Узник иной войны - Мэрилин Мюррей

Через три года после женитьбы я впервые забеременела, и 22 января 1960 года родила маленькую ясноглазую девочку, которую мы назвали Джинжер Джейнел. Она сразу же стала усладой нашей жизни.

Тодд занялся розничной торговлей, и благодаря его обаянию, дружелюбию и способностям у него сложился круг постоянных заказчиков в тогда еще небольшом городке Скотсдейл, пригороде Феникса. В свободное время он отправлялся поохотиться со своими родителями или младшими братьями. Выходя за Тодда, я знала, что охота и рыбалка - его страстные увлечения. Я отнеслась к этому обстоятельству как к неотъемлемому пункту брачного соглашения. В то время я не подозревала, что эти поездки станут чуть ли не самым важным в его жизни. Когда на свет вот – вот должен был появиться наш второй ребенок, Мисси, Тодд отвез меня в больницу, дождался окончания родов и тотчас уехал охотиться.

За три месяца до рождения Мисси магазин ковбойской атрибутики, где работал Тодд, внезапно обанкротился. У нас с Тоддос было двое детей, о которых надо было заботиться, и уйма неоплаченных счетов, необходимо было что-то предпринять. Поскольку у нас обоих был опыт торговли предметами ковбойской атрибутики, помноженный на преданную клиентуру Тодда в Скотсдейле, мы решили открыть собственный ковбойский магазин. Мы начали свое дело холодным январским днем 1963 года, даже не имея в кассе наличности, чтобы дать сдачу в пятидолларовой купюры. У нас был маленький дом с участком, нов силу необходимости нашим домом стал магазин.

Я готовила хот-доги и суп для Джинжер и Тодда на электроплитке в задней комнате. Там же я нянчила Мисси, нередко оставляя ее одну, чтобы обслужить покупателя.

У моей сестры Мэри Сью вышедшей к тому времени замуж за Уэйна Уотсона, было двое сыновей – Тим и Рэнди, приблизительно того же возраста, что и наши девочки. Когда я работала, Мэри Сью частенько брала под свою опеку Джинжер и Мисси, став для них второй матерью; эти четверо карарузов скорее походили на родных, нежели на двоюродных братьев и сестер. Отпуск, выходные и совместные развлечения с Уотсонами и нашими многочисленными родственниками стали очень важны для нас всех.

Следующие годы дались нам нелегко. График работы в магазине, церковные мероприятия, общественные и гражданские обязательства и воспитание двух маленьких дочерей нечасто позволяли нам с Тоддом побыть наедине. Когда же это случалось, наш разговор почти всегда касался дел в магазине.

Вечером, когда наши девочки засыпали, Тодд часто отправлялся на деловую встречу, а я оставалась сидеть над бухгалтерскими книгами. Поглядывая на Джинжер и Мисси, чей сон был столь безмятежен, я завидовала их покою. Я любила моих малышек. Я любила их смех, такой непосредственный. Думая о них, и о том, как сильно я их люблю, я все больше ощущала пустоту внутри себя. Жизнерадостная, полная ожиданий девушка, приехавшая из Канзаса, исчезла. Мне казалось, будто я ее похоронила. Я ощущала усталость и опустошение, но считала, что не имею права жаловаться. Я была воспитана на изречении «РАдость – это Иисус, Другие и Ты». Но подлинный смысл этих слов исказился. Они стали означать для меня, что мой долг и моя задача – принести себя в жертву своей семье, церкви и друзьям. Мне даже в голову не приходило принять во внимание собственные нужды.

Я не позволяла себе ни малейшего чувства обиды или разочарования, связанного с браком или каким-либо иным аспектом моего существования. У меня не было ни слов, ни навыка, чтобы определить, что я чувствую. Понятия «созависимость» тогда не существовало. Я любила своих детей и любила своего мужа. Любой счел бы, что так оно и есть, и я сама в это верила. Всякий раз, когда у меня возникали иные чувства, я отвергала их как «эгоистичные». Я была полностью сосредоточена на своих обязательствах перед другими людьми. Я развернула бурную деятельность. Чем больше я была занята, тем меньше времени оставалось на чувства.

Тодд также загружал себя до отказа. Он не колеблясь предоставлял себя в распоряжение других людей. Постепенно каждый из нас зажил отдельной жизнью у Тодда были его магазин, друзья, обожаемые дети, поездки на охоту и конные походы. У меня – мои дочери, церковные мероприятия, обслуживание покупателей и бесконечные кипы бухгалтерских отчетов.

Никто не замечал, что мы все больше отдаляемся друг от друга; мы и сами этого на сознавали. Мы были двумя людьми, которые идут рядом, но не смотрят друг на друга, поглощенные заботой об остальном мире. Мы ни разу не обернулись, ни взглянули друг на друга, не обратили внимания на собственные нужды. Ни один из нас не догадывался о том, что можно научиться определять свои эмоциональные потребности, и о своем праве требовать, чтобы эти потребности были удовлетворены.

Мне всегда было важно не допустить возникновения конфликта и сохранить мир любым путем: сделать что угодно, лишь бы удержать мир. Семейные и деловые проблемы практически никогда не разрешались нормальным образом. Когда Тодд изливал свой гнев, я молчала. Когда я пыталась обсудить проблему, он просто уходил. На следующий день мы вели себя так, как если бы вчера никакой обиды и гнева не было и в помине.

Несмотря на трудности в общении, в нашей в Тоддом жизни было много радостей, связанным с нашей семейной жизнью и нашим быстро растущим бизнесом. Наш магазин был местом, где любили собираться деловые люди, фермеры и туристы. Им нравилась атмосфера Дикого Запад, созданная Тоддом. Кроме того, он прославился как один из лучших торговцев лошадьми в округе. Он выменивал оружие, ковбойскую одежду, седла и предметы старины. Если ему было что-то нужно, он просто выменивал это. Наш бухгалтер был готов сойти с ума, пытаясь упорядочить все его обмены, чтобы как-то внести их в отчетность. Нас обоих привлекло искусство американского запада, и многие известные люди, имеющие к нему отношение, стали делать покупки в нашем магазине. Время от времени некоторые из них стали приносить картины или изделия из бронзы, чтобы выставить их на продажу.

Как-то к нам заглянул один состоятельный фермер – поправить свою фетровую шляпу, которую он отдавал в чистку. Покуда Тодд отпаривал замятину на подкладке его шляпы, фермер подошел к прилавку и стал рассматривать бронзовую статуэтку ковбоя. Он справился о ней у Тодда и тот поведал ему связанную с ней историю. Фермер поинтересовался ценой, и Тодд ответил: «Семнадцать пятдесят».

Фермер забрал у Тодда свою старую шляпу, водрузил ее на голову, сунул за пазуху своей сильно поношенной холщовой рубахи и направился к выходу. В дверях он обернулся и бросил: «пришлите мне счет». Ошеломленный Тодд спросил: «Как по-твоему, он понял, что я имел в виду семнадцать долларов пятьдесят центов?». Несколько дней спустя, когда пришел чек на тысячу семьсот пятьдесят долларов, Тодд сделал заявление, которое изменило нашу жизнь:

«милая, мы занимаемся не тем делом!»

3.

Картины и тюрьмы

в конце шестидесятых мы с Тоддом продали магазин и открыли художественную галерею. Время для этого мы выбрали самое что ни на есть подходящее и оказались на гребне волны внезапно нахлынувшего интереса к современному искусству Запада. Вскоре после открытия галереи Тодд решил на время оставить работу, чтобы занять поисками денег для новой христианской академии в нашей округе.

Мне нравилось управлять галереей. Я напрямую общалась с художниками и покупателями и выстраивала стратегию развития. Впервые за много лет в меня появилась возможнотсь творить и проявлять свою индивидуальность независимо от Тодда.

Когда Тодд спустя два года вернулся к руководству галереей, я в качестве «Миссис Тодд» вернулась на место, которое «подобает Миссис Тодд». На первый взгляд казалось, что я делаю это охотно, поскольку я полагала, что моей задачей в жизни было поддерживать Тодда и содействовать ему в его начинаниях. Я была приучена забывать о себе и направлять всю энергию на облегчение жизни своего мужа. Я считала, что нужды женщины стоят на последнем месте после потребностей всех тех, кто ее окружает.

Продолжая работать в галерее, я окружила себя живописью. Меня привлекали картины с изображением тех, кто лишен свободы, - индейский младенец, туго запеленатый в одеяло; одинокий всадник, застигнутый снежной бурей; ковбой, окруженный стенами глубоко каньона или атакующими его индейцами, - образы неволи и поисков освобождения.

Я покинула пределы Канзаса, чтобы выйти на новые рубежи в своей жизни. Но даже преодоление географических границ со временем перестает означать свободу и непосредственность. В конце концов вы обнаруживаете, что принесли с собой ваши прежние ограничения или создаете новые. Преграды, которые я взяла с собой, укреплялись последующими событиями, пока не превратились в высокие стены. Эти стены мешали другим увидеть, кто я есть на самом деле, и не позволяли мне дотянуться до людей.