Крылья ужаса - Юрий Мамлеев

— А что будет с котом после смерти, ты знаешь, читала? — спросил он.

— Читала немного.

— Читала! — злобно прервал Леонид. — А я вот знаю.

— Ни в какую общую родовую душу они не вливаются, Лень, — тихо ответила Люда. — А существуют индивидуально, но в общем мировом потоке кармы своего рода.

— Ишь, загнула, ученая! — усмехнулся Леня. — Да они стучат по ночам, если ты хочешь знать! Мертвыми лапками по стене дома — потому что жить хотят. Вот что! А самые главные среди них мяукают, когда кто-нибудь хороший среди людей умирает. Если в агонии, перед самой смертью, за 2–3 минуты до конца услышишь мяуканье — это значит тебя покойные коты зовут. К себе. И тогда надо идти, идти к ним… навсегда… В них тоже есть Бог… навсегда… навсегда.

И Леонид разрыдался.

Людочке до ужаса стало жалко его, так что самой захотелось умереть. Она обняла его, зацеловала. И стала яростно говорить о вере, о том, что спасение — только в ней, это проверено тысячелетиями, так было и так будет. «Ты веришь, — бормотала она, целуя и лаская брата, — ведь без веры нельзя умирать?!»

Но Леня посмотрел на нее изумленно-холодными глазами, и даже несколько отчужденно.

— Неужели ты думаешь, что я не верующий? — спокойно и высокомерно спросил он, и слезы исчезли в его глазах. — Я верю, но не в этом дело.

— Что ты говоришь, как же не в этом дело?! — вскричала Люда.

— Я умираю, умираю! — закричал вдруг Леонид, и он, вскочив со стула, опять забегал по комнате, крича так, как будто вера — это одно, а его смерть — совсем другое. Кончил кричать он как-то мертво и пусто, сел, выпил чай из блюдца и захохотал.

Люда в ответ тоже захохотала. Так и хохотали они, брат и сестра, одни в этой комнате.

— Ты знаешь, — прервав, начала Люда. — Одному моему приятелю удалось съездить в Индию, и он встретил там Гуру. Учитель спросил его, что он больше всего боится в жизни. Мой приятель ответил, что смерти. В ответ индус так захохотал, просто невероятно, он хохотал почти четверть часа, настолько ему было дико, — что человек боится такой ерунды, такого простого перехода, как смерть.

— Лучше бы он хохотал не над смертью, а над жизнью, — мрачно ответил Леня. — Все равно для меня смерть — загадка и ужас, пусть хоть вся Индия хохочет над этим! А вот над жизнью пора, пора уже давно похохотать, Люда…

— Да, непонятно еще над чем и почему этот индус смеялся — заметила Люда. — Потому что другой индус, которого встретил там мой приятель, на вопрос о смерти только молчал, и серьезно так молчал, чтобы понятно было, что есть в смерти какая-то «заковычка»… А впрочем, темна вода, кто его знает…

— Да что ты все о смерти и о смерти, — огрызнулся Леонид. — Как будто у тебя диагноз, а не у меня. Над жизнью хохотать надо — вот над чем! Вот что непонятно.

— Да не вместим мы этого никогда, Леня, — миролюбиво отметила Люда, прихлебывая чай. — Не вместим. Блок, величайший поэт нашего века, но все же не выдержал, помнишь: «пускай хоть смерть понятней жизни…» Где уж другим выдержать.

— Да что ты мне все о поэтах. Были ли они, не были… У меня свой талант есть. Свой! — вдруг закричал, покраснев, Леонид. — Свой талант! И что, что, что мне делать?!

— А я хочу, — ответила Люда, — хохотать над жизнью. Что еще остается делать?!

— Хохотать на том свете будем! — внезапно раздался громкий голос за дверью.

Леонид вздрогнул, в двери стукнули, потом она распахнулась, на пороге стоял сосед толстун с бутылкой водки в руках. Звали его Ваней.

— Все диагнозы — к чертям! — заорал он. — Эх, жить будем, гулять будем, а смерть придет, выпивать будем! — лихо пропел он и, подбежав к Леониду, поцеловал его в ухо. — Не бойсь, Леня! Все одолеем! — добавил он.

— Ваня, уймись, — произнесла Люда.

Но Ваня не захотел униматься, от его жирно-веселой прыти дым стоял столбом по комнате. Все-то он опрыгивал, все-то он осматривал, до всего ему было дело.

Тут же налил ошеломленному своею смертью Леониду полстакана крепчайшей водки — 56 градусов и Люде тоже капнул в стакан.

— За смерть, за жизнь, за их единство! — хохотнул Ваня, поглаживая брюшко.

— Сколько же стаканов еще мне осталось, — проговорил Леонид.

Было такое впечатление, что весть о близкой смерти камнем лежит на его сердце, но в то же время он как будто имеет еще какую-то заднюю мысль, или даже гипотезу, от которой только — осуществись она — сплошное веселие должно сотвориться на земле, если, впрочем, от нее что-либо останется… Но это было только впечатление. И что-то непонятное оставалось в Леониде — так чувствовала Люда.

Вдруг присмиревший было Леонид вскочил:

— Да что же мы сидим на одном месте! Как Обломовы какие-то! — вскричал он. — Вперед, вперед, навстречу…

Все подскочили. Наскоро допили разлитую водочку, бутыль захватили с собой — и вперед, вперед, на общение; может быть, думала Люда, они найдут того, кто откроет им все. Именно все. Сердце ее билось, колени почему-то дрожали, ей было жалко братца почти как себя, и в то же время появилась странная надежда встретить людей, которые если и не откроют «всё», то поймут и обласкают. Ум ее метался от одной мысли к другой.

Выбежали — все трое — во двор, и уж неизвестно было кто чего ожидал. Люда вроде бы вела их по направлению к дому, где жил один таинственный эзотерик, но она знала, что его сейчас нет в Москве, и вела просто так, не зная куда. Они шли уютно-заброшенными дворами, попадались им по пути странные ангелоподобные русые мальчики и девчонки, и потом малыши, играющие в прятки. Их ответы на вечные вопросы были еще впереди. На скамейках, недалеко от них, застывали 80-летние старушки, с погасшими, но еще загадочными глазками: эти, если и знали кое-что, уже не могли ничего выговорить; высох язык, ушли в небытие губки, ум исчез в одну точку…

Леонид из последних сил только подбадривал всех — вперед, вперед!

Пройдя мимо угрюмого уголовника, играющего ножом сам с собой, они вдруг вышли на зеленый дворик, сбоку виднелись могучие, уходящие ввысь сталинские небоскребы, а в углу дворика, за бревнами, их прямо-таки приветствовал веселый человек, помахивая рукой, приглашая к себе; около него приютилась компания: два человека — юноша и девушка.

— Прямо к нам, прямо к нам! — с хохотком повторял этот веселый человек с брюшком и бородкой.

Люда, инстинктивно почувствовав свое, направилась вместе с Ваней и братом туда.

За бревнышками и между забором образовалась уютно-московская маленькая лужаечка, где сидели эти трое: веселый, неопределенного возраста, который представился Сашею; молодой человек Сережа, и девушка Лиза. На травке лежали бутылочки пивца и винца и весьма разнообразная закуска.

— Я вас узнал, — смеясь, говорил Саша, — хотя мы незнакомы, но я вас узнал. Свои люди.

— Конечно, свои, свои, — умилился Ваня. — А кто же мы еще. Не из океана же вылезли.

— Давайте, друзья, выпьем за смерть, — подхватил вдруг Леонид. — Ведь пьют же за супротивника.

— Да мы ее метлой, метлой! — возмутилась Лизочка. — Выпьем, чтоб ее не было.

— Действительно, хорошо! — захохотал Саша. — Смотрите, из-за такого тоста и кошка помоечная к нам идет и тоже бессмертия хочет!

И правда, тихая, поганая кошечка, не боясь, подошла к этой шумной компании, точно присоединяясь.

Все подхватили тост и выпили ясно, без тоски. Да и кошка помоечная мяукнула при этом. Лизочка посмотрела на Люду.

— Сестру, сестру в тебе я вижу, Люд, — пробормотала она. — Вот как бывает: сестер и братьев вроде полно на улице, но ты — особая сестра, самая близкая…

— Это почему же?

— Не знаю, Люд. Я ведь сирота. А в твоих глазах — мое есть, что скрыто, а не только то мое, что у всех у нас есть.

— А где ж отец да мать?

— Смерть они не победили, Люд. Потому и нет у меня отца с матерью. Зато Рассея есть. Этого для меня достаточно, и на тот свет хватит.

— Ах, вот ты какая, Лизочка, — и Люда поцеловала ее. — Тогда мы сестры навсегда.

Но тут вмешался Сергей. Он был странен, сер, и теперь совсем не выглядел молодым.

— Ребята, — проговорил он неожиданно и сурово, — я считаю, что смерть можно победить чем-то еще гораздо более чудовищным, чем сама смерть. Но что может быть чудовищнее смерти?

Саня чуть не упал от восторга, всплеснув руками.

— Да где ж это искать, кроме как внутри нас, — заговорил он, опомнившись от хохота.

— Конечно, конечно, — подхватила Люда. — Только внутри нас это и есть. Такое чудовищное, что и смерть испугается. Только как это чудовищное открыть в себе? Оно ведь просто так не валяется, а глубоко скрыто. Не каждому дано его видеть, а тем более знать. Помоги, помоги нам открыть это чудовищное в себе, Сашенька, помоги. Недаром мы встретились — так блаженно, так неожиданно в углу этого дворика. Посмотри, как Леонид ждет…

Саша посерьезнел и внимательно посмотрел на Люду.