Звездные судьбы. Исторические миниатюры - Светлана Бестужева-Лада

«До сведения моего доходят жалобы на то, что пехота промочила ноги… Большой говорун, который жалуется на службу, будет отрешен от должности… Ни в какой армии нельзя терпеть таких!»

Суворов никогда не жалел о своем выборе жизненного пути, считая военную службу святым и естественным долгом дворянства. Уже в преклонном возрасте и больших чинах он осуждал закон, освобождавший дворян от обязательной службы. считая, что замещение офицерских вакансий иностранцами снижает боевые качества и моральный дух русской армии. Для него самого забота о благе Отечества и боеспособности армии была главной.

«Я заключал доброе имя мое в славе моего отечества, и все деяния мои клонились к его благоденствию. Никогда самолюбие, часто послушное порывам скоропереходящих страстей, не управляло моими деяниями. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей», —

писал он одному из своих друзей незадолго до смерти.

Суворов провел более шестидесяти боев и сражений и ни одного не проиграл. Когда завистники пытались это объяснить просто везением, Александр Васильевич беззлобно и благодушно отмахивался:

— Раз — везение, два — везение, на третий-то раз, помилуй Бог, может, и умение?

До 1779 года Суворов командовал войсками на Кубани и в Крыму, превосходно организовав оборону Таврического полуострова (Крыма). После присоединения Крыма к России в 1783 году ему было приказано привести к покорности ногайских татар, что и было исполнено, несмотря на немалые трудности. В 1786 году Суворов получил звание генерала-аншефа, а с началом новой турецкой кампании в 1788 году командовал обороной Черноморскою побережья от устья Буга ло Перекопа. В 1789 году, командуя дивизией в армии князя Репнина, Сувоpoв наголову разбил турок при Фокшанах и Рымнике, за что получил орден святого Георгия 1 степени и титул графа Рымникского, а от австрийского императора — титул графа Священной Римской империи. И это, пожалуй, был единственный случай, когда Суворову послали по его заслугам: за блестяще проведенное им взятие Измаила он — не без интриг светлейшего князя Потемкина — вместо ожидаемого фельдмаршальского жезла получил лишь звание подполковника лейб-гвардии Преображенского полка. Правда, полковником в этом полку числилась сама императрица Екатерина, но тем не менее…

Чин генерала-фельдмаршала Суворов все-таки получил, но лишь в 1794 году, после взятия Праги. Два года спустя его назначили начальником российских военных сил в южных и юго-западных губерниях, и здесь он довел до совершенства свою систему обучения и воспитания войск, а также дал окончательную редакцию своему блистательному военному катехизису «Наука побеждать». Казалось, что для Суворова наступило время пожинать лавры, но… Скоропостижно скончалась императрица Екатерина, на престол взошел её сын Павел, ярый поклонник всего прусского, и Александр Васильевич со свойственной ему резкостью выступил против нелепых нововведений и «усовершенствований» в столь любимой им русской армии.

Реакция последовала мгновенно: в 1797 году Суворов высочайшим повелением был отставлен от службы и сослан в свое имение под надзор полиции. Ссылка эта продолжалась около двух лет и могла бы длиться до самой смерти великого полководца, но авторитет и слава Суворова были столь велики, что даже император Павел оказался перед ними бессилен. По требованию коалиции европейских держав император был вынужден отозвать Суворова из ссылки и возложить на него командование союзными войсками в Северной Италии. В итальянском, а затем и швейцарском походах Суворов немало добавил к славе своего отечества. Его швейцарский поход считается самым выдающимся из всех совершенных до этого альпийских переходов (вспомните знаменитую картину «Переход Суворова через Альпы»!), хотя неутомимому полководцу было в то время без малого семьдесят лет. За этот поход император Павел пожаловал ему титул князя Италийского и звание генералиссимуса, а также приказал поставить памятник в Санкт-Петербурге, что, к сожалению, так и не было исполнено.

Как ни странно, Павел оказался куда более справедливым к Суворову, нежели его мать, императрица Екатерина, хотя Александр Васильевич выкидывал иной раз штучки, крайне обидные для императора. Как-то с визитом к Суворову приехал любимец Павла, бывший его брадобрей Кутаисов, только что получивший графское достоинство. Суворов выбежал ему навстречу, кланялся в пояс и суетился:

— Куда мне посадить такого великого, такого знатного человека? Прошка, стул, другой, третий!

И при помощи лакея Прошки Суворов ставил стулья один на другой, кланяясь и прося садиться выше:

— Туда, туда, батюшка… а уж свалишься — не моя вина.

В другой раз, приехав в Санкт-Петербург, Суворов хотел видеть самого императора, но так как сил ехать во дворец уже не было, он попросил, чтобы Павел удостоил его посещением. Павел, однако, послал вместо себя все того же графа Кутайсова. Когда тот вошел в комнату в красном мальгинском мундире с голубой лентой через плечо, Суворов приподнялся в постели и закричал все тому же Прошке:

— Ступай сюда, мерзавец! Вот посмотри иа этого господина в красном кафтане. Он был такой же холоп, как и ты, да видишь, куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты, скотина, вечно пьян и толку из тебя не будет.

Забыл, видно, Александр Васильевич, что ею собственный батюшка начинал карьеру денщиком у императора. Или не забыл, а искренне считал, что дворянское происхождение автоматически ставит его выше любого, рожденного в ином сословии. Вольнодумство Суворова имело свои пределы.

Сказались эти пределы и тогда, когда друзья попытались склонить его к участию в заговоре против императора Павла. Суворов аж подпрыгнул и в ужасе перекрестил говорящему рот:

— Молчи, молчи, не могу! Кровь сограждан — помилуй Бог!

Ни опала, ни ссылка не оправдывали в его глазах участия в смуте, способной привести к кровопролитию.

Любимая дочь Александра Васильевича, «Суворочка», вышла замуж за очень богатого и доброго человека — Дмитрия Хвостова, который имел только одну слабость: мнил себя поэтом. Суворов полушутя, полусерьёзно жаловался друзьям, что зятю удастся то, что не удалось турецким ядрам: до времени свести его в могилу:

— Бубнит и бубнит, и все в рифму, и рифму… Помилуй Бог, с ума спятить недолго! Знаю, что не по злому умыслу, а то еи-eйi, пришиб бы.

Насчет турецких ядер Александр Васильевич несколько преувеличивал, ибо сам любил говорить, что за всю жизнь им было получено семь ран: две — на войне, а пять — при дворе. И уж совершенно точно, что эти пять ран были куда более боле болезненны и опасны для здоровья. нежели первые две. Несмотря на то, что Суворов никогда не терял присутствия духа и чувства юмора, да и вообще был большим жизнелюбом, придворные нравы больно задевали даже его. Не случайно он всю жизнь предпочитал держаться от двора подальше и появлялся там лишь в случае крайней необходимости.