Империя Тигвердов. Невеста для бастарда - Тереза Тур

Я кричала, сын хрипел, железки и пластмасски сминались. Скрежет. Визг шин. Машина словно попала в водоворот, собрав на себя все проезжающие автомобили…

Когда все закончилось, я не могла пошевелиться. Голова была расплющена о подушку безопасности, из носа шла кровь. Ног и позвоночника, по ощущениям, не было вовсе. Только боль. И самое страшное, я уже не слышала дыхания сына.

— Помогите… Пожалуйста… — Я не могла кричать. Я могла едва слышно хрипеть. — Во имя всего святого, помогите…

Впервые за последние двенадцать лет я не испытывала паники, снова и снова вспоминая то, что произошло дальше… Наконец-то я могла с уверенностью сказать сама себе: «Нет, Ника, тебе не померещилось, ты не была в обмороке, все, что ты вспоминаешь сейчас, было на самом деле!» Легче не стало, наоборот, проблем прибавилось, и все-таки осознавать, что с тобой все в порядке, — ни с чем не сравнимое удовольствие! До сего момента эти воспоминания мучили и терзали… Смутными сомнениями…

Дверь машины вырвали, словно она была из бумаги. До сих пор в мельчайших подробностях помню длинные, легкие, будто прозрачные пальцы, тяжелые кольца, узкий рукав, закрывающий руку до костяшек… Помню, как сверкнуло золото вышивки, отражаясь в темно-карих глазах. Огромных, внимательных и… очень грустных. Золотые искорки, правильные черты лица, волны мягких каштановых волос, тонкая талия, перехваченная широким поясом со странным, но очень красивым узором, который почему-то отделился от хрупкой фигуры и поплыл на меня… Все это медленно исчезало из сознания…

— Сын… — все же шевельнулись мои губы, — сын…

— Надо же. Тоже мальчик. Сколько ему? — доброжелательно поинтересовалась незнакомка, словно мы встретились не в покореженной машине, а на какой-нибудь встрече новоиспеченных мамаш.

— Два. Скоро будет…

— Будет, — кивнула женщина. — Обязательно будет. Как и моему.

Я не видела, что она делает, слышала только мелодичное пришептывание на непонятном языке.

Потом заплакал Паша — горько и обиженно. Перепугано. Но сильно.

— Так, — тяжело дыша, проговорила женщина. — Все. Времени доработать до конца нет, но ничего. Шпагу в руки возьмет — и все разработается. Теперь вы. А то покалеченной маме без ног тяжело будет за таким сильным мальчиком бегать…

На мой лоб опускается теплая ладонь. Раздается мелодия непонятных слов — только более громкая, требовательная. Боль отпускает.

— Вот так-то лучше, — тихо говорит женщина. Внимательно, с каким-то печальным любопытством долго смотрит на меня. — Зачем вам такой мужчина?

И она брезгливо кивает на потерявшего сознание Виктора.

— У него только лоб разбит — и все. Он, в отличие от вас с сыном, остался бы жив. И даже не покалечился особо. Зачем рядом мужчина, который не защищает свою семью ценой собственной жизни? Оставь его. И шпагу дай сыну с первых шагов — разрабатывайте кисть. Не могу я задерживаться… Пора.

И она исчезла.

В тот же день, как только нас отпустили из больницы, а сотрудники ДПС и МЧС все никак не могли поверить, что мы с сыном не пострадали, я собрала вещи. Пренебрегла объяснениями, упреками свекрови — как же, ее мальчик под следствием, а я бегу — и ушла.

Виктор особо не расстроился.

— Любви между нами особой не было, — пожал он плечами. — По залету — это и есть по залету… Да и скучная ты. Драйва с тобой рядом никакого. Ботан.

Я смотрела на него и не понимала себя. Чем я думала? Где были мои глаза? Рядом со мной был мальчишка, который не умел ценить жизнь — ни свою, ни чужую. Ни даже жизнь своего сына.

Отец помог отделаться моему экс-супругу условным сроком — мне досталась квартира. Преподавать в Академии МВД я стала, будучи еще аспиранткой, потом защитила кандидатскую диссертацию. В восемь лет отвела Пашку на фехтование. Брали мальчишек постарше, но я уговорила. И через несколько лет сын выиграл первенство города, потом стал третьим в своей категории на России и попал в первую десятку олимпийского резерва. И понеслось… Соревнования, тренировки, репетиторы почти по всем предметам, чтобы не отставать в школе. Спасибо родителям — и моим, и Виктора: лагеря, мастер-классы и очень дорогую экипировку они брали на себя. Объяснять никому ничего, слава богу, мне ни разу не пришлось. Паша так был увлечен этим видом спорта, что все были уверены — заниматься фехтованием захотел он сам.

Я редко приходила на соревнования. Почему-то мне это причиняло боль… Каждый раз, когда наблюдала за тем, как легко, грациозно, на самом деле молниеносно сын делал выпад и неестественно выворачивал кисть… Почему-то лично для меня это выглядело как в замедленной съемке. Я снова слышала голос… Видела тонкие руки. Золотые искорки в темно-карих глазах. На меня снова плыл замысловатый узор, отделившись от тонкой талии. Снова охватывал ужас, холодели ладони и болела голова.

А через двенадцать лет после аварии ко мне в дверь постучалась измученная и раненая женщина. Это была она. Та, что спасла сына и меня на Кольцевой. Только на этот раз она была в черном брючном костюме. Волосы стянуты в хвост, миндалевидные глаза чуть подведены. Но почему-то именно этот современный вид показался мне маскировкой. Это была она, но ощущение, что именно тогда, много лет назад, я видела ее такой, какой она и должна быть, не проходило. Рядом с ней стоял бледный мальчик — Пашкин ровесник. И, когда странная гостья попросила помочь выжить ее сыну, как она помогла тогда моему, я помчалась на кухню за перекисью и бинтами, а когда вернулась — ее уже не было. Не обращая внимания на двух мальчишек, настороженно косящихся друг на друга, не обращая внимания на Пашку, который кричал про проход с радужной оболочкой, в котором исчезла незнакомка, — я села на пол и заплакала. Вся тяжесть этих лет вдруг отпустила сразу. При этом вопросов стало больше, чем ответов… Нет, я не сумасшедшая — эта женщина действительно была там, во время аварии. И да — я сумасшедшая, — потому что в моем коридоре появилась и исчезла женщина… А потом заговорил этот странный мальчик. Тихо, медленно и очень серьезно.

И вот я скрываюсь с двумя четырнадцатилетними мальчишками…

Сначала мы попетляли вдоль Кольцевой, выехать на нее у меня не хватало духа — проскочили Волхонским шоссе до Пулковского, там постояли в пробке до Гатчины. Потом неслись прочь, прочь от города по Киевскому шоссе. Доехали до неприметного поворота на Москву. Еще в городе мне пришло на ум странное название — Яжелбицы. Вот уж где я никогда не была… Там я решила свернуть с трассы.

Небо начинало сереть, когда я увидела указатель на нужный поворот. Дорога была такая, что казалось — по ней только что отработала эскадрилья тяжелых бомбардировщиков. Мы проехали через уже проснувшуюся деревеньку, постояли, пропуская стадо коров. Еще километров двадцать. Рассвет. И у меня резко стали слипаться глаза, машину повело. Я прижалась к обочине, вышла, ежась от холода. Где-то в машине был термос с кофе, который я сварила еще в Питере. Надо было бы достать. Но на заднем сиденье спали мальчишки — будить их было жалко.