Морской космический флот. Его люди, работа, океанские походы - Сергей Иванович Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увидев нас, эта старушка торопливо направилась к нам. Ее сморщенное лицо выражало злобу, выпученные глаза горели ненавистью. Угрожающе размахивая клюкой, она вплотную подошла к маме и прошипела:
– Ты, председательская су…… беги отсюда со своим щенком, а то ненароком привяжут к танкам и разорвут как бешеных собак.
Легко понять, что чувствовала мама в этот момент. Боялась не за себя, за меня. Подхватив меня на руки, она ускоренным шагом направилась к дому. Отдышавшись, мама рассказала деду о происшедшем. От слов старухи она долго не могла успокоиться. Насторожился и я, словно повзрослев, хотя мне было всего пять лет. Слова «война и враг» стали для меня не просто звуком, а приобрели конкретный смысл. Война – это горе, голод и смерть. Немец – это враг, который пришел убить нас. Такое осознание вскоре выразилось в моем поступке, который чуть не стоил мне жизни.
Вскоре после появления передового отряда фашисты заняли нашу деревню. Наш дом находился на ее окраине. Дом был небольшим, но чистым и уютным: две комнаты, отдельная кухня с русской печью, веранда и дворовая пристройка, в которой содержались овцы, куры и гуси. Комнаты буквально утопали в кружевах. Мама до войны работала на одной из московских швейных фабрик и занималась машинной вышивкой. Помню, что швейная машина «Singer», подаренная ей на свадьбу, строчила постоянно. Эта машина находится в рабочем состоянии и сейчас.
В нашем доме расположился немецкий штаб. Первое, что они сделали, загнали нас в маленькую комнату. Затем затопили печь, нагрели воды, натаскали в кухню соломы и устроили настоящую баню. Голые, обильно поливая себя водой, они довольно долго мылись, периодически выскакивали на улицу и валялись в снегу. В то же время солдаты, перебив кур и гусей, в большом чугуне, в котором мама варила скотине корм, приготовили на разведенном возле дома костре какую-то еду. Закончив помывку, «квартиранты» устроили в большой комнате ужин. Опьяненные успехами на фронте, подогретые шнапсом, они долго распевали песни и играли на губных гармошках. В какой-то момент один из немецких офицеров, долговязый и рыжий, завалился к нам в комнату, держа в руках что-то из продуктов. Подойдя к маме, он показал на зыбку, подвешенную к потолку, дал продукты и на ломаном русском языке и сказал:
– Киндер? Матка, кушать много надо.
Мама, испугавшаяся прихода немца, ожидала от него всего, но только не этого. Дед Федор свободно говорил по-немецки. В Первую мировую войну он несколько лет провел в немецком плену, работая на одной из ферм. Подойдя к немцу, он обменялся с ним несколькими фразами. Тот, дружелюбно похлопав его по плечу, неторопливо вышел.
Этот немец был поляком. Очевидно, война ему была чужда. Оказавшись в кровавой мясорубке, он не мог не выполнить приказа, и выполнял его, как подсказывала совесть. Воспоминание о доме, об оставленной семье размягчали его душу. И он, как бы оправдываясь за содеянное, пытался сделать что-то доброе. В удобные моменты передавал маме то колбасу, то сгущенку.
Немцы находились в нашей деревне восемнадцать дней. Но и этого срока хватило, чтобы понять всю трудность и отвратительность положения. Главное – это голод. Запасов продовольствия не было. Выживали, как могли. Дед Федор аккуратно собирал брошенные немцами продукты и остатки пищи. Мама их использовала. Однажды он принес большой кусок мороженой конины. Хоть с отвращением, но мы ее съели. В другой раз он принес целый мешок мороженых яблок. Немцы их выбросили, а нам они были в радость.
Мелкие подачки не растопили во мне вражды к немцам, которую я чувствовал постоянно. Как-то, одев фуражку, офицерский ремень с кобурой, вооружившись детским ружьишком, стрелявшим пистонами, я спрятался в сенях за входной дверью. Весь этот реквизит был оставлен офицером, квартировавшим у нас до прихода немцев. Ждать врага долго не пришлось. В первого вошедшего немца с криком «Ура!», «За Родину!» я выстрелил несколько раз. Ошеломленный неожиданностью происшедшего, немец схватил меня за ноги и готов был разбить об угол дома. Дед Федор, случайно увидевший эту сцену, буквально вырвал меня из его рук. Извинившись и объяснив немцу, что это еще глупый мальчик, за смелый поступок он не должен быть жестоко наказан, а наоборот, заслуживает уважения. Немец, польщенный тем, что русский «Иван» свободно говорит на его родном языке, отпустил меня и даже дал шоколадку.
Первые дни захвата деревни немцы вели себя спокойно. На южной стороне ускоренно сооружали огневые точки. Чувствовалось, что они готовятся к скорому наступлению. Части Красной Армии, отошедшие на линию Рогачевского шоссе, активных боевых действий не вели. Лишь однажды в деревню ворвался танк, который был подорван немцами, а экипаж расстрелян. Чуть позже в деревне появился эскадрон красноармейцев, очевидно заблудившийся или не знавший реального положения линии фронта. Увидев опасность, уйти он уже не смог. Немцы окружили и расстреляли его, не пожалев лошадей.
В школе немцы развернули полевой госпиталь. Школьный двор, окруженный кустами сирени, еще недавно любовно ухоженный и благоухавший гроздями сирени и россыпью различных цветов, был превращен в скотобойню. Скот сельчан, не эвакуированный с отходом частей Красной Армии, был согнан немцами на школьный двор и забит. Кругом валялись головы, шкуры, конечности и внутренности животных. Стаи голодных собак и ворон, слетевшихся со всей округи, рвали и растаскивали это добро по укромным местам. Большинство яблонь и вишен в саду были вырублены. Ульи, убранные на зимнее время в один из коридоров школы, были частично сожжены, оставшиеся – выброшены на улицу. Учительница Лидия Александровна, интеллигентная женщина, в своё время окончившая институт благородных девиц, была выгнана из школы, её приютили сельчане. Единственной коровой, оставшейся в деревне, была корова моей бабушки. Забрать немец ее не смог, не далась. Но и не застрелил, пожалел ее за красоту и буйный нрав. Действительно корова была хороша, но бодлива. В народе говорят, что бодливой корове Бог рогов не даёт. Ей дал. Да ещё какие! Бабушка нарекла её – «Красоткой». Она соответствовала этому имени. Крутые рога, бело-красный окрас, большое вымя и крупные габариты выделяли ее из всего стада. «Красотка» еще долгие годы преданно служила бабушке, радуя ее хорошими надоями молока.
Зверств немецкие солдаты не проявляли. Не до этого было. Один из стариков преклонных лет, назначенный старостой деревни, к
