Генетика этики и эстетики - Владимир Эфроимсон

Для преодоления широко распространенной наследственной инертности Давиденков предложил программу тренировки подвижности нервной системы, начиная с детского возраста. Это новая задача, которую эволюционная нейрогенетика ставит перед педагогами: «Здесь достижения преемственности должны будут победить дефекты наследственности. Но чтобы это действительно могло иметь место, нужно не закрывать глаза, а открыто оценивать действительное положение вещей». Такой вывод был сделан генетиком в 1947 г. Но этот призыв не только не был услышан в СССР, но в последующее десятилетие делалось все, чтобы генетический подход не проник в учение о «социальной сущности» человека. В соответствии с этим учением отвергались данные о генетической компоненте в преступном поведении и считалось, что у советского человека нет никакого секса... И, может быть, в основе всех бед общества и лежит утопическое представление о человеке как о некоей разумной машине без страстей, эмоций и генов.

В этом смысле книга «Генетика этики и эстетики» как нельзя более актуальна. Она обращает нас к путям эволюции человека, современным данным о его генофонде. Эфроимсон убедительно доказывает, что в генофонде записана не только потенциальная способность мыслить, но и способность различать добро и зло. Я не буду здесь обсуждать сильные и слабые стороны доводов автора о путях возникновения и отбора разных форм альтруистического или агрессивного поведения. Важно обсудить положения, которые обычно ускользают от читателя — не генетика и которые рассмотрены Эфроимсоном в специальной главе о феногенетике поведения.

Следует не упустить из виду следующие генетические положения:

1. Нормальная психическая деятельность, в том числе нормальная система этических реакций и мышление, возможна лишь при условии нормального, не мутантного состояния многих сотен или тысяч генов. Мышление снижается до уровня олигофрении (слабоумия) и начинают проявляться аномалии психики при гомозиготности по любому из сотен уже известных наследственных дефектов, а также при множестве самых разных аберраций хромосом. 2. Очень важно ясное представление о взаимодействии генотип — среда. Вот самый простой пример. Рецессивная мутация фенилкетонурии блокирует превращение аминокислоты фенилаланин в тирозин, и ребенок, гомозиготный по этой мутации, становится олигофреном вследствии отравления тканей мозга предшественниками тирозина. Но если сменить диету и кормить младенца не молоком матери, содержащим фенилаланин, а пищей без фенилаланина, ребенок вырастает вполне психически здоровым. Таким образом, изменением условий среды (в данном случае кормлением) можно устранить дефекты генотипа. Эти и другие подобные факты нередко приводят как довод о неважности генотипа и могуществе среды. Это досадное, но нередко повторяемое (не генетиками) недоразумение. Тот факт, что определенными условиями можно потенциально мутантный фенотип исправить или улучшить до уровня нормы, вовсе не устраняет принципиальных различий между нормой и мутантом! В данном случае именно мутант, а не норма чувствительны к изменению диеты. Когда генетик говорит о наследовании признака, то это следует воспринимать по принципу «два пишем, три в уме». Ибо при этом подразумевается, что становление любого признака, и поведенческого в особенности, происходит по следующему сценарию: наследственная программа (гены) — чувствительный период (ы) — предопределение пути развития — формирование признака («самообучение»). В этологии, науке о поведении животных, хорошо известно явление импринтинга. По аналогии с ним Эфроимсон предлагает новый, очень удачный, на мой взгляд, термин «импрессинг» — для обозначения сверхранних впечатлений детства, которые действуют в чувствительный период и являются жизнеопределяющими. Чтобы «чувства добрые» проявлялись у взрослого человека, они должны быть пробуждены еще у ребенка. И напротив, этический код альтруизма и доброты может быть легко заглушен и извращен групповой этикой (классовой, национальной, узкорелигиозной и т.д.).

Насильственные идеологии распространяются, однако, в «облатке справедливости», а жестокие средства оправдываются высокой целью. В своей работе Эфроимсон делает основной упор на то, как может зависеть от генотипа индивидуальная этика человека, его потенциальная способность к добрым или злым поступкам. Групповая этика осталась как бы в тени. Поэтому редакторы книги сочли вполне уместным поместить в этой книге никогда ранее не публиковавшуюся статью известного биолога проф. А. А. Любищева (1890—1972) «Генетика и этика». Любищев и Эфроимсон были друзьями, они оба явились лидерами оппозиции лысенковщине, но их эволюционные предпочтения сильно различались. Эфроимсон полностью принимал тезис Дарвина о ведущей роли отбора в эволюции живых организмов, включая человека. Для Любищева отбор имел подчиненное значение, для него главное — наличие законов (идеи), ограничивающих многообразие форм. Эфроимсон послал свою статью о генетике и этике (контур данной книги) «на разнос» своему другу Любищеву. Разнос был сделан. Нисколько не отрицая наследственную компоненту в человеческом поведении, Любищев полагает главным в судьбе человеческих популяций и этносов «идеологическую наследственность». Он сопоставляет биологические и социальные основания этики и выявляет роль «идеологических мутаций». «Отказ от всечеловеческой, космополитической морали есть страшный регресс, чудовищные последствия которого пережили люди в XX веке».

Диалог Эфроимсон—Любищев поможет столь необходимой полифонии при обсуждении биосоциальных основ этики и эстетики. В рамках проблемы природы чувства красоты и гармонии у человека совершенно необходимо указать на замечательную книгу «Золотое сечение» (М.: Стройиздат, 1990), написанную архитекторами И. Шевелевым, И. Шмелевым и композитором М. Марутаевым. В этой книге математически строго обосновано, что одни и те же принципы гармонии определяют пропорции в архитектуре и искусстве, законы формообразования в живой природе и психофизическое состояние человека. Проблема красоты в природе хотя и привлекала внимание (например, известная иллюстрированная книга Э. Геккеля «Красота форм в природе»), но остается загадкой. Красота живых форм вовсе не есть случайность.Это идея, воплощенная в материи, — так писал и думал Любищев. И эта мысль оказалась созвучной авторам книги «Золотое сечение». «Эстетический наряд организма должен быть инвариантно созвучен эстетическим покровам среды. Иначе спектакль жизни будет не плодотворным, не уютным в психологическом отношении... Без общения с прекрасным человек обречен на духовный голод, он становится дикарем и вырождается как человеческое существо» (И. Шмелев в кн.: «Золотое сечение», с. 302). Эти мысли хорошо дополняют соображения Эфроимсона о том, что восприимчивость к красоте и гармонии записана в генофонде.

Февраль 1991 г. д-р биол. наук М. Д. Голубовский

ВВЕДЕНИЕ

Предлагаемый труд не должен рассматриваться как целостное изложение общих представлений автора; тем не менее, он может восприниматься читателями как тезис или синтез. Задача гораздо более скромна. В СССР, странах социализма и даже в капиталистических странах человеческая личность и ее психика рассматриваются почти исключительно как продукт социального воздействия воспитания, среды; при этом биологические и генетические основы личностного разнообразия почти полностью игнорируются. Автор, вовсе не желая оспаривать принцип примата средового, социального в развитии личности, тем более — общества, счел нужным противопоставить этому тезису необходимую для еще более правильного синтеза антитезу, умышленно и бескомпромиссно подбирая данные, свидетельствующие о роли биологического и генетического, единственно подхватывавшегося естественным отбором. Выполнение этой задачи тем более важно, что эта антитеза до сих пор в советской литературе вообще не была представлена, а в зарубежной научной печати представлена преимущественно различными вариантами неосоциалдарвинизма, весьма наукообразного, достаточно агрессивного и массово популяризируемого.

Громадная роль социальной преемственности в формировании личности совершенно очевидна: мать, воспитательница, ясли, детский сад, школа, сверстники и взрослые, учителя, ВУЗы, книги, журналы, газеты, кино, радио, телевидение и бесконечное количество иных средовых факторов уже с рождения оказывают влияние на личность, но идея, что влияние среды монопольно — глубоко ошибочна: однояйцевые близнецы, генетически идентичные (в отличие от двуяйцевых близнецов, генетически схожих лишь по половине своих генов), оказываются почти тождественными не только по внешности, но и по психике и множеству компонентов интеллекта. Это близкое к тождеству сходство психических особенностей частично сохраняется и между однояйцевыми близнецами-партнерами, выросшими раздельно, независимо друг от друга, в разных условиях, разумеется, если эти условия среды не были очень контрастными (например, помимо самого разделения в раннем детстве противоположными социальными условиями, низшим образованием у одного близнеца, высшим образованием у его однояйцевого партнера). Следовательно, если условия среды не экстремально различны, а находятся в рамках обычной нормы, генетическое тождество обеспечивает очень высокую степень не только внешней, но и интеллектуально-эмоциональной схожести. Но бросающееся в глаза физическое и психическое сходство однояйцевых близнецов, даже выросших раздельно (но не в контрастных условиях), показывает, что огромная доля разнообразия психики, наблюдаемая в пределах любой одновозрастной группы мальчиковдевочек, юношей-девушек, мужчин и женщин, одной расы, нации, экономической или образовательной прослойки, обусловлена именно наследственными факторами.