Волшебный поцелуй - Кэтлин Вудивисс

— Ты ведь всегда к этому времени уже уезжаешь из дома, не так ли, Джеффри?

— Да, но сегодня бухгалтер попросил меня просмотреть счета моей корабельной компании. Занятие довольно утомительное, вот я и решил передохнуть немного перед тем, как отправлюсь в Чарлстон. — Джеффри в раздумье склонил голову набок и, чуть прищурившись, спросил: — А ты, малышка, отчего на ногах? Переняла у меня привычку рано вставать?

Рейлин покраснела. Джеффри, всегда встававшему очень рано, она, должно быть, казалась отъявленной соней. Двери, ведущие из ее спальни на веранду, обычно оставались открытыми на ночь, чтобы в комнате было прохладнее, и, хотя звук шагов Джеффри ее нисколько не беспокоил, она часто просыпалась от того, что муж бродил по галерее в рассветный час.

— Меня разбудил стук молотка.

Рейлин дотронулась до ворота рубашки, с неудовольствием отметив, что рука немного дрожит. Причиной этой дрожи отчасти служило возбуждение, которое она неизменно испытывала в присутствии Джеффри, отчасти нежелание выглядеть в его глазах дурочкой, у которой подгибаются коленки и плавятся мозги от одного только взгляда завзятого волокиты. Если бы у нее хватило воли и ума, она не стала бы дожидаться в бездействии, пока он завладеет ее сердцем, и бежала от него прочь без оглядки. Ее решение оставаться с ним под одной крышей, постоянно подвергаясь искушению, противостоять которому день ото дня становилось все труднее, иначе чем глупостью не назовешь. В самом деле, единственной причиной, по которой она оттягивала свершение брачного договора, был страх разочароваться в Джеффри, увидеть, что он вовсе не так благороден, честен и порядочен, каким казался.

В последнее время все чаще ею владело ощущение, будто ее сердце разрывается надвое. Как поступить, когда то тот, то другой выбор попеременно кажется самым разумным? К первому решению ее подталкивало растущее желание стать женой Джеффри не только на бумаге, к другому — страх и подозрительность, внушавшие ей, что она должна бежать от него, сохранив девственность и непорочность до того, как падет жертвой его предательства. И все же стоило ей задуматься всерьез о том, чтобы покинуть этот дом, как внутри у нее все сжималось, она чувствовала себя опустошенной и несчастной, и невесть откуда появлялись слезы — неопровержимое свидетельство нежелания покидать мужа.

Смятение чувств, в котором она постоянно пребывала, внезапные переходы от одной крайности к другой заметно расстроили ее нервную систему. Как ни печально было в этом признаваться, Рейлин понимала, что ведет себя как глупая девица, ослепленная блеском мужской красоты и опыта. В отношении ее и Джеффри все обстояло именно так, поскольку ему исполнилось тридцать три и он был на четырнадцать лет старше. Что может сделать девочка, чтобы противостоять сокрушительному обаянию мужчины с опытом?

Разумеется, нескольких мгновений в его присутствии оказалось достаточно, чтобы привести ее в состояние крайнего волнения. В Англии ее внимания добивался не один юный потомок аристократического рода, и теперь Рейлин было с кем сравнивать. Все эти галантные юнцы на фоне южного светского льва казались тщеславными пижонами и неоперившимися птенцами. К чести Джеффри надо сказать, что немного нашлось бы мужчин, способных потягаться с ним по части умения обольщать, обаяния, особой стати. Выглядел он просто потрясающе. А она еще спрашивала себя, почему оказалась столь уязвимой!

Несмотря на все принятые меры предосторожности, которые призваны были укрепить ее волю к сопротивлению, Рейлин не могла не давать себе отчета в том, что ее увлечение этим мужчиной стало серьезнее за то время, пока они считались мужем и женой. Ее влечению, несомненно, содействовали его недюжинное мужское обаяние и ослепительная внешность. Тем не менее она то и дело задавалась вопросом, не влияет ли на ее отношение к нему то положение, в которое она сама себя поставила. Правила игры, установленные Рейлин, в основном заключались в следующем: она могла смотреть, но трогать воспрещалось. Так ребенок смотрит на вазу с конфетами на буфетной полке: пирует глаз, но от этого только слюна течет сильнее.

Джеффри лениво скользил взглядом по ее телу, прикрытому одной батистовой ночной рубашкой; той же протоптанной дорожкой следовали ее воспоминания, восходящие к тому моменту, когда Джеффри, опираясь локтями о ложе, навис над ней для того, чтобы скрепить их брачный союз. До той ночи нежданного наслаждения Рейлин ни разу не видела голого мужчины и уж тем более ни разу не лежала обнаженной в его объятиях. И все же, если бы ей пришлось описать волнующее зрелище, которое представлял ее божественного вида жених в одеянии Адама, она бы изобразила прекрасного молодого бога в пылу неземной всепобеждающей страсти. Она не могла отвести глаз от своего красавца мужа, и, даже помня все те полные обиды слова, что бросала ему Нелл, стоило ей лишь закрыть глаза, забывала обо всем, кроме тех чувств и желаний, что будили в ней воспоминания о нем, прекрасном в своей наготе, сжимавшем ее в своих объятиях.

Джеффри скривил губы в усмешке, и на щеке его возникла столь волновавшая ее ямочка. Он сделал шаг ей навстречу. Если бы сейчас он был на охоте и она, Рейлин, предстала ему в образе пугливой самки оленя, он не мог бы вести себя более осторожно, более предусмотрительно.

— Не считаете ли вы, мадам, что меня следует высечь за то, что испугал вас?

— Нет, конечно же, нет, Джеффри. Какой абсурд! Рейлин подняла глаза и посмотрела в его лучистые глаза.

Она молчала, не находя, что сказать, и очнулась, только заметив, что улыбается ему, растеряв всякую самоуверенность. Она чувствовала, как каждая клеточка ее тела трепещет, наполненная жизнью, и виной тому, должно быть, был чудесный любовный эликсир, источаемый стоящим перед ней мужчиной.

— Я хочу сказать, что ты заставляешь меня чувствовать… Рейлин пыталась подыскать верное определение своему замешательству и в то же время не выглядеть в его глазах по уши влюбленной дурочкой. Как могла она назвать каким-нибудь заезженным, пошлым словом ту благодать, что вдруг снизошла на нее?

Рейлин совсем не хотелось, чтобы Джеффри догадался о ее смятении; усилием воли она пыталась не поддаться чувству, остаться глухой к его ухаживаниям, но, видит Бог, стойкость давалась ей с большим трудом. Побывав на тонкой грани, отделяющей формальный брак от действительного, Рейлин оказалась не в состоянии предать эти волнующие воспоминания забвению. Она видела его возбужденным — одного этого хватило бы, чтобы лишить ее покоя. А потом началась борьба за то, чтобы остаться собой, не менее жестокая оттого, что происходила эта борьба только в ее сознании. Как ни трудно было ей преодолевать собственное любопытство и желания, пропасть между ними продолжала расти, особенно после того как и он, Джеффри, стал по собственной воле отдаляться от нее. Сколько раз ею овладевало чувство полного одиночества в доме, полном слуг, только потому, что его не было рядом, сколько раз она ловила себя на том, что проигрывает в уме сцены, происходившие наяву в их первую брачную ночь! Сейчас Рейлин не нуждалась в поддержке воспоминаний: муж стоял перед ней, достаточно близко, чтобы она ощущала его ауру, магнетическую власть его обаяния, ощущала их кожей.