Дочь Луны - Рут Валентайн

— Извините, но мне кажется, вас это не должно касаться, — еле слышно ответила она, поднимая на него глаза.

— Боюсь, что должно, — сухо возразил Мик. — Хочу я того или нет, но отныне вы будете моей ближайшей соседкой, а я соответственно — вашим единственным на несколько десятков миль соседом. Если что-то стрясется, это неизбежно затронет и меня, миссис Уильямс. Вы что, собираетесь жить одна?

— Да.

— A-а, черт! — пробормотал Мик и вздохнул. — Разговорчик у нас, однако, получается… А больше вы ни о чем не хотите мне сообщить?

— Сообщить?..

— Да, сообщить. Например, где папаша вашего будущего ребенка? Знает ли он о предстоящем рождении младенца? Стоит ли ждать его появления и неприятных разборок, или же он дал деру, и в ближайшие лет сто можно не бояться, что он здесь объявится?

— Но это не должно вас беспокоить, — запротестовала Фэйт. — Я не стану вас тревожить. Ни вас, ни кого-либо другого.

— Не все в нашей воле, мэм.

Все же лучше сразу расставить все точки над «і», подумал Мик. Может быть, эта дамочка придет в себя, быстренько упакует чемоданы и поспешит обратно в солнечный Техас?.. Выдвинув из-под стола табурет, Мик уселся, приготовившись к нудной, но, кажется, неизбежной и необходимой беседе.

— Поймите, — сказал он, от дома Монроузов до ближайшего населенного пункта тридцать шесть миль. А до единственного соседа, то бишь меня, четыре с половиной мили, если по дороге. Еще дальше, в десяти и двенадцати милях отсюда, проживают семейства Лэйердов и Уайетов. Если с вами произойдет что-нибудь более серьезное, чем приступ головной боли, звонить за помощью придется соседу. Такой тут порядок. Он не нами заведен, и не нам его отменять, вы согласны?

Мик поглядел на нее, и Фэйт, поколебавшись, кивнула.

— Так вот, вам придется несколько дней пожить у меня. Пока к вашему дому не будет подключено электричество, пока не будет заполнен резервуар с пропаном, пока у вас не установлен телефон, снятый после смерти прежнего хозяина. Не может быть и речи о том, чтобы я разрешил вам оставаться одной в нетопленом доме, не имеющем никакой связи с внешним миром. Если у вас было такое намерение — выбросьте его из головы. К тому же мой служебный долг заботиться о благополучии и безопасности всех обитателей этого округа, и с того момента, как вы вошли в их число, ваше благополучие и безопасность — моя забота. Я доходчиво объясняю?

Фэйт еле заметно кивнула:

— Я не стану доставлять вам неприятности, обещаю. Я бы вообще не хотела, чтобы кто-то из-за меня беспокоился.

Было в ее ответе что-то такое, от чего Мик лишь тяжело вздохнул. Ясности не прибавилось, наоборот, им все больше овладевала тревога. Что-то здесь было нечисто, и готовность, с которой Фэйт соглашалась с ним, угнетала и ставила в тупик.

Мик решил, что пора заняться ужином. В конце концов, за эти десять минут он наговорил больше, чем за целую неделю службы. Да и не в его правилах давать людям советы, пусть каждый для себя все решает сам. Но, поднявшись, он увидел ее скорбно опущенную голову, и его словно молнией ударило.

— Вы от кого-то бежите. От кого? — Фэйт дернулась, как от удара, и беззвучно зашевелила губами. — Ну же, мисс Уильямс! От кого вы спасаетесь бегством?

Фэйт подняла голову, и Мик пожалел, что задал этот вопрос, да еще таким прокурорским тоном: никогда прежде он не видел такого затравленного и безжизненного лица, а ведь перед ним сидела еще молодая женщина, и он помнил, что совсем не такой она была, когда он увидел ее впервые…

Судорожно набрав в легкие воздуха, срывающимся голосом Фэйт Уильямс ответила, словно выдохнув из себя остатки разодранной в клочья души:

— От бывшего мужа. Я убегаю от бывшего мужа…

2

Вообще-то следовало много чего еще выяснить, но у Мика не хватило духу продолжить свои расспросы. Вместо этого он проводил Фэйт в спальню для гостей, где и оставил вместе с ее чемоданами, парой свежих полотенец и советом одеться потеплее, прежде чем спуститься к ужину. Сам он переоделся в поношенные джинсы, красную фланелевую рубашку, подбросил дров в печь, сложенную в коридоре между гостиной и столовой, и после этого занялся ужином. Предстояло разделить на двоих бифштекс, рассчитанный по большому счету на него одного, но тут Мик проявил щедрость, выделив гостье большую его часть.

То обстоятельство, что она бежала от бывшего мужа, рождало целый ряд вопросов, но представив себе выражение ее лица, он усомнился, что сможет сейчас получить ответ хоть на один из них, а потому решил отложить беседу.

Подкладывая в печь дрова, Мик вспомнил, какой была Фэйт в былые времена. Казалось, ее ждет безоблачное будущее, по крайней мере, ему хотелось тогда в это верить… И вот, кого он видит перед собой теперь! Что же могло случиться?..

Ладно, не стоит раньше времени ломать голову. Немного терпения, и разгадка сама упадет ему в руки. Конечно, оставался шанс, что она вернется в свой Техас. Но она не вернется обратно. Мик это нутром чувствовал. Фэйт Уильямс останется здесь, а с ней — и все ее проблемы. И у него не было никакой возможности увильнуть. Во-первых, он видит ее не в первый раз, хоть она его не помнит. Во-вторых, она на сносях и совершенно одинока. Он смачно выругался, и короткое хлесткое словечко громом раскатилось в тишине кухни.

В жилах Мика Пэриша бежала кровь шаманов. В детстве отец редко брал его на колени, но пару таких случаев Мик, а точнее Миках, как звали его в детстве, мог бы припомнить. Время от времени на Эймори Пэриша находил родительский зуд, и однажды в приливе отцовских чувств он поведал мальчику о его матери. Та была знахаркой из племени чероки. И дед Мика был знахарем и колдуном, чье имя индейцы произносили не иначе как с благоговением и трепетом. Самого Эймори Пэриша не волновала эта ерунда, и магию он считал игрой болезненного воображения, но все же он счел своим долгом сообщить мальчишке, что его индейские предки были важными персонами, а не дерьмом собачьим, как порой уверяли Мика окружающие.

Для мальчишки, бросавшегося на каждого, кто называл его грязным индейцем, и заполнявшего одиночество чтением легенд о короле Артуре и романов Вальтера Скотта, пара скупых фраз о его предках по материнской линии оказалась просто бесценной — он окончательно убедился, что не похож на других.

Ощущение избранности вызревало в нем исподволь, от случая к случаю, когда он вдруг обнаруживал, что его интуиция способна выйти за рамки обыденного правдоподобия.

И вот сейчас интуиция подсказывала Мику Пэришу, что он летит в пропасть, прежней его устоявшейся жизни приходит конец, и что все отныне будет не так, как раньше.

Овощи и картофельное пюре быстрого приготовления уже стояли на столе, а Мик доставал бифштекс из гриля, когда на кухню вернулась Фэйт.

— Берите стул и садитесь, — небрежно бросил ей Мик. — Ужин готов.

— Могу я… могу я чем-то помочь?

— Нет, уже все готово.

Мик взглянул на гостью и различил в ее глазах страх, настолько, по-видимому, застарелый, что вошел в привычку. А еще она показалась ему невероятно хрупкой и беззащитной. Видимо, как ни била жизнь эту женщину, она так и не научилась прятаться за броней бесчувствия и равнодушия к невзгодам.

Фэйт оглядела стол и подумала: сразу видно, что он накрыт мужчиной: вилки, ложки, ножи свалены в одну кучу; в центре стола — ролик с бумажным полотенцем вместо салфеток; пюре прямо в кастрюле, хотя брокколи уже выложены на тарелки. Уголки ее губ невольно приподнялись. Интересно, когда в последний раз на стол здесь накрывала женщина?..

Как ни слаб был отсвет улыбки на лице гостьи, Мик его уловил и вдруг осознал, что перед ним сидит женщина, и не просто женщина, а нежное, теплое, благоухающее создание, причем выступающий живот лишь подчеркивает женственность его владелицы. Женственность и соблазнительность.

Резко повернувшись к холодильнику, Мик вытащил оттуда пакет с молоком. Ему, как всегда по вечерам, — пиво, а ей — молоко. При всей неясности ситуации, в которой эта женщина находилась, очевидным было одно: она рада своей беременности и ждет не дождется рождения будущего ребенка.

— Спасибо, — сказала она, когда Мик поставил перед ней стакан молока. Тронутая его заботливостью, она подняла глаза и попыталась улыбнуться. Голубые глаза встретились с его черными, и техасский полдень утонул в бархатной черноте вайомингской ночи.

Мик, моргнув, отвел взгляд. Ему вдруг показалось, что он только что взглянул в лицо судьбе. Хватит суеверий и мистики, сказал он себе, пододвинул стул, сел и все свое внимание переключил на ужин.

— Это слишком большой кусок для меня, — запротестовала Фэйт, когда Мик собрался положить ей бифштекс. — Я просто не смогу…

— Вы сейчас должны есть за двоих, — прервал ее Мик.

— Да, возможно, — неуверенно согласилась она, — но один из нас весит от силы два фунта.