Вдова Далила; Ужас - Анри Ревель

Вот что такое полиция в действительности! Он же, Онэсим Кош, являлся тем, чем не была она: бдительным и добросовестным стражем, решительным и ловким, охраняющим спокойствие городских жителей. Какая параллель! Какой урок и какой пример!.. Он уже мысленно читал статью, которую он напишет завтра, и радовался, представляя себе вытянутые лица полицейских чиновников. Он, простой журналист, научит их ремеслу! Статья выйдет под сенсационным заголовком и будет содержать в себе невероятное количество многозначительных намеков. Какой успех!

Однако и магическое слово «полиция» осталось без ответа, так же, как и другие. Ни один звук не нарушил тишину. Кош подумал, что его уловка не удалась и кто-то все так же подстерегает его. Единственное, что его успокаивало, так это то, что глаза его, привыкнув к темноте, начинали мало-помалу различать предметы. Неподалеку от себя он заметил слабый свет. Он сделал несколько шагов вперед и очутился возле окна. Через закрытые створки ставен проникал свет луны. Прильнув к щели в ставнях, Кош сумел различить маленькую полоску сада и другую, более темную, бульвара.

Но репортер недолго любовался небом, усеянным звездами и залитым лунным светом. Тишина, неспешные движения и бесконечные предосторожности были не свойственны его страстной натуре, его боевому темпераменту. Не так давно он уже проявил осторожность, робость и даже почти трусость… Но всему есть предел: Кош собрался все выяснить, и он сделает это.

Повернувшись, репортер коснулся рукой стены, нащупал дверь и схватился за ручку. При этом он громко крикнул:

– Ради бога! Не бойтесь и не стреляйте!

Кош сосчитал до трех и, не получив ответа, с силой распахнул дверь. Он рассчитывал встретить сопротивление, но, увлеченный своим собственным усилием, упал головой вперед и ударился обо что-то лбом. Чтобы удержаться, он схватился за стул, но тот покачнулся и с шумом рухнул на пол.

«Ну, теперь в этом доме меня точно услышат, – подумал он, – наконец-то!..»

Но не раздалось ни одного звука, даже шепот не нарушил тишину ночи – ничто не шелохнулось.

«Похоже, воры были хитрее меня, – размышлял Кош, – дом пуст, и они это знали, мошенники. Эти мерзавцы потрудились здесь на славу и даже не нашли нужным, уходя, запереть за собой дверь».

Репортер осторожно водил рукой по стене в надежде найти электрический выключатель. Обнаружив устройство, он повернул его. Вспыхнувший свет на минуту ослепил Коша, и он зажмурился, но через мгновение вновь открыл глаза. Зрелище, которое предстало перед его глазами, было так неожиданно и ужасно, что он почувствовал, как волосы на его голове становятся дыбом, и с трудом подавил крик ужаса.

В комнате царил чудовищный беспорядок. В открытом шкафу виднелись кипы развороченного белья, с полок свисали простыни, запачканные чем-то красным. Из выдвинутых ящиков были выброшены бумаги, тряпки, старые коробки, которые теперь в полном беспорядке валялись на полу. На стене, обтянутой светлой материей, недалеко от занавески, отпечатался след от руки, темно-красный, с растопыренными пальцами. Каминное зеркало, треснувшее во всю длину, было расколото в середине, осколки стекла блестели на паркете. На умывальнике валялись обрывки белья и веревок вперемешку с измятыми конвертами; таз был до краев наполнен красной водой, и брызги того же цвета пятнали белый мрамор. Скрученное полотенце носило те же следы; все было разрушено, все было красным. Но самым чудовищным было не это! Поперек кровати, опрокинувшись назад и раскинув руки, лежал человек с перерезанным горлом. В руке он сжимал горлышко бутылки, осколки которой в нескольких местах порезали ему ладонь. Ужасная рана шла от левого уха почти до грудной кости, кровь заливала подушки, простыни и покрывала стены и мебель кровавыми потоками. При резком свете электричества эта комната, вся залитая кровью, имела скорее вид бойни, чем человеческого жилья.

Онэсима Коша охватил такой ужас, что он вынужден был прислониться к стене, чтобы не упасть, а затем собрать всю свою силу воли, чтобы не пуститься в бегство. Кровь бросилась ему в голову, и холодный пот заструился по спине.

Ему не раз приходилось случайно, из любопытства или в силу своей профессии видеть страшные картины, но никогда еще он не испытывал подобного ужаса. Прежде он всегда знал, что именно предстоит ему увидеть и какого рода будет эта сцена. Наконец, на месте преступления он всегда бывал не один, близость других людей, делающая храбрыми самых трусливых, придавала ему бодрости и помогала преодолеть отвращение. Теперь репортер впервые совершенно неожиданно один на один встретил смерть… и какую смерть!..

Но все же Кош нашел в себе силы и собрался с духом. Он взглянул в зеркало. Лицо его было мертвенно-бледным, темные круги залегли под глазами, пересохшие губы судорожно скривились, на лбу выступили капельки пота, а около правого виска видно было красное пятно и тоненькая струйка крови.

Совершенно забыв о недавнем падении и ушибе, он подумал сначала, что пятно было на зеркале, а не на его виске. Репортер наклонил голову на бок: пятно тоже переменило место. На Коша напал безумный страх. Не страх смерти, а неясный, необъяснимый страх чего-то сверхъестественного, какого-то внезапного сумасшествия, овладевающего им. Он бросился к камину и, цепляясь руками за мрамор, вытянув шею, впился взглядом в свое изображение. И тут к нему вернулась память. Он вздохнул с облегчением, почувствовав боль от ушиба. Репортер вынул платок и вытер кровь, стекавшую по его щеке до самого воротника. Ранка была пустяковая: разрез сантиметра в два длиной, окруженный синевато-красной припухлостью, величиной с двухфранковую монету. Немного успокоившись, репортер подумал о неподвижном теле, распростертом на кровати, об ужасной ране на шее, об искаженном ужасом бесцветном лице, сливавшимся с белизной подушек. Лицо убитого мужчины ясно отражалось в зеркале рядом с его собственным. Больше не сомневаясь в правомерности своих действий, Кош направился к кровати, давя ботинками осколки стекла, и склонился над ней.

Вокруг головы мужчины крови не было, но вот шея и плечи почти утопали в застывшей кровавой луже. С бесконечными предосторожностями репортер взял в руки голову мертвеца и приподнял ее: рана широко раскрылась, подобно ужасным губам, из которых вытекло несколько капель крови. Большой сгусток прилип к волосам и тянулся за головой, повторяя ее движения. Кош осторожно опустил голову. Лицо убитого мужчины и после смерти сохранило выражение беспредельного ужаса. Глаза, еще блестящие, пристально смотрели вдаль. Свет электрической лампы зажег в них два огонька, возле которых Онэсим Кош различил два крошечных отражения своей головы. Последним, что видели эти глаза, были убийцы. Смерть сделала свое дело, сердце перестало биться, уши слышать, последний крик замер на этих судорожно искривленных губах… Это остывающее тело никогда больше не затрепещет ни от любовного поцелуя, ни под гнетом страдания.

Внезапно перед мысленным взором репортера встал другой образ: трио с бульвара Ланн. Он ясно увидел маленького человечка с голубым свертком, раненого с его опухшим веком и, конечно же, женщину с рыжими волосами. Он вновь услышал резкий и наглый голос, уверенно произнесший: «Это можно смыть, но ни в коем случае не вытирать». И вся произошедшая драма показалась ему предельно ясной. В то время как женщина караулила, оба негодяя, взломав замки, поднялись на первый этаж, где, как им было известно, находились ценности. Мужчина внезапно проснулся и принялся кричать; тогда преступники бросились на него; он, чтобы защититься, схватил бутылку и, ударив ею наугад, ранил в лоб одного из нападающих. Судя по пролитой крови и перевернутой мебели, борьба длилась несколько минут. Наконец, несчастный прислонился к своей постели; тогда один из убийц схватил его за ворот рубахи, на которой остались красные следы от его пальцев, и повалил на спину. В то время другой преступник одним ударом перерезал несчастному горло. Затем, начался грабеж, лихорадочные поиски денег, бумаг, ценных вещей, потом бегство…

Онэсим Кош внимательно осмотрел комнату, чтобы в подробностях представить всю картину. На столе стояли три стакана с остатками вина. Совершив злодеяние, убийцы, видно, не спешили скрыться; уверенные в своей безопасности, они выпили вина. Затем вымыли руки и спокойно покинули место преступления.

Внезапное бешенство овладело репортером. Он сжал кулаки и пробормотал:

– О, мерзавцы! Мерзавцы!

Что ему теперь делать? Идти за помощью? Звать? Но зачем? Все было уже кончено, все бесполезно. Репортер застыл на месте, растерянный, окончательно подавленный увиденным. И вдруг он мысленно последовал за убийцами. Он представил их сидящими в каком-нибудь заброшенном чулане, делящими добычу и перебирающими окровавленными пальцами украденные вещи. И опять прошептал:

– Мерзавцы!