Моё Пламя (СИ) - Герас Татьяна

— Ну, милый, мне-то уже ничто не поможет, по твоим же уверениям, а я уж постараюсь, чтобы вы меня запомнили на всю оставшуюся, — довольно убедительно врала я. Хотя сейчас и вправду во мне ярилось что-то недоброе. В висках стучала кровь, адреналин зашкаливало, а мышцы напряглись, словно готовые лопнуть от натуги.

То, что происходило дальше, я с трудом берусь описать. Дылда взвизгнул:

— Хватай ее!

Ко мне бросился Крат и второй здоровяк. Вот только в меня словно бес вселился. Тело действовало самостоятельно и связанные руки и ноги, как я подозреваю, единственное, что мне помешало если не расправиться, то уж точно раскидать и сбежать. Потому что та извивающаяся кошка, что лягалась, рычала и кусалась — это была точно не я, как и навыки боя, которых у Маши Искровой отродясь не водилось.

Ну да, билась за свою шкуру, вероятно, ведьма, тело которой я заняла, вот только удары и боль получала именно я, и кровь, и синяки тоже ощущались очень даже моими. Вскоре моя тушка оказалась примерно в том же полубессознательном состоянии, что и в момент пробуждения в этой камере.

Радовало только то, что мои мучители и сами не отделались легким испугом, а вот то, что длинный гад отсиделся в углу — огорчало несправедливостью. Потому что желание откусить ему нос или ухо, мое мстительное второе «я» жаждало на каком-то подсознательном уровне.

— Тащите её! Хорошо отделали стерву, — радостно вещал осмелевший от вида сломленного сопротивления предмет моих коварных дум, — Керз не будет рад, но да делать нечего!

Крат вцепился ручищами в плечи и встряхнул, словно мешок, почти сползшую на пол от скрутившей боли после ударов меня, заставляя стоять на ногах. И как-то по-детски обиженно сопя, утер кровь с разбитых ударом моего затылка носа и губ, потащил на выход. При этом запрокинув за волосы до хруста мою голову, и держа за волосы одной рукой, а другой за заломленные назад скрученные руки. Ярость внутри всё ещё клокочет и беспомощность невыносима.

— Сдохнешь, ущербное подобие мужчины! — шиплю разбитыми губами, — Все сдохните! — Моя бессильная злоба приносит лишь удар по ребрам от долговязого крысеныша, но я успеваю увидеть страх в глазах палачей.

В голове всё плыло, но я даже радовалось этому — когда так плохо, то и умирать уже не настолько страшно. Каждый шаг — словно тело крутят в мясорубке. И вправду ведь твари били на совесть. Только это лишь начало.

Яркий свет лупит по глазам и мои волосы наконец отпускают. Тычки в спину и гул толпы. Делаю усилие, чтобы оглядеться, превозмогая слабость. Злость, что только что кипела, подбивая на подвиги, отступала, возвращая мою привычную рассудительность.

Мысль о странности перепадов настроения и скачках несвойственных мне эмоций, мелькнула фоном, но была вытеснена настойчивой реальностью.

Здание в котором меня держали, оказалось двухэтажным срубом с покатой крышей, крытой черепицей. Рассмотреть это мне удалось лишь мельком, но то, что окна частично прикрыты ставнями, а остальные закованы решетками, я увидела.

А под ногами дорога, утоптанная ногами и копытами лошадей и каких-то парнокопытных, судя по следам. Солнышко светит, где-то сверху громко каркает ворона, если я не ошибаюсь, и в этом мире именно эти птицы издают такие звуки. Большая лужа сбоку, колючий неказистый куст…

— Проклятая ведьма!

— Сжечь…Сжечь!!!

А вот и толпа добрых селян.

В другое время я бы непременно порассматривала с любопытством аборигенов, архитектуру и прочие туристические прелести. Но, когда удается сдерживать беснующуюся толпу лишь усилием ещё примерно десятка условных Кратов и Лариков, то как-то не до достопримечательностей.

Да, собственно, и смотреть-то особо не на что. Разве что на помост впереди, видимо, специально для меня и выстроенный, судя по целому стогу вязанок хвороста, что возвышаются рядом. А ещё одинокий столб по центру, к которому под всё набирающие обороты выкриков меня и тащат.

После бурного сопротивления последовала предсказуемая апатия, а сильная боль в ребрах не давала сосредоточиться на осознании грядущего.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Перебираю ногами, больше не глядя по сторонам. Не хочу, чтобы меня волокли по земле на казнь, выворачивая суставы. Нет, петь «Орленок, Орленок!» не стану — зрители не поймут, менталитет не соответствует. Но и умирать на коленях гордость не позволит. Гордость — последнее прибежище достоинства, его я растоптать не позволю.

Вот и помост. Меня затаскивают и буквально припечатывают к столбу, быстро обматывая даже не веревкой, а какими-то цепями. И поспешно отступают под моим тяжелым взглядом.

Зрители всё больше распаляются, возгласы становятся истеричнее. Проклятья, обещания справедливого наказания от какого-то Вечного, припоминания неких моих грехов…

Все уже слегка плывет, сливаясь в монотонный гул милосердно уплывающего сознания. Темнота…

И снова проклятая кружка с горечью, что проталкивают мне в глотку.

— Так не пойдет, Марша, — злобно-предвкушающий голос врывается в мои личную тишину. — Я ведь обещал, что ты познаешь все муки своим прекрасным телом! — шепчет склонившийся надо мной мужчина.

Мои глаза распахиваются и я с непониманием гляжу на того, кто поит меня зельем. Довольно симпатичный мужик, если бы не эта злоба и фанатичный блеск в глазах. Блондин, с широкими скулами и правильными чертами лица, на вид лет тридцать пять. Одет во что-то напоминающее длинные одеяния жрецов, расшитое неведомыми символами. И такая же, как у дылды звезда на груди, только больше. На лице злорадство и предвкушение, а ещё…жажда? Да, он определенно смотрит на меня вожделея. И ненавидя одновременно.

— Ты просто должна прочувствовать хотя бы телом все муки, что терпела моя душа, — злорадно шепчет этот тип, делая вид, что продолжает поить меня горьким лекарством. — За всё надо платить, ведьма! И не надейся, что когда огонь подпалит веревки, руки освободятся — цепи не горят! И от дыма не задохнешься, я все рассчитал, — выдает он самодовольно, — Так что выть тебе долго!

— А мы знакомы? — не выдерживаю и выдаю ублюдку, что готов с легкостью, из явно некой личной мести, отправить женщину на костер, — Вряд ли, ведь такого морального урода я бы запомнила! — я вкладываю в слова всё презрение на которое способна.

— Тварь … — шипит он, отпрянув от меня.

Разворачивается к толпе, горделиво выпрямляя спину и торжественно кивает приветствующим его.

Значит это и вправду месть. И не мне, а неведомой Марше. Черт, так и не узнаю, чем же она так всем насолила, хотя это и вовсе неуместное сейчас любопытство. Вот только молить о пощаде смысла нет, а с богом и моего-то мира у меня отношения как-то не сложились, так что молиться смысла не вижу. Спасти меня местных божеств я уже просила.

Просто терпим. Как жаль, что этот мужик такая сволочь — я ведь могла умереть в бессознанке, он даже этого лишил.

— Жители Дамеска! Братство Вечного и я, ваш керз, обещали избавить эти земли от скверны! Вечный своей милостью помог изловить Маршаллу Вивьен! Злобная тварь больше никому не причинит вреда! Да свершится суд!

И всё? Обвинения несколько расплывчаты, но публике этого достаточно. Звериная радость на перекошенных лицах. Я вижу, как подручные ловко выкладывают хворост вокруг столба, в несколько колец. Тот, кто меня приговорил поворачивается, бросая на меня последний взгляд и дает отмашку начинать.

Пламя вспыхивает, расходясь кругами и медленно подбираясь к центру.

Всеобщее ликование достигает апогея, а проклятый дым, что должен был подарить пусть неприятную, но быструю смерть, и вправду относит прочь от столба.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

От ужаса я цепенею, но упрямо молчу, пока ещё не пришла боль.

Порыв ветра закручивает пламя, усиливая огонь, я уже чувствую обжигающий жар. Слезы сами текут по щекам… Мамочка, ну за что? Может после смерти я вернусь обратно? Не скажу, что там было хорошо, но хотя бы никто не пытался меня уничтожить…

Как же бездарно прошла короткая жизнь.

Ну, зато смерть фееричная!