Ольга - Александр Вельтман

— Хозяюшка, — сказал он тихо содержательнице заездного дома, — если б ты взяла мою дочку на свой покой? Она, бедная, не привыкла к черному народу, живала все с господами, а вот теперь пришло с отцом горе мыкать… Уж я б тебе заслужил, хозяюшка!.. А она у меня мастерица шить и в тамбур и всяким золотом и бисером.

— Да куда ж это ты ведешь ее, бедную?

— На свою родину, хозяюшка, не останет от отца.

— Изволь, изволь. Пойдем, голубушка, ко мне. Как звать тебя?

— Да уж, хозяюшка, и покорми мою дочку Ольгу.

— Вестимо.

— А что, кто здесь у вас начальник в городе?

— Городничий есть, да исправник.

— А что, добрый человек городничий?

— А Бог его знает, добрый или нет; добр, как с поклоном придешь.

— Ну, а исправник?

— Вот уж это ангельская душа, на чужой кусок не зарится.

— Смотри ж, хозяюшка, у тебя на руках моя дочка; я пойду паспорт предъявлю.

И старик, сдав Ольгу на попечение хозяйки, расспросил, где живет исправник, и отправился к нему. Страх волновал старика. Остановившись перед храмом, он прочел молитву.

Без затруднений впустили его к исправнику. При входе в комнату холод пробежал по членам, но, взглянув на человека, от которого он желал веры словам своим, старик ободрился.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие! — произнес он твердым солдатским голосом.

— Что тебе, старик? — спросил исправник.

— Вашего милосердия пришел просить.

Не говоря ни слова, исправник вынул из кошелька серебряную монету и протянул руку к Андреяну.

— На, возьми и ступай с Богом.

— Покорнейше благодарю, ваше высокоблагородие.

— Что ж тебе?

— Милостыни не собирал, жил службой, а теперь в беду попал: потерял паспорт, ваше высокоблагородие.

— Что ж мне с тобой делать? Я тебе паспорт дать не могу.

— Поручительства вашего прошу я до присылки из полка другого паспорта… Бог милостив… Ваше высокоблагородие поверите служивому, а полиция не поверит, засадит в колодки до справок… В остроге ничего не выслужишь, а у меня на руках дочь, девушка-невеста, бесприютная… Жила в господском дворе, полюбилась сначала господам, ее и воспитали, как родную, научили всем рукоделиям, словно барышню вели… а потом рассерчали и давай гнать… Вот я и не утерпел, взял ее да и пошел по свету горе мыкать. На грех оброни дорогой паспорт; ходил, ходил, искал, спрашивал у людей: не нашел ли кто? Нет! да и только… Помогите, ваше высокоблагородие, хоть бы какое местечко, чтоб прокормиться… Хоть в сторожа… не из большого…

И Андреян поклонился в землю исправнику.

— Изволь, мой друг, я сделаю это для тебя; если твоя дочь честная девушка, то и ее пристрою.

— Ах, ваше высокоблагородие, если б вы знали, что это за девушка! Бог свидетель, что я еще такой благочестивой и разумной на своем веку не видал…

— Если отец так хвалит дочь свою, то должно верить. Приведи ее сюда.

— Сейчас, ваше высокоблагородие! — вскричал обрадованный старик.

И он побежал в заездный дом.

— Ольга Владимировна, сударыня, пойдем вместе к исправнику: добрейший человек! Бог послал его нам.

— К исправнику! Зачем я пойду?

— Ах, барышня! Он обещал пристроить тебя к месту. Говорил я, что на белом свете не без добрых людей: что бы мы стали делать без него? Милостыню просить не приходится и старому служивому, не только что тебе, барышня.

Слово милостыня отдалось в сердце Ольги; убегая от вещественного довольствия в жизни, из дома, где слово нужда было непонятно, она еще не успела подумать о том, что предстояло ей в будущем. Слово милостыня вдруг напомнило ей все, предстоящее девушке, у которой ничего нет, кроме жизни, жизни цветущей, но которой легко увянуть без родства и покровительства. У ней есть покровитель, он все для нее готов сделать, готов пожертвовать собою, он уже озаботился об ее счастии, он уже рекомендовал ее как дочь свою доброму человеку. Она нравится, ей предлагают место горничной — должность нетрудная: ходить за барышней, угождать ей, вести себя честно, не рыскать, не вести знакомства… И эти слова говорятся девушке образованной, которая может украшать собою круг избранных, просвещенных, и она должна это слушать, молчать, скрывать свои чувства, скрывать себя.

— Уговор лучше денег, — повторяет ей будущая ее барыня. — Прошу у меня не лепиться, быть расторопной; белоручек я не люблю! Пять рублей в месяц жалования, а хорошо поведешь себя — к празднику на платье; случится, за хорошую услугу и свое отдам. Что ж ты, моя милая, молчишь? Хочешь или нет на этих условиях?

Андреян тут же стоял; и в нем эти слова перевернули сердце, и он почувствовал в эту минуту положение Ольги.

— Барыня, — сказал он, — уж без условий примите мою дочку; она не знает еще этих обрядов, Бог не приводил еще ей терпеть нужду…

И старик поклонился в ноги важной супруге исправника, а у Ольги покатились из глаз невольные слезы.

— Изволь, пожалуй и без условий, по службе буду и награждать. Перевези же, милая, свой скарб: ты мне понравилась.

— Все, сударыня, что есть богатства, то на ней, — сказал мнимый отец Ольги.

Ольге велит барыня идти в переднюю. И Ольга выходит в переднюю. Прослезившись, и Андреян вышел. Вот окружают Ольгу новые подруги. Называют ее также милой, приглашают обедать на кухне.

— Благодарю вас, я не хочу обедать, — отвечает им Ольга. Ее самолюбие начинало страдать, но судьба посвятила ее уже в новое состояние, и должно довольствоваться своей судьбой и этим новым состоянием, на каждом шагу сбавлять с себя цены, зажимать уста ропщущему сердцу, вытравлять зародыш каждого желания, слепнуть, глохнуть, неметь перед всем, что соблазняет чувства, тушить зарю каждой надежды и, довольствуясь недостатками и нуждами, принести себя добровольно на жертву ничтожеству.

С участью нет тяжбы. Предавшись участи своей, можно жить и в людской; оглашенные изгоняются из храма не за преступление: можно молиться и на паперти. Но тяжело жить между враждующими, тяжело молиться посреди соблазнов. Можно знать свою обязанность, не отступать от нее, но трудно исполнять обязанности посреди хаоса; посреди хищных животных не место агнцу. Так и Ольга в первый день грустного новоселья своего испытала все, что убивает мир души. Толпа новых подруг ее учит уже ее всем ухищрениям нового быта, рассказывает ей подробно всю домашнюю подноготную, все отношения господ своих к городу, к семье и к дворне, все события, которые могут поселить ненависть к ним, все недостатки их и слабости, которыми можно пользоваться.

Ольга поневоле слушает, что говорится в четырех стенах, где судьба бросила ей войлок вместо ложа. Ольга молчит, смиренно покорствует воле госпожи своей, другой день нейдет на зов к обеду. "Барышня!" — шепчут про себя ее товарки. И вот чрез несколько дней барыне уже пересказано, что Ольга белоручка, ни за что не примется, не идет на кухню обедать, хочет, чтобы ей носили обедать на девичью.

— Я тебя, сударыня, не в компаньонки наняла, чтоб за тобой ухаживали служанки! Для тебя особенного стола не будет! Прошу обедать вместе с прочими, на кухне!

Ольга покоряется. Ее усаживают за стол. Подле нее нет Андреяна, ее покровителя: он сторожем в загородном саду. Она краснеет посреди толпы дворни.

— Кушайте, Ольга Андреяновна, — говорит ей сосед ее, и Ольга вскрикнула, вскочила с ужасом из-за стола, бежит вон: грубая рука прикоснулась к ее плечу.

Проходит еще несколько дней. Ольга изнемогает от слез, которые льет она во время бессонных ночей. Она питается только черным хлебом.

"Нет, — думает она, — я пойду просить милостыню посреди дороги! Не останусь здесь!" — С нетерпением ждет она Андреяна, который через день навещает ее, но несколько дней Андреян уже не является; Ольга в отчаянии.

Вдруг призывает ее к себе исправник.

— Милая моя, — говорит он ей, — отца твоего взяли в полицию; я поверил старому служивому, а он обманул меня: городничий получил уведомление, что отец твой скрылся без паспорта от господина своего и снес разные вещи…

Ольга, пораженная этой новостью, оцепенела.

— Нет, это неправда! — вскричала она. — Он ничего не взял чужого!.. Я порука за него!

Слезы брызнули из глаз Ольги, а лицо после мгновенной вспышки ужаса помертвело.

— Поручительство дочери, милая, не поможет.

— Спасите его! спасите! — произнесла опа трепещущим голосом, скрестив руки на груди и устремив полный слез взор на исправника. Она поразила его этим взором, он с удивлением и с жалостью смотрел на Ольгу.

— Послушай, друг мой, — сказал он ей, — в подобном случае никто не может спасти отца твоего, кроме его господина; его только можешь ты просить, и он только может дать другой оборот этому делу. Я читал бумагу, доказательства явны: шесть лет нанимался он у него и вдруг, оставив паспорт, без аттестата, скрылся. Что ж это значит?