевым запискам Чапека. Каждая фраза в них отточена как стихотворная строка. Это настоящая поэзия в прозе.

В «Письмах из Англии», в которых писатель рассказывает о поездке в классическую страну капитализма, свет и тени распределяются главным образом по линии социальных контрастов.

Восхищение высокой старинной культурой английского народа не может заглушить мучительных размышлений Чапека о социальных противоречиях английской жизни, о колониальном вопросе.

Стремясь схватить своеобразные черты национального характера англичан, Чапек вместе с тем замечает: «Есть, конечно, большая разница в обычаях и уровне жизни заурядного британца и, скажем, македонского пастуха, но я думаю, что почти так же бросается в глаза и разница между заурядным британцем из палаты лордов и британцем с Собачьего острова».

Писатель поражен вопиющей массовой бедностью лондонских трудящихся: «В других местах безобразная нищета существует как помойная яма в грязном закоулке между двумя домами, как нарыв или омерзительные отбросы, а здесь миля за милей тянутся ряды прокопченных домов, безотрадные улицы, еврейские лавчонки, бесчисленные кабаки, христианские ночлежки».

На выставке Британской империи Чапек был поражен отсутствием данных о жизни колониальных народов. «И я не знаю, что это означает, — пишет он, — страшный упадок культуры цветных народов или страшное молчание четырехсот миллионов человек; и я не знаю, что в конце концов страшнее».

Наблюдая классовые контрасты, писатель признается, что бессилен указать выход, что он заблудился в этих черных улицах британской столицы и не знает, куда они ведут. Картинам лондонской нищеты он может противопоставить лишь уют пригородных- английских коттеджей, воспоминания о тихих сельских уголках Чехии да свои поэтические представления о счастье людей, живущие в его большом сердце.

Следующее десятилетие (1924–1934) в творческой биографии Чапека было отмечено отходом писателя от больших проблем. Юлиус Фучик справедливо говорил о Чапеке: «Это был художник большой творческой силы. Ее чувствуешь главным образом в начале и в конце творческого пути, но в промежутке был большой период, когда одни с удовлетворением, а другие с горечью называли Чапека «официальным писателем». Это был период вынужденного оскудения, когда сердце художника стремилось к истине, а ложное чувство ответственности за существующий общественный порядок вынуждало его к поверхностному изображению жизни».

Временная стабилизация, капитализма в середине 20-х годов и спад революционного движения в Чехословакии усилили иллюзии Чапека о возможности (за неимением лучшего) и в рамках буржуазного строя «собирать крохи относительного добра», как однажды выразился писатель. В это время он сближается с официальными кругами Чехословацкой республики, с президентом Масариком (это сближение отражено в записках Чапека «Встречи и размышления с Т. Г. Масариком», 1928 г.). Вера писателя в относительное благополучие, которое может создать буржуазная демократия, вытеснила из его произведений постановку больших вопросов, свойственных его творчеству начала 20-х годов, хотя и не избавило от тревожного беспокойства за человеческие судьбы.

Теперь он пишет преимущественно произведения малых жанров. В них по-прежнему сказывается его блестящий талант. Более того, возросло мастерство писателя в создании живых конкретных образов. Но проблематика творчества стала более узкой.

Путевые записки этих лет («Прогулка в Испанию», «Картинки Голландии») при всем блеске остроумия и глубокой поэтичности лишены той широты взглядов и остроты социальных наблюдений, которыми отмечены «Письма из Англии».

В 1929 году выходят сборники Чапека «Рассказы из одного кармана» и «Рассказы из другого кармана». Новеллы этих сборников в большинстве своем представляют своеобразный юмористический детектив главным образом бытового и психологического содержания. Их отличает остроумный динамичный сюжет с неожиданными поворотами, выразительный диалог, в котором чувствуется мастерство драматурга. Несколькими деталями умеет писатель обрисовать живой человеческий характер. Интересно, что нередко отголоски релятивистских представлений об относительности добра и зла оборачиваются в этих рассказах совершенно неожиданной стороной. В целой серии рассказов («Эксперимент профессора Роусса», «Покушение», «Ясновидец» и др.) осмеиваются должностные лица, чиновники, министры, судьи, которые оказываются не лучше подследственных и уголовников. В части рассказов высмеяна мещанская косность и растлевающая сила собственности. Порой Чапек обращается в своих новеллах и к миру искусства. Закулисная жизнь театра, трагическая история талантливого актера, убитого миллионером, встает со страниц рассказа «Исчезновение актера Бенды».

С лукавым юмором создан образ поэта, витающего в мире грез и пишущего непонятные стихи («Поэт»). Одно из его стихотворений пригодилось однажды в ходе уголовного следствия: очевидец ночного происшествия, поэт зашифровал это событие в романтических символах своих стихов.

В 1932 году вышел сборник юмористических рассказов, названный Чапеком «Апокрифы». Это оригинальный жанр — веселые, «еретические» перелицовки известных легендарных и литературных сюжетов. Они переосмыслены так, что читатели узнают в них современные автору порядки, нравы, общественные отношения, предстающие в комическом свете. Чапек мастерски снижает религиозные легенды, переводя их в прозаически-бытовой план. Так, например, евангельская легенда об Иисусе, накормившем пятью хлебами тысячи человек, оборачивается темой буржуазной конкуренции в хлеботорговле. Весело звучит рассказ о полуграмотном итальянском священнике, который, впервые услышав от иностранного туриста о Ромео и Джульетте, полагает, что речь идет о его знакомых, носящих те же имена, и поправляет гостя, заменяя поэтическую трагедию Шекспира непритязательной обыденной историей.

Среди произведений этих лет выделяются очерковые зарисовки Чапека «Похвала газетам», «Как делается газета», «Как делается пьеса». Хорошо знакомый с жизнью театра и редакций, писатель с юмором рассказывает об этом мире. Метко схваченные переживания драматурга в театре, где идет его пьеса, или повадки журналистов приобретают особый комизм благодаря своеобразной манере повествования, которая приближается к стилю научно-популярного очерка. И это не внешний эффект.

Каждая мысль, каждый штрих — обобщение, возникшее в результате досконального знания изображаемой среды и длительных наблюдений.

Но при всем богатстве жизненного содержания, которое вобрали в себя эти рассказы и юмористические очерки Чапека, их тематический и идейный диапазон все же сужен по сравнению с его произведениями начала 20-х годов, когда писатель стремился осмыслить пути развития человеческого общества, судьбы всего человечества. И характерно, что написанный позже (1938) очерк Чапека «Как делается фильм» отличается от очерков середины и конца 20-х годов гораздо большей социальной остротой и глубиной раскрытия нравов, царящих в буржуазном киноискусстве. Писатель показывает, как коммерческие махинации вокруг экрана ведут к появлению вопиюще бессодержательных картин, состоящих из крикливых эффектов. До сатирического звучания поднимается голос писателя в этюде о переделке социально-обличительной пьесы в пошлую бульварную кинокартину, безвредную для власть имущих.