Армения глазами русских литераторов - Рубине Сафарян

Поэт встречался с армянами также во время южной ссылки – в Кишинёве и Одессе. В отрывках из «Путешествия Онегина» Пушкин сообщает, как его герой попал в Одессу, «где ходит гордый славянин, француз, испанец, армянин…».

Интерес Пушкина к армянскому народу отразился и в его творчестве. Так, в «Гавриилиаде» есть упоминание об «армянской легенде» как источнике этой поэмы. Возможно, эту легенду он слышал в Кишинёве от знакомых армян. Известен также черновой текст незаконченной поэмы о Зензевее, в которой Армения показана могучей и гостеприимной страной:

<В Армению, в палаты Зензевея>Съезжаются могучие цари,Царевичи, князья, богатыри,Армянский царь их ласково встречает,Готовит пир – и ровно сорок днейСвоих гостей он лично угощает.

О непосредственной встрече с Арменией Пушкин пишет в незаконченном «Путешествии в Арзрум». В основе этого произведения лежит дневник Пушкина, который он вёл во время поездки по Кавказу. В 1835 г. он его обработал и пополнил, предполагая издать отдельной книжкой. Тогда же, 3 апреля 1835 г., написано предисловие к этому произведению.

«Путешествие в Арзрум» появилось в первом выпуске журнала «Современник». В этом произведении Пушкин запечатлел важнейшее событие в истории армянского народа – освобождение русскими войсками армянской земли в период Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Его повествование наглядно показывает, как армяне радостно принимают русские войска, относятся к ним как к спасителям. Пушкин сочувствует армянскому народу, приветствует его освобождение.

После появления «Путешествия в Арзрум» официозная пресса выразила недовольство Пушкиным, в частности тем, что в произведении нет пламенного восторга и дивных батальных картин, изображающих наступление русских войск. Официальная критика не понимала, что замыслом поэта было не прославление войны и успехов русского оружия, а изложение своих путевых впечатлений о том, что не было известно в России.

В предисловии Пушкин писал: «…искать вдохновения всегда казалось мне смешной и нелепой причудою: вдохновения не сыщешь; оно само должно найти поэта. Приехать на войну с тем, чтобы воспевать будущие подвиги, было бы для меня с одной стороны слишком самолюбиво, а с другой слишком непристойно. Я не вмешиваюсь в военные суждения. Это не моё дело…Человек, не имеющий нужды в покровительстве сильных, дорожит их радушием и гостеприимством, ибо иного от них не может требовать…».

Пушкин пользовался огромной любовью у армянского народа. Первым переводчиком Пушкина на армянский язык был Мкртыч Эмин, который перевёл на древнеармянский язык поэмы «Бахчисарайский фонтан» и «Кавказский пленник». С 1840 г. Эмин работал инспектором в Лазаревском институте и отмечал, что студенты с радостью и интересом переводили на армянский язык «Путешествие в Арзрум». Вторым по времени переводчиком Пушкина на армянский язык стал студент Лазаревского института Саргис Хорасанян, который перевёл отрывки из драмы «Борис Годунов».

1. У кого из выдающихся армянских деятелей, живущих в Москве, любил бывать Пушкин?

2. В каком произведении Пушкина упоминается «армянская легенда»?

3. Какие события в истории армянского народа запечатлены в незаконченном произведении Пушкина «Путешествие в Арзрум»? Почему пресса и критика были недовольны этим произведением? Что писал автор о замысле «Путешествия в Арзрум»?

4. Кто был первым переводчиком произведений Пушкина на армянский язык?

2.2. Прочитайте отрывки из незаконченного произведения Пушкина «Путешествие в Арзрум».

…[Я] стал спускаться по отлогому склонению горы к свежим равнинам Армении.

С неописанным удовольствием заметил я, что зной вдруг уменьшился: климат был другой.

низвергаться – книжн. потоком, лавиной устремляться сверху вниз, падать

Человек мой со вьючными лошадьми от меня отстал. Я ехал один в цветущей пустыне, окружённой издали горами… Отдохнув несколько минут, я пустился далее и на высоком берегу реки увидел против себя крепость Гергеры. Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега.

Я переехал через реку. Два вола, впряжённые в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» – спросил я их. – «Из Тегерана». – «Что вы везёте?» – «Грибоеда». – Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис[2].

Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году, в Петербурге, пред отъездом его в Персию. Он был печален и имел странные предчувствия… Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его посреди смелого, не ровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновенна и прекрасна.

Как жаль, что Грибоедов не оставил своих заметок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следователей. Мы ленивы и нелюбопытны…

урядник – унтер-офицер в казачьих войсках царской армии; нижний чин уездной полиции в дореволюционной России

непременно – обязательно

…Я ехал посреди плодоносных нив и цветущих лугов. Жатва струилась, ожидая серпа. Я любовался прекрасной землёю, коей плодородие вошло на Востоке в пословицу. К вечеру прибыл я в Пернике. Здесь был казачий пост. Урядник предсказывал мне бурю и советовал остаться ночевать, но я хотел непременно в тот же день достигнуть Гумров.

Мне предстоял переход через невысокие горы, естественную границу Карского пашалыка. Небо покрыто было тучами; я надеялся, что ветер, который час от часу усиливался, их разгонит. Но дождь стал накрапывать и шёл всё крупнее и чаще. От Пернике до Гумров считается 27 вёрст. Я затянул ремни моей бурки, надел башлык на картуз и поручил себя провидению.

накрапывать – падать редкими каплями (о дожде)

картуз – мужской головной убор с козырьком

Прошло более двух часов. Дождь не переставал. Вода ручьями лилась с моей отяжелевшей бурки и с башлыка, напитанного дождём. Наконец холодная струя начала пробираться мне за галстук, и вскоре дождь меня промочил до последней нитки. Ночь была тёмная; казак ехал впереди, указывая дорогу. Мы стали подыматься на горы. Между тем дождь перестал и тучи рассеялись. До Гумров оставалось вёрст десять. Ветер, дуя на свободе, был так силён, что в четверть часа высушил меня совершенно. Я не думал избежать горячки. Наконец я достигнул Гумров около полуночи. Казак привёз меня прямо к посту. Мы остановились у палатки, куда спешил я войти. Тут нашёл я двадцать казаков, спящих один возле другого. Мне дали место; я повалился на бурку, не чувствуя сам себя от усталости. В этот день проехал я 75 вёрст. Я заснул как убитый.

Казаки разбудили меня на заре. Первою моею мыслию было: не лежу ли я в лихорадке. Но почувствовал, что, слава богу, бодр, здоров; не было следа не только болезни, но и усталости. Я вышел из палатки на свежий утренний воздух. Солнце всходило. На ясном небе белела снеговая, двуглавая гора. «Что за гора?» – спросил я, потягиваясь, и услышал в ответ: «Это Арарат»[3]. Как сильно действие звуков! Жадно глядел я на библейскую гору, видел ковчег, причаливший к её вершине с надеждой обновления и жизни – и врана и голубицу излетающих, символы казни и примирения…

Лошадь моя была готова. Я поехал с проводником. Утро было прекрасное. Солнце сияло. Мы ехали по широкому лугу, по густой зелёной траве, орошённой росою и каплями вчерашнего дождя. Перед нами блистала речка, через которую должны мы были переправиться. «Вот и Арпачай», – сказал мне казак. Арпачай! наша граница! Это стоило Арарата.

Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вёл я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда ещё не вырывался из пределов необъятной России. Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоёван: я всё ещё находился в России…

Абамелек-Лазарев, Давид Семёнович (1774–1833) – граф, генерал-майор, герой Отечественной войны 1812 г., из знаменитой семьи известных армянских промышленников Лазаревых, ставших одной из самых богатых семей в России; в 1774 г. Лазаревы получили русское дворянское звание, а в 1807 г. основали первую в Москве типографию.

Арпачай – ныне Ахурян, левый приток реки Аракс.

Лазаревский институт – в 1815 г. Лазаревы открыли училище, преобразованное в 1827 г. в Лазаревский институт восточных языков, на основе которого в начале XX в. был создан Московский институт востоковедения.