Всадник с улицы Сент-Урбан - Мордехай Рихлер

Потом все как-то сразу оказались на полу. Заползали друг по другу, задергались. Сплошное извивающееся пахучее и влажное мельтешение ног, рук, грудей и языков. Девицы стонут, вскрикивают — ай, яй, я-яй, — поминают мамочку; мужики гогочут, звонко шлепают ладонями по попам и выкрикивают скабрезности. Джейка от выпитого подташнивало, в башке были гул и пустота. Обуяло какое-то стыдное упоение. Вдруг он осознал, что как раз это и называется оргией, он в ней участвует — о! — и его дух воспарил. Чтоб нам так жить, Янкель! Свобода, непокорство и мятеж, пусть непонятно, против чего — вот настоящая жизнь! Он разделся и только это попытался (не слишком решительно — так, на пробу) облапить оказавшееся рядом туловище, как вдруг в щеку ткнулась чья-то мокрая вонючая нога. Сперва одна, потом другая, обхватили шею. Тут подоспели руки — тянут его за голову к хлюпающей вагине, мохнатой и мокро поблескивающей. Подавляя тошноту, Джейк высвободился, натянул штаны и взгромоздился на табурет у бара. Сидел и помаленьку пил, чувствуя, как на виске бьется пульс, тогда как внизу по всему полу продолжалось ползанье, какие-то удары, корчи. Целуются, хлюпают, чавкают, чуть не кулдыкают по-индюшачьи.

Мне-то это зачем, думал Джейк. Что я тут забыл? Если бы увидел это в фильме про то, как пуста жизнь богачей, или, допустим, вычитал в книжке, где раскрывается подноготная элитного поселка, я бы сгорал от зависти, а сейчас, когда это происходит со мной… Джейк сгреб за горлышко бутылку шампанского и вышел на балкон полюбоваться восходом солнца. Солнца Средиземноморья. Солнца Испании. Пыхтя, втягиваются в гавань грязные рыболовецкие суденышки. Над ними алчно носятся чайки или поплавками скачут вверх-вниз на отблескивающих зеленью мелких волнах поодаль. Запомни это, велел себе Джейк, храни и радуйся; при этом чувство было такое, будто он только что вырвался из гетто и вместе с тем он этакий Хемингуэй: тот, поди, так же поднимал к губам бутылку, пил до дна и вышвыривал в море. Еще через секунду его стошнило.

Послушайте, судья, — черт! — ваша милость! Все то, что говорится в этом зале, — это же шиворот-навыворот! Джейкоб Херш не сексуальный маньяк! Я уважаю общественные институты. Да и вообще я со всех сторон приличный парень. Конечно, на словах много чего могу себе позволить, но рисковать… Даже в Париже я оставался канадцем. Гашиш? — ну да, курил. Но ведь не в затяжку же! Не в затяжку!

Ага, дождешься, послушает. Судья Бийл — типичный старый мудак. Скажет, да, мистер Херш. Конечно. Понимаю.

Полшестого. Джейк развалился в кресле, зарывшись в кипу журналов. Вот старый номер журнала «Тайм».

Медицина

Как не умереть от рака

С тех пор как Уильям Пауэлл[12] создавал экранные образы, благодаря обаянию которых публика буквально носила его на руках, сменилось не одно поколение. Так что сегодняшние кинозрители его вряд ли помнят. Но куда удивительнее угасания его славы реальная история спасения известного актера. На прошлой неделе Пауэлл справил в городке Палм-Спрингс (Калифорния) двадцатипятилетие операции по удалению рака прямой кишки. И с той же изысканной непосредственностью, которая когда-то сделала его звездой экрана, Пауэлл прямо и честно рассказывал про свою болезнь и лечение, которое многим пациентам и их родственникам обсуждать было бы неловко.

— Кровотечения из заднего прохода у меня начались в марте 1938 года, — рассказывает он. — Врачи обнаружили рачок — небольшой, размером меньше коготка, на углублении что-нибудь трех-четырех дюймов от ануса. Мне порекомендовали удаление сфинктера. Затем пришлось бы пойти на колостомию, то есть проделать в животе отверстие и всю жизнь потом извергать каловые массы через него в мешочек. К такому я не чувствовал в себе готовности. Но доктор сказал, что в моем конкретном случае возможна альтернатива — временная колостомия и лечение радиацией. Это мне подошло.

Хирурги сделали в животе Пауэлла разрез, вывели через него часть толстой кишки наружу и рассекли ее вдоль. «Некоторое время после этого, — говорит Пауэлл, — фекалии выводились в особый карман пониже пояса».

Не дыша, Джейк перескочил глазами в конец страницы.

Лишь в немногих случаях рак прямой кишки удается диагностировать достаточно рано, чтобы лечить его методом, примененным к Пауэллу. Пауэлл резюмирует просто: «Оказалось, что я счастливчик».

Сук-кин сын! Когда Джейк посетил доктора О’Брайена по поводу собственных ректальных кровотечений, тот сказал: не волнуйся, мол, старина, это всего лишь геморрой. Ну, «старина» — это еще бог с ним, ладно, но, пока Джейк в промозглой процедурной палате застегивал штаны, доктор О’Брайен небось уже вовсю делился впечатлениями с медсестрой: «Как вам наш милый мистер Херш?»

«Это кто? Тот парень с одним недоопустившимся куда надо яичком?»

«Ну да, ну да, он самый. Имею основания надеяться, что застрахован он по полной программе. Поэтому вскрывать его смысла нет. Пусть поживет еще».

И вот Джейк стоит теперь голый, повернувшись к зеркалу задом, широко расставив ноги и согнувшись так, что голова болтается между колен, щупает дырку ануса в поисках рачьего когтя. Нет, все вроде ничего — никаких таких первых признаков; во всяком случае, глазом не видно. И тотчас вспомнил, как Гас Бергер (земля ему пухом) однажды утром поднял руку побриться, а чуть выше локтя оказалась маленькая лишняя шишечка. И — с приветом! Джейк осмотрел все укромные местечки тела, все прощупал, прощипал, прошлепал, проверяя, нет ли каких бугорочков, шишечек или утолщений, но нигде ничего не нашел. Ну, на первый взгляд вроде нормально. Не чувствуя, однако, облегчения, скорее обеспокоенный еще больше, он вышел в кухню выпить снова, однако решил воздержаться, навыжимал себе апельсинового сока и трижды вприпрыжку обежал вокруг стола.

Вновь настенное зеркало уловило Джейка, но на сей раз он ворвался в гостиную якобы с клюшкой, изобразил, будто отводит шайбу, готовясь к плоскому броску, чем выманил Джонни Бауэра[13] из ворот, и вдруг тихонько передвинул шайбу, поставив ее вновь напротив сетки, чтобы парень бросился на нее. Тот бросился; естественно, промазал; Джейк вышел на прорыв с обходом и на отскоке щелкнул гол. Тут можно на скамейку не смотреть, и так понятно: Той[14] улыбается — о нет, не напоказ, отнюдь: он улыбается внутренне, всем своим видом как бы говоря: «Вот сукин сын! Вы говорите „старый“, а ведь может! может!»

А не рак легких, так самолет грохнется…

НАПЛЫВ.

КРУПН. ПЛАН: ОТОРВАННАЯ ГОЛОВА КУКЛЫ, ЛЕЖАЩАЯ СРЕДИ ИСКОРЕЖЕННОГО МЕТАЛЛА И ВСЕ ЕЩЕ ДЫМЯЩИХСЯ КАМНЕЙ.

ОТЪЕЗД КАМЕРЫ.

НАТУРА. ДЕНЬ. ГОРА. ЛАБРАДОР.

Солнце, небо, облака. Горные вершины… Птички поют…

ПАНОРАМОЙ: Изломанные крылья. В стороне разбитый двигатель и хвостовой стабилизатор. Тела под брезентами. Там и сям вдруг вырывающееся пламя, его тушат. ПОЛИЦЕЙСКИЕ роются в обломках.

КРУПН. ПЛАН: Глаза ДЖЕЙКА.

ЕЩЕ БЛИЖЕ.

Как много они повидали. И вот теперь они невидящие, мертвые.

ВО ВЕСЬ КАДР ОДИН ГЛАЗ.

МУЗЫКА: ТЕМА ОРГИИ.

КРУПН. ПЛАН: НЭНСИ трудится, стягивает нижнюю юбку с видом нетерпеливого предвкушения.

ОТЪЕЗД КАМЕРЫ.

ПАВИЛЬОН. ДЕНЬ. СУПРУЖЕСКАЯ СПАЛЬНЯ ХЕРШЕЙ.

НЭНСИ кувыркается в кровати с лучшим другом ДЖЕЙКА. Оба голые.

ЛУЧШИЙ ДРУГ ДЖЕЙКА (ЛЮК, подымая бокал с шампанским): Что ж, выпьем за него. Чтобы этот чмошник не заскучал в Канаде.

ВО ВЕСЬ КАДР ТЕЛЕФОН. Звонит угрожающе.

МУЗЫКА: Тема ДЖЕЙКА. Чистая, возвышенная мелодия.

НЭНСИ высвобождает груди из рук ЛУЧШЕГО ДРУГА ДЖЕЙКА.

ТРАНСФОКАТОР: Жадные, цепкие пальцы. С грязными антисемитскими ногтями.

КРУПН. ПЛАН: НЭНСИ. Снимает трубку. Горе. Невыразимое страдание. Она понимает — слишком поздно, — что никогда с ней рядом не будет такого, как он (то есть ДЖЕЙК).

Или откажет моя сморщенная печенка. Или ограбят и убьют. А еще бывает отравление ДДТ, может, уже и есть. Или остеохондроз — потому что и так уже поясница иногда побаливает. Или сердце. Схватив себя за запястье, обнаружил, что пульс учащенный, так и молотит, тахикардия или — упаси меня Господи — «солдатское сердце»: перебои в сердечной деятельности, эктопическая гиперестезия (возникает под воздействием стресса и ощущается как трепет в груди, нехватка воздуха, быстрая утомляемость, подавленность и раздражительность). Черт бы побрал! Ведь так естественно, когда это с другими — жаль, но бывает, все люди смертны, — но когда с тобой… Нет, я все-таки не понимаю, возмутился Джейк, я-то им зачем там понадобился!

Десять минут седьмого. Пройдясь по гостиной, Джейк отворил остекленную дверь, вышел на террасу и с нее в сад. Сквозь проволочную изгородь с южной стороны сада виднелась новая грядка рододендронов соседки, которую Джейк про себя именовал Старуха Сохлая Пиздень. Занавески в спальне соседки задернуты. Прекрасно, чудненько. Джейк набрал ведро воды, отнес его к теплице, намешал туда извести и вылил раствор в емкость со шлангом и пульверизатором. Затем, делая вид, будто поливает георгины на своей стороне загородки, направил струю убийственной известковой суспензии сквозь сетку на рододендроны врагини. Надеясь, что, даже если она подсматривает из-за портьеры, с ее точки зрения, его манипуляции должны выглядеть так, будто он обрабатывает жидким удобрением свою собственную грядку. Британская сука. Я покажу тебе, как подсовывать снобистские записочки с жалобами на то, что мои нахальные американские дети будто бы шумно ведут себя в саду.