Сам себе Тарантина (сборник) - Юрий Дихтяр

Тогда, естественно, я не размышлял о наших взаимоотношениях. Произошло это уже потом, намного позже.

Как бы там ни было, Марко помог мне с работой.

Спустя три дня он отвёл меня в кафе на Тейлор-стрит. Днём посетителей было мало. Мы подошли к стойке, и Марко сказал бармену, чтобы он позвал хозяина. Ждали мы не долго. Через пару минут появился седой пожилой итальянец. Он выглядел вполне уверенным и у него не тряслись руки, как у того Соломона. Он поздоровался, налил в два стакана виски, себе и Марко, а мне поставил стакан оранжа, и только после этого спросил, что привело нас в его кафе. Он сразу понял, что мы пришли не поесть, а по делу.

– Рокко, я хотел попросить тебя об услуге, – сказал Марко. – Нужно пристроить этого паренька на работу.

Рокко отпил виски и оценивающе посмотрел на меня.

– Он же совсем пацан. Я не могу его взять. Да мне и не нужны работники. Своих девать некуда. Марко, ты же сам знаешь, какие сейчас времена.

– Вот поэтому я и прошу тебя. Если у тебя нет места, я могу прямо сейчас уволить парочку твоих бездельников.

– Нет, не нужно.

Рокко был не таким крепким орешком, каким показался сначала. И прекрасно понимал, что лучше оказать услугу добровольно, тем самым рассчитывая на последующую благосклонность, чем получить как минимум расстрелянную витрину и сломанную руку. И недовольного гангстера в придачу.

– Он хороший парень, – сказал Марко, – и будет делать любую работу. Днём он в школе, а вот вечером, с четырёх до восьми вполне сможет помогать тебе здесь наводить порядок.

– Хорошо, но если…

– Если он будет халтурить или воровать, или прогуливать без причины, гони его в шею. И скажи мне. А я уж тогда сделаю выводы. Но, Рокки, он совсем не такой.

– Как тебя зовут, парень? – спросил Рокки.

Я представился.

– Приходи завтра к четырём, я придумаю, чем тебя занять.

Когда мы вышли из кафе, Марко сказал мне:

– Тони, я поручился за тебя. Постарайся не огорчать меня.

Он мог бы и не говорить этого.

В кафе я проработал всю весну и лето, пока не вернулся отец. Поначалу делал самую грязную работу – мыл посуду, убирался в сортире, таскал ящики с продуктами. В зале появлялся редко. Потом меня прибрал к рукам повар, и я помогал ему на кухне. Я кое-чему научился, а фриттата и ризотто у меня получались вкуснее, чем у матери. Кафе находилось в самом сердце итальянского квартала. Это была обычная забегаловка, куда сходились работяги, чтобы выпить пива и перекусить после рабочего дня. Сухой закон отменили в декабре, и теперь народ вовсю компенсировал тяготы безалкогольных лет. У меня не оставалось времени на шатание по району с друзьями. Я едва успевал делать уроки. Но хорошо помнил разговор о бухгалтере и стал серьёзнее относиться к учёбе.

Марко же я видел намного реже. Иногда он заезжал в кафе, но, скорее по делам, чем для того, чтобы повидать меня. А потом и вовсе пропал на целый год. Перед отъездом сказал, что уезжает надолго. Мне не хватало общения с ним, и я часто вспоминал его. Даже снился несколько раз. Наверное, он тоже стал для меня привычкой.

Вернулся Марко под Рождество.

Однажды я вышел из дома и увидел его, стоящего возле бара с Билли Лучиано. На нём был всё тот же головной убор. И он, клянусь, всё ещё выглядел так, словно его только что вытянули из шляпной коробки. Сам Марко совсем не изменился, и, увидев меня, махнул, чтобы подошёл. Как ни в чём ни бывало, будто и не было этого года.

– Тони, дружище, рад видеть! Ну, ты и вымахал! – он хлопнул меня по плечу. – Как дела?

– Отлично, сэр.

Я еле сдержался, чтобы не выдать щенячью радость от того, что снова вижу его и разговариваю с ним. Но, думаю, это не очень понравилось бы Марко. Он всегда был сдержан и спокоен. И я интуитивно перенимал его манеры. Иногда ловил себя на том, что говорю с такими же интонациями и повторяю жесты, и походка у меня давно уже стала такая же степенная и слегка вальяжная.

Он расспросил меня об учёбе, о родителях, о том, что произошло в районе интересного в его отсутствие. Кто умер, кто родился, кто женился.

И всё вернулось на круги своя.

А потом появилась Патриция.

Как только я увидел её в первый раз, влюбился сразу и, как тогда казалось, навсегда. Только так может влюбиться пятнадцатилетний юнец, ещё ни разу не сорвавший ни одного поцелуя.

– Пэт, знакомься, это Антонио.

Я вежливо поклонился, но она протянула руку в перчатке, и я пожал её, настолько аккуратно и бережно, словно она могла рассыпаться от неосторожного обращения.

– Я Патриция. Привет, Антонио. Как дела?

Она улыбнулась, сверкнув белоснежными зубками.

На ней было свободное синее пальто с соболиным воротником, бархатные перчатки, на голове шляпка с бантом и вуалью. Каре волос пшеничного цвета, красная помада, слегка вздёрнутый носик, ямочки на щеках и серо-голубые глазищи. А во взгляде никакого намёка на проблемы и тягость бытия. Глаза её сияли, как мартовское солнце, беззаботно и радостно. Я никогда не видел такого взгляда у наших женщин, девушек и даже девчонок. Может, это потому, что она не была итальянкой. Или потому, что ей не довелось жить в нашем квартале. Или просто потому, что такая у неё была натура.

Я растерялся и стоял, оглушённый её красотой, не зная, куда себя деть и где взять слова, чтобы ответить ей. А ещё я боялся, что Марко заметит моё смущение.

Не сомневаюсь, что он заметил, но я совсем не составлял ему конкуренции и, скорее всего, ему польстила моя реакция. Будь Патриция моей девушкой, я бы тоже гордился этим и взгляды других мужчин вызывали бы во мне не ревность, а здоровое злорадство.

– Ну, вот, – сказал Марко, – совсем смутила парня. Тони, что нового?

– Всё отлично. Вот только мама заболела, но ей уже лучше. Идёт на поправку.

– Как отец?

Я отвечал на его вопросы, стараясь не смотреть в сторону Патриции. Но лицо её стояло перед глазами, и хотелось вдохнуть полной грудью. А ещё больше хотелось развернуться и побежать.

– Марко, дорогой, может, мы зайдём в кондитерскую и угостим Антонио пирожным? Да и я бы не отказалась от кофе.

– Нет, мэм, спасибо. Мистер Ди Чента, прошу прощения, но мне пора. Мне нужно в аптеку, купить микстуру для мамы.

– Конечно, Тони. Лечи мать. Запомни, сколько у тебя не было бы женщин, только мама будет любить тебя всегда и никогда не предаст. С остальными всегда будь начеку.

– До встречи, Антонио, – сказала Патриция и снова выстрелила в моё сердце улыбкой.

Это был первый и последний раз, когда я вёл себя при Патриции, как последний осёл. Весь день я провёл в мыслях о Патриции, фантазируя и выстраивая самые разные сюжеты, в которых она играла главную роль. Но мне хватило ума погасить этот самоубийственный костёр. Я прекрасно понимал, что мне ничего не светит. Кто я такой? Если бы она даже не была с Марко, если бы даже она была одинока, то всё равно, пройдя мимо меня на улице, даже не заметила бы меня. Я был последним в списке возможных претендентов на ответное чувство. Поэтому пообещал себе, что смогу контролировать себя и, если ещё выпадет такая возможность, просто буду наслаждаться её обществом, ничем не выдавая своих чувств. И мне это удалось.

Как только отбрасываешь амбиции и неосуществимые планы, всё становится на свои места. В следующий раз я встретил её через три дня совершенно случайно, когда гулял с приятелями Сэмми и Тодом на Гранд-Авеню.

Она выходила из магазина с Биллом Тортуро, приятелем Марко. Меня это удивило и даже слегка разозлило. Патриция увидела меня и помахала, всё так же очаровательно улыбнувшись. Я кивнул в ответ и пошёл себе дальше. Но, дойдя до угла, остановился. Я должен был узнать, что же происходит. И обязательно рассказать Марко. Или не рассказывать, потому что Патриции тоже не поздоровится.

– Тони, – сказал Тод, – ты скоро будешь здороваться со всеми богачами Чикаго. Кто это?

– Да так, одна знакомая.

– Может, и нас познакомишь?

– Иди к чёрту. Давайте постоим тут, мне нужно кое-что выяснить.

– Ты будешь следить за этой тёлкой? – спросил Сэмми. – Колись, кто это?

– Не важно. Это Патриция.

– Круто, ну давай последим за Патрицией, делать всё равно нечего, – и Сэмми надвинул поглубже кепку, вжал голову в плечи и поднял воротник пальто, став похожим на полицейского с афиши синематографа.

– Клоун.

Но долго нам следить не пришлось. Через несколько минут показался бордовый кабриолет и остановился возле Патриции и Билла. Тортуро открыл дверь машины и подал Патриции руку, помогая сесть, и сам забрался на заднее сидение. Я еле успел отвернуться, чтобы Марко меня не заметил, проезжая мимо.

Патрицию я видел часто. Марко с ней не расставался. Она стала таким же дополнением к нему, как и его шляпа. А для меня ещё одним символом красивой жизни. И я хотел её… или хотя бы такую же.

Я уже не так смущался и мог спокойно смотреть ей в глаза, не выдавая своих чувств. Я понимал, что ко мне она относилась, как к ребёнку, хоть у меня уже начали пробиваться усы и ростом я был почти как Марко. Но она не видела во мне мужчину. Однажды даже пыталась всучить мне плитку шоколада. Но у неё ничего не вышло. Мой принцип ничего не брать от Ди Чента перешёл и на неё. Пару раз Марко оставлял нас наедине, пока занимался своими делами. Ненадолго, на несколько минут. Это были самые приятные и самые страшные минуты нашего с ней общения.