Незримый поединок - Владимир Флоренцев

— То есть, проще говоря, узнать — что и от кого Русишвили получал взамен.

— Да, Гриша.

Шибаев начинал злиться. Нет, все здесь не так просто, как казалось. Этого Русишвили голыми руками не возьмешь. Он — преступник, это ясно, но Старычев не может его арестовать. Еще много работы предстоит. А пока приходится смириться и ждать. Но Гриша совсем не умел ждать, и от этого у него внутри все так и кипело от негодования.

Гриша почувствовал нечто странное — он разглядывал синюю брошюрку о заменителях олифы, лежавшую на столе, и ему захотелось прочитать ее, разобраться в ней так, чтобы завтра же припереть этого паразита к стене.

Старычев заметил его взгляд:

— Возьми, если хочешь, почитай. Знаешь, почему заменитель искали — ведь олифа из растительных масел приготовляется. А это же ценный питательный продукт. Чтобы найти ей заменитель, целые научно-исследовательские институты работали, производственные лаборатории, строительные организации… А ведь Русишвили тоже трудится. В поте лица. Своими махинациями всю эту работу сводит на нет… Ну, ладно, заболтались мы, Гриша, — сказал Старычев. — А мне еще шофера допросить надо. Идем в другую комнату.

Было душно, и Старычев примостился у окна. В комнате валялось два мешка, набитых каким-то зерном, и четыре больших чемодана.

«Успели у кого-то конфисковать», — подумал Шибаев.

В прогулочном дворе расшумелись. Наверное, выпустили из КПЗ этих, которым по пятнадцать суток дали. Нет, там и те, что по делу об «огурцах» проходят.

— Зря мне дело клеите! — раздался голос сзади.

Шибаев повернулся, с удивлением рассматривая небритого человека неопределенного возраста. Видимо, тот самый шофер, которого вызвали по делу Русишвили.

— Вот, Гриша, слышишь — «клеите»? Товарищ шофер выражается на том же жаргоне, что и ты, — «чувиха», «ребятки», «клеите», — заметил Старычев. — Ну, так, значит, не знаешь? — обратился он к шоферу.

Видимо, фразу эту он повторял уже не раз.

Шофер чмокнул губами.

— Что ты? Мое дело маленькое. Сказали вези, я отвез. А остальное меня не касается.

— А левачить тебя касается? — тихо спросил Старычев.

— Цыпленок тоже хочет жить…

— Ты цыпленок или человек?

— Человек, конечно. А человек — он грешен.

Против ожидания Старычев в дискуссию не пустился. Он только пробурчал:

— Советую тебе бросить это дело. А то следующая встреча будет совсем неприятной.

Старычев закончил протокол опроса. Гриша недоуменно кивнул на мешки и чемоданы — почему это Старычев отпускает шофера?

— Это не его, — сказал Сергей Петрович, — Из ОУРа ребята положили. У них некуда. Совещание идет, Альханов проводит.

— А-а-а… Этот кощей?

Старычев перестал писать. Он задел рукой за чернильницу, и синяя лужица потекла по бумаге.

Но Сергей Петрович будто не видел.

— Юнцы любят судить о человеке по внешности. Ты не вздрагивай, Шибаев, — сказал он, — это не о тебе.

— Извините, Сергей Петрович. Это я так, сгоряча. Вы правы. Но я уже кое-что понял. Ведь, вот, в угрозыске как? Кто-то украл, надо найти человека. Преступление налицо — а преступник неизвестен. У нас наоборот. Преступник зачастую известен, но не пойман. Видим, что вор, живет не по средствам, а доказать, что ворует, порой трудно. И тут-то вся загвоздка. А какой месяц тянется дело Русишвили?

Старычев взглянул на Гришу с интересом.

— Третий, — заметил он. — А для того чтобы доказать, надо много знать. Универсалом надо быть.

Старычев взял Шибаева за рукав и потащил в другую комнату. Он открыл ящик стола, заполненный карточками. Пожелтевшими, замусоленными, с загнутыми концами.

— Вот! — Старычев перебирал карточки, выкладывал их на стол.

Гриша взглянул на одну из них. Прочитал: М. Калантарова «Расход рыбы-сырца и размер отходов и потерь при производстве сардин и шпрот».

— Что это? — удивился Шибаев.

— Это? «Дело о рыбе». Когда мы дельцов с рыбохолодильника разоблачили. Сложно было. Вот пришлось читать всякую литературу. Когда берешься за дело, надо знать всю подноготную не хуже преступников, иначе ничего не выйдет. Чего только читать не приходится! Вот еще — «Укладка кильки в тару без взвешивания».

— Ну и брошюры! На грани фантастики, — покачал головой Шибаев.

— Это еще что! А вот — «Факторы, влияющие на обезжиривание молока в сепараторах», или «Паркетные доски из отходов лесопиления и деревообработки», или «Пути повышения равномерности влажности табака в мешках». Черт знает чем приходится заниматься! Почитаешь таких книжек — свихнуться можно.

— Да-а-а… — задумчиво протянул Шибаев. Теперь он вспомнил: когда в отделе у кого были затруднения, всегда говорили — «Спроси у Старычева», «Ну, это только Старычев может знать». Старычев знал парфюмерию, мыловарение, фотодело, кирпичное производстве, технологию изготовления стекла. Он знал крахмал. Гипс. Лаки. Клей. Олифу, эфирное масло, цемент….

Русишвили ведал краской. И Старычев взялся за краски. Но Русишвили разве дурак? Он ушел с лакокрасочного завода. Уже пять месяцев там не работает. Теперь он заведует районным клубом. Культпросветработник. Где он взял «волгу» и этот дом в центре города на ста пяти квадратных метрах? Ах, деньги? Его бабушка, умершая в Одессе, — вот вам «похоронная»! — оставила ему восемь тысяч. Да, в новых деньгах, разумеется. Номер сберегательной книжки? Нет, старушка хранила деньги дома. Ей нравились наличные. А еще ему дали взаймы. Друзья дали. Вот копии его расписок. У него на любые случаи жизни квитанции есть. Железо кровельное? Пожалуйста. Шифер, доски, кирпич? Пожалуйста.

— Кто эти друзья Русишвили? — вдруг спросил Гриша.

— Мы уже взялись за них. Знаешь, есть выражение — товарищи по перу. А эти товарищи «по беру».

— Сергей Петрович, а мне удалось кое-что выяснить сегодня — Русишвили купил участок в полтора раза дешевле, чем та цена, которую предлагали владельцу другие. По-моему, это значит одно — Русишвили нотариально оформил уменьшенную сумму, а заплатил в два раза больше. Чтобы не смогли придраться.

«Молодец, Шибаев», — подумал Старычев и взглянул в лицо Грише, затем добавил вслух:

— У тебя уже есть чутье. Только бы сбросить тебе эту спесь и лексикон почистить. А так ничего, кажется, толк будет.

Старычев посмотрел на часы и устало потер глаза.

— Гриша, совсем завертелся я. Ты сегодня ел что-нибудь? Вот, возьми, у меня тут рыба копченая, булка. А лучше пойдем ко мне, сварим кофе. На сегодня хватит заниматься Русишвили.

Шибаев согласился и сказал:

— Он-то, небось, о нас не думает. Отдыхает себе на даче, музыку слушает…

— Не думает? — Старычев резко повернулся. — Это только кажется. Думает, Гриша. Всю жизнь думает. И ночью, и днем. И на работе. И на отдыхе. Как бы не разоблачили. А сейчас — особенно. Чувствует — петля затягивается. Страх преследует таких людей всю жизнь. Не потому ли среди них много неврастеников? Ну, ладно. Завтра поедем за город — на дачу Русишвили. Туда должны шифер завезти. Проверим, что за шифер.

Гриша уселся на подоконник. Он глядел на звезды.

— Сергей Петрович, откуда берутся такие, как Русишвили, а? Откуда?

— От равнодушия.

— Как это?

— Я уже тебе говорил. Самое страшное в человеке — равнодушие. Ведь жил Русишвили не на необитаемом острове — жил он среди людей. Люди видели, как он обогащался, и молчали. Как рыбы. А ведь лучше сорняк вырвать в зародыше.

Старычев собрал со стола бумаги, открыл дверцу сейфа и положил документы на верхнюю полку.

— А я ненавижу сейфы, Сергей Петрович, — обронил Шибаев.

— Это почему?

— Ну, вот этот сколько весит? Килограммов двести. Юрий Власов и тот не выжал бы. Сколько моторов можно было бы сделать из всех этих сейфов. Ведь в каждом учреждении не меньше двух-трех. А то и больше… Думаю, придет время, когда все это — на переплавку. И магазины на ночь будут оставлять открытыми — исчезнут замки, щеколды, решетки, задвижки, ставни…

Старычев хрустнул ключом. Вытащил маленькую медную печать и нажал ею на пластилиновую бляшку. Критически оглядел сейф. Кивнул ему головой, как живому:

— Ну, недолго тебе осталось жить, старина. Шибаев приготовил для тебя похоронную.

На следующий день Грише снова пришлось посетить лакокрасочный завод. И все же он выкроил часа полтора, чтобы побывать в публичной библиотеке. Он ходил мимо длинных высоких каталожных шкафов и разглядывал надписи на выдвижных ящиках. Каких тут только не было книг! Одежда. Парикмахерское дело. Галантерея. Оборудование театральной сцены. Старычев, наверное, знал и это. Ага, вот и олифа. Гриша заказал несколько брошюрок. Вечером он начитался до головной боли.

А ночью ему приснился страшный сон. Будто сидит он, Гриша Шибаев, у реки и ловит рыбу. В реке непросто вода течет, а олифа. И не просто олифа, а олифа «оксоль». Шибаев берет в реке пробу на вязкость. И тут приходит Старычев. Он улыбается и протягивает Грише акваланг. «На, ныряй», — говорит он. Тихо, но настойчиво. «А зачем?» — робко спрашивает Гриша. «Там, на дне, Русишвили сидит», — Сергей Петрович кивает головой на реку. Гриша одевает акваланг и хочет прыгать. Он ясно видит — на дне сидит Русишвили, улыбается и что-то шепчет. «Видит око, да зуб неймет». Вот что он шепчет. Грише стало не по себе.