И вспыхнет огонь - Норман Спинрад

Это конец, конец! Звуки, цвет, свет - все слилось в бешеном вихре, и голос уже не хрипит, а рыдает, и стук сердца - гром, и дробь барабана стон, глухо всхлипывает гитара, и меня нет, нет, я распадаюсь на атомы, исчезаю...

Стены и потолок палатки вспыхивают. Я слепну от неожиданного света.

Динамики выбрасывают в зал звук такого мощного взрыва, что я чуть не падаю с ног.

Я чувствую, как всего меня выдавливает через лопнувший череп - боже мой, до чего же это приятно...

Потом:

Грохот взрыва переходит в гул.

Лучи прожекторов сбегаются в одну точку на потолке, все остальное погружается в темноту.

Пятно света на потолке превращается в атомное облако.

Атомное облако медленно разворачивается под стихающий гул взрыва. Оно бледнеет, гаснет и наконец растворяется в глухой черноте.

В зале зажигается свет.

Ах ты, черт. Потрясающе!

Ах ты, черт. Гениально!

После представления я отвел ребят в сторону, чтобы потолковать один на один. Когда выяснилось, что у них нет импресарио и они не связаны с "Мандалой" даже опционом контракта, я принял решение молниеносно.

Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что подложил студии колоссальнейшую свинью. Я подписал со "Всадниками" договор, который сделал меня их импресарио и отдал мне двадцать процентов их сборов. Затем ангажировал их в "Американскую мечту" за десять тысяч долларов в неделю, выписал чек как директор "Американской мечты", положил его себе в карман как импресарио "Четырех всадников" и порвал свой договор с телестудией, оставив ей долг в десять тысяч долларов, а себе - двадцать процентов от сборов самой многообещающей после "Битлов" группы.

А какого черта, в самом-то деле: кто на мелком шрифте наживается, тот от мелкого шрифта и погибнет.

148 дней до часа "ч"...

- Вы ведь еще не видели пленку, Б. Д.? - спросил меня Джейк. Он что-то сильно нервничал. Для людей моего ранга привычно, чтобы подчиненные в их присутствии нервничали, но Джейк Питкин все-таки заведующий отделом монтажа на студии, а не рядовая мелкая сошка, ему, казалось бы, не к лицу робеть перед начальством. Неужели в слухах, которые до меня дошли, есть доля правды?

Мы были одни в просмотровой. По-моему, киномеханик нас слышать не мог.

- Видеть не видел, - ответил я. - Но слышал довольно странные вещи.

Джейк сделался бледен как смерть.

- Касающиеся пленки, Б. Д.?

- Касающиеся вас, Джейк. - Я дружелюбно улыбнулся: пусть знает, что я не придаю слухам никакого значения. - Я слышал, например, что вы не хотите пускать передачу в эфир.

- Это правда, Б. Д., - твердо сказал он.

- Да вы отдаете себе отчет в том, что вы говорите?! Каковы бы ни были ваши личные вкусы - кстати, если хотите знать, мне самому эти "Всадники" не по душе, в них есть какая-то патология, - но сейчас это самая модная в стране рок-группа. Этот гнусный мошенник Херм Геллмен содрал с нас двести пятьдесят тысяч долларов всего за один час. Двести тысяч мы ухлопали, чтобы отснять пленку, еще сто тысяч съела реклама - заказчики не жалеют расходов. Лента влетела в миллион, если не больше. И если мы не выпустим передачу в эфир, мы швырнем этот миллион псу под хвост.

- Я знаю, Б. Д., - ответил Джейк. - Знаю и то, что рискую потерять работу. И все равно я против того, чтобы передача пошла в эфир. Подумайте об этом. Давайте я покажу вам самый конец. Я уверен, вы поймете, почему я готов остаться без работы, и согласитесь со мной.

Под ложечкой у меня противно засосало. Надо мной тоже стоит начальство, и это начальство заявило, что программа "Всадники зовут" будет при всех условиях показана телезрителям. При всех условиях. И обсуждению этот вопрос не подлежит. Да, происходит что-то не совсем понятное. Время для коммерческой передачи купили у нас за неслыханную цену, и сделал это военный концерн, который никогда еще не заказывал нам рекламу. Однако меня гораздо больше беспокоило другое: Джейк Питкин не славился свободомыслием и независимостью взглядов, и вот поди ж ты - ставит теперь на карту свою работу. Значит, уверен в моей поддержке, иначе не отважился бы на такой шаг. Увы, от меня ровным счетом ничего не зависело, хоть Джейку я об этом сказать и не мог.

- Начинайте, - распорядился Джейк в микрофон. И когда свет в просмотровой погас, повернулся ко мне: - Вы сейчас увидите их последний номер, Б. Д.

...Чистое голубое небо на экране, томные, ленивые аккорды гитары. Камера медленно ползет по небу: легкие белые облака, маленькое, бесконечно далекое солнце - не солнце, а крошечная светящаяся точка. Эта точка подплывает к центру экрана, и в этот момент в аккорды электрогитары вплетается тихое жужжанье ситара. Медленный, очень медленный наезд на солнце. И чем больше становится его шар, тем громче жужжанье, гитара смолкает, и начинает отбивать ритм барабан. Громче, громче гудит ситар, и жестче стук барабана, и все быстрее, быстрее, а солнце продолжает расти, и наконец весь экран заполняет невыносимо яркое сияние. Ситар и барабан словно обезумели, но, перекрывая их, звучит голос - словно стон больного в горячечном бреду:

- Ярче - тысячи - солнц...

Свет чуть бледнеет, из него проступает прекрасное лицо женщины с темными волосами, огромными глазами и влажными губами, и вдруг на звуковой дорожке остаются только приглушенные воркующие звуки гитары и тихие голоса:

- Ярче тысячи... тысячи солнц!

Лицо женщины расплывается, вместо него на экране - "Четыре всадника" в черных одеждах, и мелодия, возникшая с появлением лица женщины, переходит в минор и звучит уже как погребальная песнь под аккомпанемент скорбных, отрешенных аккордов электрогитары и тоскливого гуденья ситара:

- Мир темнеет... темнеет... темнеет.

Монтаж вставных кадров:

Горящая вьетнамская деревня, убитые женщины, дети...

- Мир темнеет, темнеет, темнеет.

Горы трупов в Освенциме...

- И ночь!

Гигантские кладбища машин, на переднем плане - худые, как скелеты, негритянские ребятишки в лохмотьях...

- Я умру...

Охваченное пламенем негритянское гетто в Вашингтоне, на заднем плане -туманный силуэт Капитолия...

- ...не увидев рассвета!

Огромное, во весь экран, лицо "всадника"-солиста, сведенное судорогой отчаяния и экстаза. Ситар играет в дубль-ритме, горестно плачет гитара, и "всадник" кричит в исступлении:

- Но я еще жив, и дай мне пройти этот путь! Скорей, я зову вас с собой, остались мгновенья!

Снова лицо женщины, но бесплотное, прозрачное, сквозь него бьет беспощадный желтый свет. Все быстрее рокочет ситар под обреченное рыданье гитары, и "всадник" заходится в неизбывной муке:

- И вспыхнет огонь, великий огонь озарит мое небо!

На экране - ничего, кроме жесткого, ослепляющего света...