Дом Ночи - Дмитрий Геннадьевич Колодан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ива глянула на камень и вздрогнула, когда поняла, что на самом деле это огромный череп. Тяжелая покатая кость заросла склизким мхом, а что творится в черных дырах глазниц, было не разглядеть. Присмотревшись, Ива увидела рядом утонувший в земле изогнутый бивень — не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кому принадлежат эти кости.
Они были повсюду — гигантские черепа, кости и бивни, остовы ребер, поднимающиеся частоколом. Обнаженные или оплетенные чахлым вьюнком. Кости зверей, которые всего несколько мгновений назад были здесь, рядом и пели свою песню. Пустошь оказалась гигантским кладбищем.
— Эти звери… Они были… — Ива задумалась, подбирая правильное слово. — Привидениями? Духами?
Охотник покачал головой:
— Нет. Больше чем просто духи. Они воспоминания этой земли. Ее сны.
— Сны? — заморгала Ива. — Разве земля может видеть сны?
— Конечно. — Крестный улыбнулся, но без радости во взоре. — Ей снится много снов… И я, и ты — мы тоже ее сновидения… Растаем раньше, чем она проснется.
Ива поджала губы. Все это было слишком сложно.
— А я хороший сон? — наконец спросила она.
— Когда как, — усмехнулся Охотник и взлохматил ее черные волосы. — Иногда — замечательный, а иногда — сущий кошмар…
Он подхватил ее на руки, подбросил вверх и поймал — в самый последний момент. Ива рассмеялась.
— Пойдем, — сказал Охотник. — Пора домой. Твоя Матушка уже ждет тебя не дождется.
Глава 4
Кровь осени
Пришла осень и раскрасила лес в пурпур, багрянец и золото. Птицы: журавли, утки и гуси — потянулись на юг, спасаясь от наступающей зимы. Клин за клином, стая за стаей. Каждое утро небо наполнялось их долгими криками. Каждое утро Некто Тощий, печальный человек-птица, выходил на крыльцо и подолгу стоял на холодном ветру, глядя им вслед. Он ничего не говорил, лишь скорбно заламывал руки и тянул вверх длинную шею. На выпирающих лопатках трепетали обрубки крыльев с потрепанными перьями, словно их повыдергивали из пуховой перины и наспех приклеили костяным клеем. Если утро выдавалось морозным и ясным, то в уголках его карих глаз серебрились замерзшие слезы.
— Ты тоже хочешь улететь на юг? — спросила его Ива. Некто Тощий мотнул головой и долго молчал, будто не услышал вопроса.
— Нет, — наконец сказал он. — Я просто хочу улететь.
Пришла осень, задули холодные ветра, срывая с деревьев роскошные одежды. Поспела рябина, и Ива сделала себе новые бусы. Одним солнечным утром Доброзлая Повариха выкатила из сарая большую бочку из потемневших дубовых досок и установила ее посреди двора.
Бочка была выше Ивы, а ведь к своим десяти годам девочка успела заметно вытянуться. Вместо крышки бочка была запечатана круглым камнем с плотной деревянной пробкой посередине. Поднять его было по силам только Поварихе. Наверное, Уфф тоже бы справился, но Уфф был внизу, в Котельной, среди углей и чужих снов. Скорее уж гранитная скала расколется пополам, чем он поднимется наверх. Иве оставалось лишь ходить вокруг бочки и вдыхать терпкий яблочный запах. Запах, от которого у нее кружилась голова, а сердце начинало колотиться быстрее от смутных и неясных ожиданий.
Ива знала, что там за дубовыми досками и каменной крышкой. Кровь осени, как сказала Матушка, — темный сидр из черных яблок, которые Матушка Ночи собрала в саду за домом. Никто другой с этим бы не справился. Не каждый раз случался урожай, но в этом году яблоки уродились на славу, и Матушка набрала несколько дюжин плетеных корзин. Крупные, крепкие, с кожурой гладкой, будто покрытой воском. Есть их было нельзя, да и невозможно — такие они были кислые. Но для сидра эти яблоки были в самый раз.
Сидр делала Доброзлая Повариха, Ива же помогала ей как могла. Пока Роза крутила колесо ручного пресса, Ива собирала стекающий сок в жестяные ведра и выливала в бочку. Яблоки были такими твердыми, что Поварихе приходилось прикладывать всю свою недюжинную силу. Тяжело кряхтя, она наваливалась на рукоять колеса, сдвигая его по чуть-чуть, по чуть-чуть, пока не раздавался громкий хруст и по желобкам не начинал струиться густой, смешанный с темной мякотью сок.
Повариха работала обнаженной по пояс, подвязав цветастую юбку на уровне колен. Спина, загривок и грудь блестели от пота. Когда она проворачивала колесо, ее бицепсы вздувались так, что набухали толстые вены. А на темно-коричневой спине отчетливо проступали длинные выпуклые шрамы. Словно дикий зверь исполосовал ее когтями.
Иву давно мучил вопрос — откуда у Поварихи эти шрамы? Но расспрашивать ее она не решалась. Стоило коснуться этой темы, и Роза мрачнела лицом. Не менялась, но слишком близко подходила к опасной границе. Так зачем же лишний раз будить лихо? Всему свое время, и каждой тайне свой срок.
Ведро наполнилось темным соком; Ива подставила на его место пустое, а с полным заковыляла к бочке — осторожно, чтобы не расплескать ни капли. Дотянуться до верха Ива не могла, но специально для нее к бочке приставили шаткую лесенку. Она вскарабкалась по прогибающимся ступенькам, держа ведро двумя руками. От едкого сока подушечки пальцев сморщились и побелели, щипало царапины и под ногтями. Но Ива стойко терпела эти неприятности. Ее не покидало ощущение важности происходящего. Словно вместе с Поварихой они исполняли некий древний ритуал, заведенный еще от начала времен.
Ива опрокинула ведро и, не удержавшись, заглянула внутрь. В бочке сидр казался совсем черным, как вода в лесных озерах, как глаза Матушки Ночи. Лишь по краю лохматилась белая пена, да что-то кружилось на поверхности.
— Эй! В бочку упал паук! — крикнула Ива. Но глупо было думать, что Повариха ничего не заметила.
— Ага, — сказала Роза, подходя ближе. — Так и надо. И пауки, и осенние листья… И вот еще.
Она смачно плюнула в бочку и хлопнула Иву по спине.
— Теперь давай ты.
— Фу! — Ива поморщилась. — Зачем?
— Ты делаешь этот сидр, — сказала Повариха. — Значит, в нем должна быть частичка тебя.
Ива посмотрела на нее недоверчиво, ожидая подвоха, но Повариха лишь мягко улыбалась, а значит, она ее не разыгрывает. Ива глубоко вдохнула и плюнула в бочку, а затем снова взглянула на Повариху — я все правильно сделала? Продолжая улыбаться, Роза потрепала ее по темным волосам — все так, вороненок.
Бочку наполнили, бочку запечатали. На долгие недели ее оставили в сарае и вот наконец выкатили во двор. Ива ходила вокруг нее, едва касаясь
