Тайная роза - Уильям Йейтс

***

Вне Розы

Однажды зимним вечером некий рыцарь, старик в заржавленной кольчуге, медленно ехал по лесистому южному склону Бен Бальбена, наблюдая, как солнце погружается в алые облака над морем. Его лошадь устала, словно после долгого странствия; шлем увенчивала не эмблема какого-нибудь местного лорда или короля, но маленькая, сделанная из рубинов роза, сверкавшая все более и более темно-красным светом. Седые кудри ниспадали на плечи, и их беспорядок еще больше усиливал меланхолическое выражение его лица – лица человека, который редко спускается в сей мир, и всегда встречает здесь только трудности; лицо мечтателя из тех, что должны осуществлять свои мечты, и деятеля из тех, что вынуждены подкреплять мечтой свои деяния.

Поглядев на солнце, он позволил поводьям упасть на спину коня, а сам простер руки к западу и воскликнул: "О Божественная Роза Интеллектуального Пламени, дай же наконец узреть отверстыми врата Твоей благости!". Но вдруг громкий визг послышался из леса, несколькими сотнями ярдов выше по склону, а за ним раздался топот ног и шум голосов. Всадник остановился и вслушался. "Они бьют их, чтобы заставить пойти в горло ущелья", – сказал кто-то, и через мгновение дюжина крестьян, вооруженных короткими пиками, пробежала мимо, задержавшись немного, чтобы поклониться рыцарю, сдергивая синие шляпы. "Куда идете вы с копьями"? – спросил он, и один из крестьян, казавшийся вожаком, ответил: "Недавно банда лесных разбойников спустилась с холмов и угнала свиней у одного старика, живущего подле Глен Кар Лох, и мы преследуем их. Мы поняли, что их в четыре раза больше, чем нас, и стараемся отыскать их следы; и тогда тотчас же расскажем обо всем Де Курси, и если тот не окажет помощи, пойдем к Фитцжеральду; ибо Де Курси и Фитцжеральд недавно помирились, и мы теперь не знаем, кому же принадлежим".

– Но к тому времени, – сказал им рыцарь, – свиней уже съедят.

– Дюжине человек большего не сделать, и было бы неразумно всей долине срываться в погоню, рисковать жизнями ради двух свиней, да даже бы и ради двух дюжин.

– Скажите мне, – продолжал рыцарь, – тот старик, хозяин свиней, благочестив ли он, верен ли?

– Он верен, как все мы, и благочестивей любого, ибо молится каждое утро перед завтраком.

– Тогда было бы правильным сразиться за него, – сказал рыцарь, – и, если вы решитесь ударить на разбойников, я стану на острие атаки, а вы сами знаете – один боец в доспехах стоит многих лесных разбойников, одетых в шерсть и кожу.

Тут вожак повернулся к своим товарищам, спрашивая, готовы ли они рискнуть; но они, казалось, более заботились о благополучном возвращении в свои хижины.

– А эти разбойники, они подлы и безбожны?

– Подлы во всех своих делах, – сказал крестьянин, – и никто не видел их молящимися.

– Тогда, – заявил рыцарь, – я даю по пять крон за голову каждого лесного разбойника, какого вы убьете в схватке; – и он повелел вожаку показывать путь, и все пошли за ним. Через некоторое время они напали на след, ведущий под полог леса, и, свернув в прежнего пути, начали карабкаться вверх по горному склону. Вскоре тропка стала более узкой и крутой, и рыцарь вынужден был спешиться и привязать коня к стволу дерева. Они знали, что движутся по верному пути, потому что замечали следы узконосых башмаков на мягкой глине, а между них – отпечатки свиных копыт. Затем тропа стала совсем неудобной, и по отсутствию следов копыт преследователи поняли, что воры несут теперь свиней на спинах. Тут и там длинные полосы свидетельствовали, что какая-то свинья упала и ее тащили волоком. Так шли они около двенадцати минут; раздавшиеся голоса показали, что разбойники недалеко. Потом голоса смолкли, и преследователи поняли, что заметили и их. Осторожно, но быстро продолжали продвигаться они, и через пять минут кто-то углядел в кустах миндаля прячущегося человека в кожаной куртке. Стрела ударила о доспех рыцаря, отскочив без всякого вреда, и сразу же рой стрел со свистом обрушился на загонщиков. Они все бежали и карабкались по направлению к ворам, уже отчетливо различая тех, стоящих между кустами с луками – тетивы луков все еще дрожали; а у них были с собой лишь пики, так что приходилось идти врукопашную. Рыцарь помчался вперед, сражая то одного лесного разбойника, то другого. Крестьяне заорали и, крепко нажав, погнали воров перед собой, пока все не выбежали на плоскую вершину холма; там две свинки спокойно копались в жухлой траве; они обежали свиней кругом и погнали неприятеля назад на узкую тропинку; старый рыцарь подоспел позже всех, но теперь разил врага за врагом. Среди крестьян не оказалось серьезно раненых, ибо рыцарь вынес основную тяжесть схватки, что заметил бы всякий по окровавленным прорехам в его кольчуге; и когда они сгрудились у начала тропы, он велел им вести свиней в долину, а сам стоял, охраняя путь. Через миг он остался один; слабый от потери крови, он мог бы умереть от рук побежденных им бандитов, но не боялся этого, понимая, что те в страхе бегут.

Миновал час, они не возвратились; теперь рыцарь больше не мог стоять, и ему пришлось лечь на траву. Прошло еще полчаса, и юный паренек, в чью шляпу был воткнут целый пук петушьих перьев, появился с тропы позади него и стал, перемещаясь от одного убитого вора к другому, отрезать им головы; он сложил все головы грудой пред рыцарем, сказав: "О могучий рыцарь, мне велели пойти и попросить награду, обещанную вами за головы: по пять крон с головы. Они велели сказать, что молят у Господа и Его Матери долгой жизни вам, но что они всего лишь бедняки и потому хотели бы перед вашей смертью получить деньги. Он повторяли все это снова и снова, боясь, что я забуду, и обещали побить меня, если я действительно забуду".

Рыцарь тяжело приподнялся на локоть и, открыв суму, свисавшую с пояса, отсчитал по пять крон за голову (всего голов было тридцать).

– О великий рыцарь, – продолжал юноша, – они также приказали мне позаботиться о вас, зажечь огонь, и наложить вот эту мазь на ваши раны. – И он собрал ветки и сухие листья в груду, и, высекая искры кресалом, разжег отличный костер. Затем, стянув с рыцаря кольчугу, он стал обрабатывать раны; однако делал он это неумело, как тот, кто следует чужим советам. Рыцарь сделал движение, остановив его, и сказал: – Кажется, ты добрый парень.

– Я хотел бы попросить у вас кое-что для себя.

– Здесь еще осталось несколько монет, – откликнулся рыцарь, – дать их тебе?

– О нет, – отвечал парень, – от них мне добра не будет. Есть лишь одно дело, что увлекает меня, и для него деньги не нужны. Я хожу от деревни к деревне, с холма на холм, и, увидев хорошего петуха, краду его и уношу в лес, и держу там в корзине, пока не добуду еще одного хорошего петуха, и тогда заставляю их драться меж собою. Люди говорят, что я невинный дурачок, и не творят мне вреда, и не поручают иной работы, нежели ходить туда и сюда с посланиями. Именно потому что я дурачок, они поручили мне принести монеты: любой другой украл бы их; и они не решились вернуться сюда сами, потому что страшатся лесных воров. Слышали ли вы, что когда крестили разбойников, волки стали крестными, а правые их руки не были окрещены вовсе?

– Если ты не берешь деньги, славный юноша, то я ничем не могу помочь тебе; разве что возьми эту старую кольчугу, в коей очень скоро мне не будет никакой нужды.

– Есть еще нечто, желанное мне: я вспомнил! – сказал парень. – Я хочу узнать, почему вы сражались, подобно героям и великанам из сказаний, ради столь малого дела? Человек ли вы, другим подобный? Или вы – старый волшебник, живущий в здешних холмах, и не развеет ли вас внезапно ветер, превратив в горсть пыли?

– Я расскажу тебе о себе, – отвечал старый рыцарь, – потому что ныне я – последний из братства, и могу рассказать все и свидетельствовать перед Богом. Взгляни на рубиновую Розу на верхушке шлема, и узри символ моей жизни и упований моих. – Затем он рассказал юноше свою историю, но с перерывами, все более и более долгими; и, пока звучал его голос, Роза блистала глубоким, цвета крови, пурпуром в последних солнечных лучах, а парень воткнул свои петушьи перья в землю и переставлял их, как бы сделав актерами развертывавшейся драмы.

– Живя в стране очень далекой отсюда, я был одним из рыцарей Св. Иоанна, – начал старик, – но я всегда принадлежал к той части братьев Ордена, что жаждали еще более ревностного служения Всевышнему. Однажды явился к нам один рыцарь из Палестины, которому истина истин была открыта Самим Богом. Он узрел великую Огненную Розу, и Глас из недр ее сказал ему, что люди могут отвернуться от света своих сердец и склониться перед иным законом и иной основой, и что если свет погаснет, никто не избежит осуждения, кроме доброго глупца, не способного, и страстного негодяя, не готового мыслить. Уже и сейчас, говорил Голос, путеводный свет сердца, сияющий над миром, даруя ему жизнь, становится менее чистым, и пока он тускнеет, странная зараза поражает звезды, холмы, траву и деревья своей порчей; и никто из видевших ясно Истину и старые пути не сможет войти в Царствие Небесное, кое находится в Сердце Розы, если останется добровольно в испорченном мире; и они могут доказать свое неприятие Сил Разложения, если погибнут на службе Божьей Розе. Когда рыцарь из Палестины говорил пред нами, нам виделось, что мы зрим красную розу, распростершуюся над ним, так что он как бы вещал из ее сердца, и воздух полнился ароматом. Потому поняли мы, что это истинный Глас Господень вещает чрез того рыцаря, и мы сошлись к нему и побуждали вести нас и научить, как повиноваться Гласу. Тогда он связал нас клятвой, и дал знаки и слова, по которым мы могли бы узнавать друг друга в любое время, и назначил места встреч, и послал нас отрядами в мир, искать подходящие случаи, дабы умереть в сражениях за наше дело. Мы посчитали вначале, что проще и правильнее всего поститься до смерти во славу какого-либо святого; но он сказал, что в этом зло, ибо мы умирали бы ради самой смерти, и тем отнимали бы из Рук Божьих право решать время и способ нашей кончины, умаляя тем его силу. Мы должны служить Его величию, и только ему одному, и оставить на волю Бога выбор времени и способа нашего вознаграждения. И еще он призвал нас всегда вдвоем садиться за трапезу, дабы наблюдать друг за другом – не прилепился ли кто к недолжному, потому что кто-то из нас тогда снова сказал, что если запоститься ради любви и благости святого, то такая смерть будет одобрена.