Ржаное слово - Николай Асеев

Борис Кушнер

Митинг Дворцов

Бил барабан.

Был барабанщиком конный с гранитной глыбы.

Бой копыт Фальконета заставил лаже пыль Марсова поля звенеть.

Герольды — трубач с дворцовой колоны, рубака с Мариинской Площади и третий — в медалях грудь — трехсотпудовой медной рудою на квартирной булыжной груде стал.

там,

Где медовые дали Азии, Сибирью зияя, за решеткой окна в Европу теплятся.

Гулко герольды сзывают:

— На митинг, на митинг, на митинг…

Шли.

Над братской оградой, рада не рада, дворцов затаенная рада метнулась в знамя невероятной речи.

Зимний двуглавый с пачкой орлов обезглавленных, красный от крови, которой цари мокли, пришел на порог братский и тупо бросил единственный в мире барок.

Нервный Инженерный Замок с надменностью мальтийца лез искаженной рожей через лысые липы Летнего Сада-

Ласковым бархатом лени барской ползучие высились арки над темнеющей ракой отверженной Аркадии.

Истовым крестом — набожный красавец — крестился Аничков. Ничком пробирался на площадь. Под мышкою с домовым богом, побирался.

Понуро привел панургово театров стадо Глинка.

Желтела, белела Александринка, слоновыя челюсти колон оскалив.

Голубой калиф, мечтала мечеть в небо руками.

Тонко…

Цирк Модерн в сторонке.

У ног Цитадель, как серый камень.

Биржа делегатами прислала Ростры, корабельных корпусов чреватые кесаревым сечением.

Легатами Мраморного стояли рамы пилястров тускнеющих.

Какой-то молью изъеденный с Мойки.

И стройный Смольного Девиц Растрелли.

Четырех перспектив бессменный председатель, глава ватаги гигантов, небрежно играя игрою курантов, в стрельчатый локон волосы выся, доклад грохочет голосом выси:

Товарищи! Города горло сжато. Не смеют рынков хоры туманов охры рвать в рыданьях о старом. На ветошь татарам наветов продали ненужных оранжереи. Пальбою сдавленные по панели хиреют хвостов удавы. Куда вы? Куда вы'? Былому точка выбита в пулеметной очереди. Впереди, ради наших сынов хвастливой радости, еще ли дикие оргии штыки расправили?

Правы ли те, которые правили? Или оравы поведут города?

Не хватит четырех дум мудрости опровергнуть злоречие грудам на грудь припавших трупов.

Правы ли те, которые правду в муках сердцем окровавленным выродили? Или те, чьих брюх выродившаяся трусость над миром породисто пушками по родинам бухает?

Война поперхнулась. Бой — обалдел. Не беда, что мир не у дел. Тает печаль без вести повешенных. На цыпочках завтра к набату. Всех на цепи приведет парад расплаты. Сбросив трехцветные латы, смерть первая взойдет на баррикаду.

Вы, товарищи, древнейшая в городе нация. Вы целовали уста и черным и красным любовницам столицы. Поймите — ведь небо не синяя ассигнация, не разменная по курсу золота зорь. Небо не только людям полезно. Небо — вещь и хочет, забившись в щель бездны, бояться глупых выстрелов. Быть может оно, роняя глазницы звезд, с солнцем, вытекшим от зноя революций, в зените не выстоит и грянет под ноги людям, не сберегшим зеницы ока.

Товарищи! сегодня дворцам речь. Слов много выкрикнем в ухо эху. Анналов не надо. Кандалы каналов сложим на аналое бессонной ночи. Горят площадей чадные плошки. Мглятся лица пощечиной. Лощины улиц юлят. Гулко лощит трескотня переулки. Ручища орут мятежа.

Тяжкой поступью, по ступицу увязая в гнев сердца, пятная оторопь прохожих, проходят на попятный осужденные. Пятый день торопливо скрипит бегущий такелаж восстания под пятой Авроры. Горы прошлого в страхе прахом раз'аханы. Сколько таких непрошеных погибло на эшафоте. Последний еще и убрать не успели. Лежит он мертвый где-то на Невском, на Кирочной, очной ставкой грозя ночи покою.

А люди из Смольного смогут ли? Тоже не больно. В фейерверки укутались. Западу молятся крамольно.

Вот бароны головы монархов, верки обороны в западни хохлят.

Затмилась лозами пальма. Возами вечные лозунги на свалку. И даже последний туда отвезли — в подпалинах, в нагольном тулупе — Стокгольм.

Пока гордый табун декретов без узды вымолачивает степь за Днепром, и Доном, — на Эльбе и Темзе, на Сене и нервных берегах Гудзона, в зоне все еще буйно помешанных, люди рушат города и бегут озорные, набрав каменьев, проломить другому глупому голову. Там, говорят, голова дешевле, чем в Чарджуе гнилая дыня. Головы дешевы, да камни дороги. Дорогие товарищи! неужели допустим, чтоб благородный мрамор, столетний гранит, серый и красный, как сердце граната — тела наши — были растасканы убийцам на гранаты.

Хорошо ночью над городом, товарищи. Глухо как дворняжка спросоня, взвизгивает Викжель, языком железа лизнув окраину.

О крае ином сном заботливы юноши.

Легка синь ноши.

Пока легкомысленный день не пришел развалиться на подушках неба,

с лютиком солнца в петлице.

посылая кальян океана,

Пуская, кольца облаков вереницей.

Товарищи, вволю насытив тишину молчанием, объявим и мы нашу волю отчаянья.

Внемли:

По глубоким пролежням земли, от тихого нашего рая до дального края, вплоть до долларов янки — океан разметался беспомощный, умирающий от водянки.

На троне просторов нетронутых Алтая дремлет стена литая.

Кавказа горбы

Баррикадой Урал, крикнуть хребтами — ура!

Пора предъявить ко взысканию опротестованную декларацию прав угнетенной вещи.

Прямая и тайная рада

всем датам:

наш ультиматум — от звезды до звезды автономия вещи.

Кончил, и все согласны.

Голосуют гиганты.

Председатель вынимает из кармана куранты.

Принято единогласно.

Грузно дворцы расходятся. Бредут каменным шагом ухая. По мостам грохочут.

Лихо купол заламывая, жестом паническим, флигелей руками разводя лирически, взмыл по Шпалерной Таврический.

Краснея, но понимая отлично язык вражеский, Пажеский семенит за Публичной.

Лично на свое попечение берет Корпуса и Учебные Заведения белых ночей Iеремия — Академия.

Все разбрелись феерического города парки.

В Гатчино Гатчинский, в Петергоф Петергофский ушли в тенистые парки.

И Смольный ушел на окраину. К груди пушку прижимает невольно. Хмурится на запад, мудрый и недовольный.

Владимир Маяковский

Из «Газеты футуристов», «Война и мир»

Наш марш

Бейте в площади бунтов топот!Выше, гордых голов гряда!Мы разливом второго потопаперемоем миров города.

Дней бык пег.Медленна лет арба.Наш бог бег.Сердце наш барабан.

Есть ли наших золот небесней?Нас ли сжалит пули оса?Наше оружие — наши песни.Наше золото — звенящие голоса.

Зеленью ляг, луг,выстели дно дням.Радуга, дай дуглет быстролётным коням.

Видите, скушно звезд небу!Без него наши песни вьем.Эй, Большая Медведица! требуй,чтоб на небо нас взяли живьем.

Радости пей! Пой!В жилах весна разлита.Сердце, бей бой!Грудь наша медь литавр.

Революция

26 февраля. Пьяные, смешанные с полицией, солдаты стреляли в народ.27-е.Разлился по блескам дул и лезвийрассвет.Рдел багрян и долог.В промозглой казармесуровыйтрезвыймолился Волынский полк.Жестокимсолдатским богом божилисьроты,бились об пол головой многолобой.Кровь разжигалась, висками жилясь.Руки в железо сжимались злобой.Первому же,приказавшему —— стрелять за голод! —заткнули пулей орущий рот.Чье-то — «Смирно!»Не кончил.Заколот.Вырвалась городу буря рот.9 часов.На своем постоянном местев Военной автомобильной школестоим,зажатые казарм оградою.Рассвет растет,сомненьем колет,предчувствием страша и радуя.Окну!Вижуоттуда,где режется небодворцов иззубленной линией,взлетел,простерся орел самодержца,черней, чем раньше,злей,орлинее.Сразу —люди,лошади,фонари,домаи моя казарматолпамипо сторинулись на улицу.Шагами ломаемая, звенит мостовая.Уши крушит невероятная поступь.И вот неведомо,из пенья толпы-ль,из рвущейся меди-ли труб гвардейцевнерукотворный,сияньем пробивая пыль,образ возрос.Горит.Рдеется.Шире и шире крыл окружие.Хлеба нужней,воды изжажданней,вот она:Граждане, за ружья!К оружию, граждане!На крыльях флаговстоглавой лавоюиз горла города ввысь взлетела.Штыков зубами вгрызлась в двуглавоеорла императорского черное тело.Граждане!Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде».Сегодня пересматривается миров основа.Сегоднядо последней пуговицы в одеждежизнь переделаем снова.Граждане!Это первый день рабочего потопа.Идемзапутавшемуся миру на выручу!Пусть толпы в небо вбивают топот!Пусть флоты ярость сиренами вырычут!Горе двуглавому!Пенится пенье.Пьянит толпу.Площади плещут.На крохотном фордемчим,обгоняя погони пуль.Взрывом гудков продираемся в городе.В тумане.Улиц река дымит.Как в бурю дюжина груженых барж,над баррикадамиплывет, громыхая, марсельский марш.Первого дня огневое ядро жужжа скатилось за купол Думы.Нового утра новую дрожь встречаем у новых сомнений в бреду мы —Что будет?Их ли из окон выломим,или на нарахждать,чтоб сноваРоссиюмогиламивыгорбил монарх?!Душу глушу об выстрел резкий.Дальше,в шинели орыт.Рассыпав дома в пулеметном треске город грохочет.Город горит.Везде языки.Взовьются и лягут.Вновь взвиваются, искры рассея.Это улицы,взяв по красному флагу,призывом зарев зовут Россию.Еще!О, еще!О, ярче учи, красноязыкий оратор!Зажми и солнцаи лун лучимстящими пальцами тысячерукого Марата!Смерть двуглавому!Каторгам в двериломись,когтями ржавые выев.Пучками черных орлиных перьев подбитые падают городовые.Сдается столицы горящий остов.По чердакам раскинули поиск.Минута близко.На Троицкий мост вступают толпы войск.Скрип содрогает устои и скрепы.Стиснулись.Бьемся.Секунда!и в лакзакатас фортов Петропавловской крепостивзвился огнем революции флаг.Смерть двуглавому!Шеищи главрубите наотмашь!Чтоб больше не ожил.Вот он!Падает!В последнего из-за угла! — вцепился.«Боже,четыре тысячи в лоно твое прими!»Довольно!Радость трубите всеми голосами!Намдо Богадело какое?Самисо святыми своих упокоим.Что ж не поете?Илидуши задушены Сибирей саваном?Мы победили!Слава нам!Сла-а-ав-в-ва нам!Пока на оружии рук не разжали,повелевается воля иная.Новые несем земле скрижалис нашего серого Синая.Нам,Поселянам Земли,каждый Земли Поселянин родной.Всепо станкам,по конторам,по шахтам братья.Мы всена землесолдаты одной,жизнь созидающей рати.Пробеги планет,держав бытиеподвластны нашим волям.Наша земля.Воздух — наш.Наши звезд алмазные копи.И мы никогда,никогда!никому,никому не позволим!землю нашу ядрами рвать,воздух наш раздирать остриями отточенных копий.Чья злоба на̀двое землю сломала?Кто вздыбил дымы над заревом боен?Или солнцаодногона всех мало?!Или небо над нами мало голубое?!Последние пушки грохочут в кровавых спорах,последний штык заводы гранят.Мы всех заставим рассыпать порох.Мы детям раздарим мячи гранат.Не трусость вопит под шинелью серою,не крики тех, кому есть нечего;это народа огромного громовое:— Веруювеличию сердца человечьего! —Это над взбитой битвами пылью,над всеми, кто грызся, в любви изверясь,днесьнебывалой сбывается быльюсоциалистов великая ересь!

Война и мир. Часть V