Две недели в июле - Розен Николь

Уже прошел год. Клер еще думает о тех двух июльских неделях, которые должны были изменить ее жизнь. И о том, что за ними последовало. Иногда с горечью, но всегда без сожаления. В конце концов, вздыхает она, я, вероятно, такая же, как Ноэми. Разрыв может быть к лучшему. Конечно, это трудно пережить. Все тогда было трудно, даже последний день, который она провела с Марком. Она была напряженной, обеспокоенной перспективой близкого расставания, неуверенной в продолжении. Зато он был странно спокойным, почти веселым. Днем он повел ее в глубину сада. Они сели рядом, он крепко прижал ее к себе и заговорил. Нежно, терпеливо, как с ребенком.

— Не грусти. Не бойся. Верь мне. Мы будем далеко друг от друга только внешне, но, по сути, мы не расстанемся. Я несу тебя в себе, ты часть меня. Физическое расстояние не имеет значения. Оно не может нас теперь разлучить. Я тебя люблю. Вот уже пятнадцать лет я не говорил этих слов. А сегодня я произношу их, потому что это правда, абсолютная правда. Я чувствую это так глубоко, что это меня самого поражает.

Это было самое волнующее признание, которое ей когда-либо делали, и она была тронута до слез. Как могла она усомниться в нем? Он продолжал:

— Я долго говорил с Бланш. Здесь также все по-другому. Она уже думает, какой будет наша совместная жизнь, она сделает все, чтобы нам помочь. Она тебя, безусловно, приняла. Ты не понимаешь, как это важно.

Он утер ей слезы, и она чувствовала, что растрогана его словами. Она отогнала от себя легкое раздражение, вызванное напоминанием о Бланш, и решила, что ее опасения были смешными. Действительно, что такое несколько недель разлуки при такой любви? Вечером Бланш приготовила великолепный ужин, застелила белой скатертью длинный стол, зажгла свечи. Клер слишком много выпила, и будущее виделось ей сквозь легкую дымку опьянения. Сегодня она думает, что пила, чтобы заглушить вопросы, на которые у нее не было ответа. Бланш очень трогательно с ней попрощалась, Мелани обняла ее, Эмилия и Клеман только слегка пожали руку. Она и Марк очень мало спали, и она с волнением вспомнила об их первой встрече. Все, что их объединило в ту ночь, не исчезло, даже не притупилось. Все осталось нетронутым, живым, даже бурным. И она видела в этом доказательство того, что никогда ничего не изменится между ними. Что они останутся связанными друг с другом на всю жизнь.

На следующее утро он проводил ее на вокзал. Было очень рано, все еще спали. Когда машина отъезжала, она оглянулась на дом. Он стоял, как и в день ее приезда, с закрытыми ставнями, молчаливый, строгий, массивный. Она увидела Луи. Садовник стоял у своего домика неподвижно, как часовой. У его ног сидела собака и смотрела, как они уезжают. Клер вспомнила свой сон с колдуньей и сразу же прогнала его. Просто смешно. Ведь ее приняли доброжелательно, не отвергли, все прошло хорошо. Они молчали, усталые после бессонной ночи и слегка угнетенные. На перроне он долго сжимал ее в объятиях и повторял: я тебя люблю. Она видела его несчастный вид, и это ее радовало. Она смотрела из окна вагона, как он удаляется вместе с перроном, затем продремала всю поездку.

Вернувшись домой, она почувствовала облегчение, и это ее удивляет до сих пор. Она оказалась дома, в своих стенах, в своей обстановке. Ее компьютер, ее телевизор, ее мягкий диван преданно ждали ее. Она вновь обрела свою атмосферу, свои опоры. И поняла, как ей все-таки пришлось превозмогать себя в эти две недели, чтобы переносить окружение, не подходящее ей во всем, до малейших деталей. Вскоре приехали мальчики, гостили у нее несколько дней после каникул, проведенных с Жеромом, и перед отъездом на разные стажировки. Она разбирала их багаж, стирала, гладила их вещи, снова собирала в дорогу, а они рассказывали ей о своих приключениях. Услышала мимоходом о существовании некой Мари-Пьер, разделяющей если не жизнь Жерома, то, по крайней мере, его страсть к горам. В ближайшем супермаркете она накупила вместе с ними всякой всячины, наготовила еды, каждый день запускала посудомоечную машину. И каждый вечер они усаживались на диван перед телевизором и смотрели свои любимые сериалы. И она радовалась, что материнские обязанности и материнское счастье не дают ей думать о другом.

Но когда их поезд ушел, ее охватило смятение. Больше не было ничего и никого, чтобы защитить ее от бездны одиночества и грусти, которая, как она чувствовала, была рядом, готовая поглотить ее. Несмотря на компьютер, телевизор, любимый диван. Несмотря на рукописи, которые ее ждали. Клер понимала, что всего этого недостаточно. Ее квартал, обычно такой оживленный, теперь был пустым. Как и каждый год, на магазинах висели таблички с сообщением о том, что торговля возобновится только в сентябре. Две ближайшие булочные закрыты. Один торговец-араб предлагал, со своей обычной невозмутимой доброжелательностью, перезрелые фрукты и йогурты на пределе срока годности. Она подумала, что так даже лучше. Это ее заставит пройтись, чтобы совершить покупки. Она решила было посмотреть все фильмы, которые пропустила в этом году. Но, ненавидя сидеть одной в темном зале, конечно, оставила эту затею.

Она пыталась всеми способами прогнать мысли, которые все равно выбирали момент, набрасывались на нее и мучили. Они появились в первый же вечер. Тем более что тогда же пришло письмо. Она сразу узнала почерк на конверте и долго вертела его в руках, прежде чем открыть. На половинке листа бумаги Марк писал только, что не мог заснуть всю ночь после ее отъезда, что чувствует себя усталым, поэтому напишет длинное письмо позже. Сейчас же хочет только сказать, что он ее любит. В этих нескольких строчках она почувствовала всю боль, которую он испытывает, и ей стало лучше. Они оба страдают от разлуки. Но она ожидала иного. Что он будет говорить о будущем, ближайшем и отдаленном, что он сообщит ей о принятых решениях, конкретных перспективах. И хотя письмо было полно любви, оно не принесло облегчения.

Она тотчас ответила, вложив в послание все, что она испытывала: конечно, свою любовь, но и свое разочарование, грусть и то, как ей его недостает. Почему ты не со мной? — писала она. — Почему не приезжаешь ко мне? Подари мне хотя бы несколько дней. Ты не можешь себе представить, насколько все пусто во мне, когда тебя нет рядом. Найди способ освободиться, прошу тебя. Сделай это для меня.

По мере того как она писала свое умоляющее письмо, она все яснее сознавала, что в последний день он просто избегал всех проблем. Он скрыл их за трепетными признаниями, которые тронули ее до такой степени, что она тоже забыла то, что накануне ей казалось таким важным. Теперь же опять всплыл вопрос, который она задавала себе и тогда. Что же могло помешать ему уехать из Бастиды и побыть с ней? Его отказ стал снова непереносимым, к тому же необъяснимым.

Он ответил ей сразу же, и ответ ее смутил. Он повторял, что не может приехать, что он обещал остаться в Бастиде, что надо принять друзей и закончить до осени начатые работы по дому. Писал, что презирал бы себя, если бы не выполнил обещаний и обязательств из-за своих эгоистических желаний. Что это противоречит его моральным устоям, что это нарушило бы этику его отношений с Бланш и Клеманом. Объяснял, что эта жизнь значила для него, со всеми ее обязательствами и радостями, выражал глубокое желание, чтобы она приняла эту жизнь, влилась в нее. А для этого ей надо будет отказаться от традиционного, ограниченного образа жизни, который она вела до сих пор. Ей надо будет освободиться от чувства, что он принадлежит только ей, от ребяческой ревности к его другим привязанностям. Он очень любит ее, но это не мешает ему любить Бланш и Клемана. В их совместной жизни они должны построить отношения так, чтобы не разрушить то, что ему удалось создать и сохранить на протяжении многих лет. Он очень хотел бы, чтобы так и произошло, несмотря на возможные препятствия, которые могут возникнуть.

Она страдала. В первый раз он открыто сказал ей, чего он от нее ждет. Он четко все объяснил, представив ей свою жизнь и жизнь своей группы, которая составляла с ним одно целое, как образец, по сравнению с которым ее жизнь не стоила ничего. И выход мог быть только один — она следует его примеру и принимает его ценности. Их ценности. Ее также раздражало, что по любому поводу он упоминает Бланш. Бланш считает… Бланш хотела бы… Бланш сказала… Он сменил тон к концу письма. Пожаловался, что после ее отъезда в доме полно народу, что не успевает всего сделать. Что очень много работы по реставрации ставень, что очень жарко, даже ночью, и он плохо спит. Что он не может отделаться от чувства опустошенности, которое связывает с их разлукой. Не чувствуй себя одиноко, — писал он в конце, — умоляю тебя, знай, что в этом мире я постоянно с тобой.